<На коварство французского возмущения и в честь князя Пожарского // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 315—332>
LIII. На коварство французскАго возмущенiя и въ честь князя ПожарскАго[1].
__
Доколь владычество и славу,
Коварство! будешь присвоять?
Вѣсы, кадило, мечъ, державу
Въ рукахъ злодѣйскихъ обращать?
// 315
Доколь ловитвой ухищренной
Яремъ накладывать вселенной
Тебѣ чрезъ наглость и чрезъ лесть?
За святотатственны обманы
Доколѣ стяжутъ власть тираны,
Кумиры Божескую честь?
// 316
Кто возвращать возможетъ вѣки
И зритъ дѣянья древнихъ лѣтъ,
Тотъ знаетъ, сколько человѣки
Тобою претерпѣли бѣдъ!
Лишь праотецъ въ Эдемъ явился,
Твоимъ пронырствомъ искусился, —
Исчезъ его блаженства садъ;
Сокрылося златое время
Съ тѣхъ поръ, какъ земнородныхъ племя
Вкусило твой тлетворный ядъ.
Лежатъ поверженныя царства
Мятежною твоей рукой;
Чужiе троны и начальства
Не разъ похищены тобой;
Не разъ народнымъ кровопiйцамъ
И цѣлыхъ областей убiйцамъ
Ты отверзало славы храмъ,
И небу щедрому, благому
Неразъ въ покровъ ты дѣлу злому
Курить дерзало ѳимiамъ.
Для властолюбiя, богатства,
Для пагубныхъ твоихъ страстей,
Неразъ, преодолѣвъ препятства,
Достигло цѣли ты своей;
Неразъ ты честность очерняло;
Неразъ ты святость порицало
И высило чрезъ нихъ твой рогъ;
Не уважаешь узъ ты крови,
Не чтишь ты дружбы, ни любови;
Корысть одна и ты — твой богъ!
// 317
Предусмотря свою выгоду[2],
И сдѣлать нужнымъ чтобъ себя,
Невинность, равенство, свободу[3],
Покой и счастье истребя,
Ты влило въ насъ свою отраву,
Любить прельстило злую славу
И буйную господства страсть;
Разбой вмѣняютъ тамъ въ геройство,
Жизнь безначальную — въ спокойство,
Насилiе въ священну власть.
Твоя ужасна дальновидность
И скрытый, мрачный твой совѣтъ
Тамъ ставятъ сѣти на невинность,
И слуха о тебѣ гдѣ нѣтъ.
Для бѣдныхъ, слабыхъ обороны
Уставлены суды, законы,
Взаимность, должность, клятвы, бракъ;
Но коль сорвать съ тебя личину,
Въ сiю священну паутину
Лишь вязнетъ чернь[4], а ты? — никакъ!
// 318
Возьмемъ же истины зерцало[5],
Посмотримъ въ немъ твоихъ путей;
Ехиднино раскроемъ жало,
Сокрытое въ груди твоей;
Изслѣдуемъ твои дѣяньи,
Всѣ виды, козни и желаньи,
И обнажимъ тебя всего:
Уже я зрю хамелеона,
Для пользъ твоихъ, для ближнихъ стона,
Въ изгибахъ сердца твоего.
Когда смѣешься, — ты сирена[6];
Когда ты плачешь, — крокодилъ;
Когда молчишь, тогда геенна
Кипитъ въ тебѣ всѣхъ адскихъ силъ.
Чудовище! пороки злые
За добродѣтели святыя
Умѣешь въ мiръ ты выдавать;
Велишь слова твои лукавы
Небесной правды за уставы
Вселенной слѣпо обожать.
Велишь — и въ нѣдрѣ кроткой вѣры,
Намѣсто агнца въ алтаряхъ[7],
// 319
Съ мольбой и пѣньемъ изувѣры
Свою собратью жгутъ въ кострахъ.
Велишь — и бредни лжепророка
Повергли знатну часть Востока
Подъ любострастный алкоранъ.
