Ласточка, Капниста

<Приложения к пьесе «Ласточка» // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 574—579>

Приложенія къ пьесѣ: «Ласточка».

I.

Мы нашли между списками этого стихотворенія одинъ, писанный весь рукою В. В. Капниста и отличающійся размѣромъ отъ подлиннаго текста. Очевидно, что Капнистъ, дорожа классическою правильностію формы, не совсѣмъ былъ доволенъ въ этомъ отношеніи пьесой Державина и, сдѣлавъ опытъ передѣлки ея на ямбическій  ладъ, сохранилъ по возможности всѣ выраженія нашего поэта безъ измѣненія.

ЛАСТОЧКА.

О домовита сиза птичка,

Любезна ласточка моя!

Весення гостья и пѣвичка!

Опять тебя здѣсь вижу я.

По кровлямъ часто ты щебечешь;

Надъ гнѣздышкомъ сидя, поешь;

Крылами движешь и трепещешь,

И въ горлышкѣ трещеткой^а бьешь.

По воздуху ты часто вьешься,

Въ немъ смѣлые круги даешь;

Иль долу стелешься, несешься;

Иль въ небѣ, распростясь, плывешь.

Надъ зеркаломъ ты часто воднымъ

Играешь подъ златой зарей;

На зыбкомъ лàзорѣ бездонномъ

Мелькаешь тѣнью ты твоей.

Какъ молнія, ты часто рѣешь

Туды мгновенно и сюды,

И за собою не успѣешь

Примѣтить быстрые слѣды;

Но созерцаешь всю вселенну

Съ высотъ, какъ будто на коврѣ:

 

// 574

 

Какъ жаръ, тамъ башню позлащенну;

Тамъ флотъ въ чешуйчатомъ сребрѣ;

Въ одеждѣ рощи тамъ зеленой,

Въ вѣнцѣ тамъ нивы золотомъ;

Тамъ холмъ синѣетъ отдаленной,

Толкутся мошки тамъ столбомъ,

Тамъ въ понтъ съ утеса гнутся воды,

Тамъ ластятся струи къ брегамъ;

Всю прелесть видишь ты природы,

Роскошна видишь лѣта храмъ;

Но видишь ты и бури черны,

И скучной осени приходъ,

И въ бездны прячешься подземны.

Зимою, похладнѣвъ какъ ледъ,

Лежишь во мракѣ бездыханна; —

Но только лишь придетъ весна,

И роза лишь вздохнетъ румяна,

Встаешь отъ смертнаго ты сна;

Встаешь, откроешь лишь зѣницы,

Ужъ новой жизни лучъ ты пьешь;

Расправя сизыя косицы,

Ты солнце новое поешь.

 

Душа моя, ты, гостья міра!

Не ты ль пернатая сія? —

Безсмертіе воспой, о лира! —

Возстану въ вѣчности и я;

Возстану, и средь безднъ эѳира

Узрю опять тебя, Плѣнира!

 

^а …брякушкой бьешь (Поправка Державина).

 

II.

Въ рукописяхъ Державина есть начало другаго стихотворенія, которое онъ думалъ посвятить памяти первой жены своей. Въ эту эпоху Оссіанъ, какъ мы уже видѣли (см. особенно примѣчанія къ Водопаду, подъ 1791 годомъ), сильно занималъ нашего поэта, и у него явилась мысль положить въ основаніе своей элегіи одну изъ пѣсней знаменитаго барда. Съ этою цѣлью сталъ онъ сперва переводить поэму Карриктуру (см. Оссіанъ въ переводѣ Кострова, М. 1792, ч. I, стр. 256), въ которой представленъ между прочимъ разговоръ двухъ отсутствующихъ любящихся и плачъ Схирлика надъ Винвелою. Переведя нѣсколько

 

// 575

 