Европа ужаснулась кову,
Что за любовь открылъ Христову
Въ Варѳоломеевъ день тиранъ.
Велишь — и Цезарь, прослезяся,
Знамена бунта развернулъ;
Велишь — и Неронъ, притворяся,
Смиренствомъ трона досягнулъ.
Исчадьи гордости, распутства
Посредствомъ твоего искусства
Даютъ себѣ нерѣдко блескъ.
Тотъ тьмы гражданъ повергъ ко гробу,
Сей матерню пронзилъ утробу;
Но имъ гремитъ народовъ плескъ[8].
Разстриги, Кромвели, Надыры,
Вельможи злые и цари
Для хвалъ своихъ имѣютъ лиры,
Для обожанья алтари;
Чрезъ происки твои хвастливы
Велики, мудры, справедливы
Являются вселенной всейа;
// 320
Но гдѣ имъ истина коснется,
Завѣса лести раздерется,
Изъ бога вскроется — злодѣй.
Какъ острой сталью горорытство[9]
Металловъ ищетъ въ нѣдрѣ горъ,
Такъ разумъ, людскость, любопытство
И любомудрый тонкiй взоръ
Коварно сердце проницаетъ,
Его всѣ бездны разверзаетъ
И тайны явными творитъ;
А время на вѣсы все точно,
Что хвально, вѣситъ, чтò порочно,
И безпристрастно насъ цѣнитъ.
О ты, который властью, саномъ
Себя желаешь отличить,
И изъ пигмея великаномъ
Безсмертно въ лѣтописяхъ жить!
Хотя дѣла твои днесь громкиб,
Но если позднiе потомки
Путей въ нихъ правыхъ не найдутъ, —
Не будешь помѣщенъ ты въ боги:
Несправедливыя дороги
Въ храмъ вѣчной славы не ведутъ.
Ведутъ не въ храмъ, — на мѣсто лобно
Онѣ содѣтелей неправдъ;
// 321
Души коварной чувство злобно —
Здѣсь дыба[10], а по смерти адъ.
Насильственно рѣки стремленье,
Войною странъ опустошенье,
Неправый судъ, огнь, гладъ, бунтъ, моръ!
Что слѣдъ вашъ? — плачъ и скорбь сердечна.
Что ваша слава? — клятва вѣчна.
Вы смрадный естества позоръ!
Обширный разумъ и надменный,
Могущiй власть себѣ стяжать,
Могущiй царствамъ дни блаженны
И злополучны даровать,
Могущiй утѣснить природу
Иль ей отдать ея свободу,
Ты можешь самъ себя рѣшить:
Почтенну ль быть тебѣ съ Сократомъ,
Или презрѣнну съ Геростратомъ?
Героемъ иль злодѣемъ слыть[11]?
// 322
Когда бы бурный Нилъ волною
Своихъ бреговъ не утучнялъ,
Благотворящею рѣкою
Его бы свѣтъ не нарицалъ;
Когда бъ Октавiй козни злыя
Не премѣнилъ въ дѣла благiя,
Поднесь бы Августомъ не слылъ;
И Петръ не назвался бъ Великимъ,
Когда бъ по подвигамъ толикимъ
Онъ свой народъ не просвѣтилъ.
Доколь сiянiе короны
Страстямъ мрачить не возбранишь,
Священну вѣру и законы[12]
И правый судъ не сохранишь;
Доколь не удалишь безчинность,
Доколь не защитишь невинность
И съ лихвой мзду не пресѣчешь;
Доколѣ роскошь и пороки,
Какъ быстрые съ горы потоки,
Своимъ примѣромъ не прервешь;
// 323
Доколь, драконовъ сѣя зубы,
Ты будешь новыхъ змѣй раждать,
И ложной славы громки трубы
Въ свирѣльный гласъ не премѣнять;
Доколь моря, страны и грады,
Разбойничьей алчбы награды,
Чужое злато и сребро
И лавръ не претворишь въ оливы;
Доколѣ не удобришь нивы
И мира не пожнешь добро;
Доколѣ не возлюбишь правды,
Сѣдинъ геройскихъ не почтишь,
Народу не подашь отрады
И сирыхъ гласу не внушишь[13]:
Дотоль, о смертный! сколь ни звученъ
И сколь ты ни благополученъ,
Хоть славой до небесъ возникъ,
Хоть сѣлъ на тронѣ превысокомъ,
Предъ любомудрымъ строгимъ окомъ
Еще, еще ты не великъ!
Не тронъ, но духа благородство
Даетъ велики имена;
Прямое духа превосходство —
Лишь къ истинѣ любовь одна:
О ней лишь можетъ быть рачитель
// 324
О благѣ общемъ попечитель,
Отцомъ отечества монархъ;
Лишь ею вождь героемъ чтится,
И богомъ судiя намъ зрится,
И солнцемъ мiра — iерархъ.
Пусть позлащенна мѣдь блистаетъ,
Но блещетъ ли она собой?
Пусть ухищренiе прельщаетъ;
Но чѣмъ? — лишь истины корой.
Повергни испытать въ горнило —
Померкнетъ вмигъ сiе свѣтилов;
А злато завсегда равно.
И истина вовѣкъ сiяетъ:
Она едина составляетъ
Всѣхъ добродѣтелей зерно —
Зерно безсмертiя и корень[14]
Величiя, добротъ вѣнецъ;
Природой храмъ ея построенъ
У насъ во глубинѣ сердецъ.
Когда есть долгъ у человѣка[15],
Ея въ немъ слышенъ гласъ отъ вѣка:
«Тебѣ данъ умъ — меня познать;
// 325
Словесность — разсказать другому;
Безсмертный духъ — коварству злому
Безъ ужаса противостать».
О, коль видѣнiе прекрасно[16]!
Блаженъ, кто идетъ правдѣ вслѣдъ!
Ничто ему, ничто не страшно
И никакой не смертенъ вредъ.
Стремится ль злость съ остервененьемъ,
Онъ ограждается терпѣньемъ,
И непорочности щитомъ
Сжимаетъ зѣвъ ея кровавыйг;
Поносна смерть короной славы
Бываетъ въ подвигѣ такомъ.
Когда жъ въ сiи златые годы[17],
Въ сiи блаженны, рѣдки дни,
Какъ мыслить, говорить свободы
Законной мы не лишены;
Какъ разумъ съ истиной святою
Насъ милосердiя стезею
Стремятся къ просвѣщенью весть;
// 326
Какъ всѣмъ оно не воспрещенно, —
Паукъ дерзаетъ ухищренно
Вкругъ солнца паутину плесть!
Увы! когда жъ, въ которы вѣки
Добра не угнетало зло?
Гдѣ тѣ велики человѣки,
Которыхъ сердце бы могло
Предусмотрѣть страстей всѣ виды[18]?
Гдѣ Леониды, Аристиды?
Гдѣ тѣ Эпаминонды днесь,
Гдѣ тѣ Катоны, Сципiоны,
Которыхъ чрезъ временъ запоны,
Какъ огнь, насъ озаряетъ честь?
Гдѣ толь простыя, непритворны,
Прямыя, чистыя сердца,
Толь души тверды, благородны,
Достойныя изъ звѣздъ вѣнца?
Средь славныхъ подвиговъ и боевъ
Мы зримъ полки у насъ героевъ[19];
// 327
Но чтитъ ли взоръ ихъ мудреца[20]?