страницъ, Державинъ принялся за свою элегію, начало которой очень близко воспроизводитъ приступъ къ поэмѣ Оссіана: онъ попробовалъ-было писать прямо стихами, но скоро перешелъ къ прозѣ, которую послѣ сталъ опять перерабатывать въ стихи. Вѣроятно, по поводу этихъ-то попытокъ Державинъ говоритъ въ письмѣ къ И. И. Дмитріеву отъ 17 октября 1794 г. (см. въ этомъ изданіи переписку его): «Я было-хотѣлъ самъ писать; но, или чувствуя чрезмѣрно мою горесть, не могу привесть въ порядокъ моихъ мыслей, или, какъ окаменѣлый, ничего и мыслить не въ состояніи бываю.» Помѣщаемъ здѣсь оба отрывка, въ которыхъ онъ пытался излить свою печаль о потерѣ жены. Что касается до перевода изъ Оссіана, то мѣсто его будетъ между сочиненіями Державина въ прозѣ.

ПЛѢНИРА.

Ужель по тверди бирюзовой, прекрасная дщерь небесъ, достигла ты своего предмета? Я вижу: западъ отверзъ врата свои. Одръ спокойствія твоего уготованъ. Волны морскія собираются вокругъ тебя созерцать красоты твои. Онѣ подъемлютъ сѣдыя главы свои. Видятъ тебя съ улыбкой засыпающую и съ ужасомъ отъ тебя удаляются. Почивай въ вертепѣ твоемъ, о звѣзда небесная, доколѣ паки возсіяешь обрадовать мое печальное сердце.

Между тѣмъ, увы! по густому мраку нощи множество факелъ разсыпаютъ свое сіяніе и освѣщаютъ блѣдныя лица тебя провождавшихъ. Страшные вопли раздаются и ударяютъ въ окаменѣлое мое сердце; оно только тѣмъ живо, что испускаетъ глухіе стоны, что орошаетъ ланиты мои слезами. Плѣнира! что это я тебя провожаю? Какъ это можно, чтобъ среди цвѣтущаго лѣта увяли розы?

Увы! но ты благополучна. Ты въ объятіяхъ своего нѣжнаго супруга и своей любезной матери заснула крѣпкимъ (глубокимъ) пріятнымъ сномъ. Ни единая черта красоты твоей не измѣнилась. Отпечатокъ непорочности и добродѣтели блисталъ на твоемъ блѣдномъ лицѣ, подобно какъ заемлющее лучи бреніе испускаетъ отъ себя свѣтъ во мракѣ, или какъ свѣтлый спящій ангелъ ты предлежала предстоящимъ; всѣ удивлялись и созерцали въ тебѣ прекрасную душу въ то время, какъ другіе и живые никакой не имѣли. Прекрасная изъ прекраснаго дому, въ прекрасномъ гробѣ и на прекрасномъ мѣстѣ ты погребена[1]. Но я, бѣдный, почто остался? Не услышали небеса молитвы нашей, и смерть не поразила насъ вдругъ обоихъ. Сколько мы желали во время грозъ, чтобъ огненная

 

// 576

 

стрѣла пронзила насъ вмѣстѣ, во время претерпѣнныхъ нами несчастій, чтобы мы вмѣстѣ были жертвою враговъ нашихъ! Но увы, не сбылось желаніе наше: въ то время, когда стали увядать силы мои, власы на главѣ моей побѣлѣли, когда мнѣ надобно болѣе покою въ старости, болѣе крѣпости къ пренесенію трудовъ, болѣе дружбы къ услажденію горестей, — подпора моей жизни, бальзамъ души моей, другъ мой меня оставилъ.

Что мнѣ дѣлать? куда дѣться? Хочу я сыскать отраду внѣ дома моего, — иду на театръ міра, вмѣщаюся въ блещущій строй двора, спѣшу на пиршества откупщиковъ, лечу на гулянья друзей; но вспомня, что тебя ни со мною нѣтъ, ни дома ты меня не ожидаешь, скука простирается по сердцу моему. Природа вся помрачается въ очахъ моихъ; прелесть двора кажется мнѣ ребячествомъ, пиры обжорствомъ, гулянья явленіемъ тѣней; ни великолѣпный блескъ богатствъ, ни сладость вкусныхъ яствъ, ни согласіе пріятной музыки, ни самые приманчивые взгляды красоты меня не занимаютъ. Ахъ, Плѣнира! послѣ тебя сыщется ли достойная обладать сердцемъ моимъ, прелестная очаровать мой взоръ, властительная оковать мою вѣтреность? Сыщется, можетъ быть; но будь увѣрена, что только на минуту. Хладному моему сердцу всѣ прелести міра такъ теперь прикасаются, какъ льдинѣ; косные лучи приближающагося къ зимѣ солнца едва возгораются, тогда же и исчезаютъ. И уединеніе безъ тебя никакой сладостной задумчивости не вливаетъ въ грудь мою, и въ прекрасномъ домѣ, сдѣланномъ твоими трудами[2], мысли не располагаютъ къ стихотворству. Молчатъ Музы, не могу ни читать, ни писать, и печальная пѣснь сія только отголосокъ твоего пѣнія, отраженіе красоты твоей, остатокъ твоихъ добродѣтелей. Я только то повторяю, чтò……

 

ПѢСНЬ НА СМЕРТЬ ПЛѢНИРЫ.

1794 г. іюля 15 дня.

Ужель по тверди бирюзовой,

Прекрасная небесна дщерь,

Достигла ты въ твой домъ лиловый^а?

 

// 577

 

Зрю: запада отверзта дверь,

И одръ готовъ тебѣ къ покою.

Собравшись издали стѣною,

Морскія волны вкругъ стоятъ;

Поднявъ главы свои сѣдыя,

Зрѣть красоты твоей хотятъ.

Но зря, сквозь завѣсы златыя^б,

Въ безмолвну тишину и ночь

Тебя отвсюду облеченну,

Съ улыбкой сладко усыпленну,

Съ шептаніемъ^в отходятъ прочь,

Боясь прервать свой сонъ глубокій^г.

Почій же, милая звѣзда,

Восшедъ на теремъ твой высокій^д;

Почій — доколь придетъ чреда,

И мнѣ ты паки возсіяешь,

Прелестное^е лицо явишь,

Мои стенанья окончаешь

И горьки слезы осушишь.

Въ одной черновой редакціи приписаны къ этой пьесѣ еще слѣдующіе, недодѣланные и неконченные стихи.

Межъ тѣмъ, увы! по мракамъ нощи

Горятъ возжженныхъ свѣчъ ряды;

Въ одеждахъ черныхъ^ж, блѣдны, тощи

Идутъ въ гробовые слѣды.

Унылый вой ихъ ужасаетъ,

Разносятъ вопли вкругъ молву.

Стѣсненно сердце умираетъ

И только тѣмъ лишь я живу,

Что стонъ и слезы испускаю.

Но гдѣ я? гдѣ? — Куда иду?

Тебя^з, Плѣнира, провожаю!

 

// 578

 

Тебя^и въ могилу я кладу!

Какое зрѣлище! — Плѣнира!

Со мной, ахъ! что такое стало?

Какъ можно, чтобы роза^і міра,

Мое сокровище увяло

Въ цвѣту, въ сіяніи^к своемъ,

А я остался живъ по немъ?

Я живъ; но на твоемъ

Таковъ я погребеньѣ,

Какъ узникъ осужденъ,

Кому въ опредѣленье

Предписана^л ужъ казнь,

И онъ народрмъ къ ней влачится.

Унылость, не боязнь

Души его тутъ зрится;

Растрепаны власы,

Взоръ теменъ, блѣдны руки,

Безъ чувствъ онъ на часы

Свои послѣдни зритъ и муки.

О, коль несчастливъ я, Плѣнира,

Счастлива и блаженна ты!

Остался въ скорбяхъ я средь міра

Благополучной суеты,

И всѣ бѣды его ты одолѣла…

 

^а Достигла въ домъ ты жизни новой?

— Дошла въ чертогъ ты пурпуровый?

— Достигла ты въ чертогъ твой новый (Первон. рукоп.).

^б Но, видя въ облака златыя.

^в Со ужасомъ…

^г Боясь твой сонъ прервать священный.

^д Восшедъ въ чертогъ твой сокровенный.

^е Мнѣ свѣтлое…

^ж Мелькаютъ тѣни…

^з Тебя ль…

^и Тебя ль

^і …чтобъ пріятность міра.

^к Во всемъ сіяніи…

^л Написана…

 

// 579