Онъ ищетъ Росса справедлива,
Благочестива, терпѣлива,
Мужей великихъ образца,
Который бы въ бояхъ сражался
Лишь спасть народъ, царя отъ бѣдъ[21];
Перунами не возвышался,
Отнесъ къ другимъ весь звукъ побѣдъ;
Красой и златомъ не былъ плѣннымъ,
Простилъ убiйцамъ обличеннымъ,
Сокрыту зависть наградилъ;
Не внявъ къ себѣ народа клику,
Избралъ достойнаго владыку
И надъ собою воцарилъ;
Который, бывъ покоренъ волѣ[22]
Избраннаго собой царя,
Не возропталъ и въ низкой долѣ,
Его велѣнiя творя;
// 328
Стократъ излилъ своей токъ крови,
Изсякъ къ отечеству въ любови,
Доволенъ безъ наградъ собой.
Царя творецъ и рабъ послушный,
Не ты ль, герой великодушный,
Пожарскiй, мужъ великiй мой[23]?
Ты спасъ отъ расхищенья царство,
Ты власть монаршу утвердилъ,
Ты свергъ любоначальствъ коварство,
Ты честь свою въ себѣ сокрылъ;
Ни колесницъ ты, ни трофеевъ,
Ни громкихъ хвалъ, ни мавзолеевъ
Во мзду не получилъ заслугъ;
Одна лишь персть твоя осталась:
// 329
Въ ней искра славы сохранялась[24],
Которая возжгла мой духъ.
Возстань, возстань на голосъ лиры,
Великая изъ мрака тѣнь!
И ночь когда скрываетъ мiры[25]
Или когда сiяетъ день,
Носись надъ нашими главами,
Умъ гордый поражай громами,
Учи къ царямъ благоговѣть,
Подпорой будь въ Европѣ троновъ:
Твой сильный гласъ, какъ Цицероновъ,
Заставитъ Злобу оробѣть[26].
Возстань! мечтайся въ вображеньи,
Живи въ умѣ, теки въ крови,
Живи и дѣлай наставленья[27]
// 330
Въ прямой къ отечеству любви, —
Въ любви, что сваръ нейдетъ въ дорогу[28],
Вѣрна царю, народу, Богу,
Готова все сама терпѣть,
Готова въ бѣдствiяхъ мужаться,
Нарзесовъ славѣ удивляться,
О Велизарiяхъ жалѣть.
Пусть Катилины, Бедемары…[29]
И Мирабо, и Лафайетъ,
Готовя скрытые удары,
Крамолами колеблютъ свѣтъ;
Пускай Коварство Годунову
Возноситъ въ память башню нову[30]
// 331
За тысячу его заслугъ;
А на твоей покрышкѣ гроба
Простую надпись лишь: Прочь Злоба[31]!
Отечества напишетъ другъ.
а Являлися вселенной всей;
Но гдѣ имъ истина касалась,
Завѣса лести раздиралась,
Изъ бога выходилъ злодѣй.
(Рукоп. 1790-хъ гг.)
б Хотя дѣла твои здѣсь громки (1798).
в …. его свѣтило.
г Стѣсняетъ зѣвъ ея кровавый.
// 332
[1] Большая часть оды была написана еще въ 1789 году, когда Державинъ возвратился въ Петербургъ послѣ непрiятностей, испытанныхъ имъ по тамбовскому губернаторству, но, боясь, раздражить враговъ своихъ, онъ сначала держалъ эти стихи втайнѣ. Въ слѣдующемъ же году, по поводу извѣстiй о ходѣ французской революцiи, рѣшился онъ прiурочить новую оду къ современнымъ событiямъ и вставилъ въ нее нѣсколько политическихъ намековъ, которые давали ей другое значенiе. Такъ объясняетъ ея происхожденiе Остолоповъ (Ключъ къ соч. Д., стр. 50). Это показанiе правдоподобно, потому что дѣйствительно въ одѣ очень мало отношенiя къ французской революцiи и у Державина не было бы особеннаго повода говорить о Пожарскомъ, если бъ онъ не хотѣлъ противоставить его нѣкоторымъ изъ русскихъ вельможъ своего времени, какъ напр. кн. Вяземскому, Гудовичу и Завадскому, которыхъ кознямъ приписывалъ свои неудачи (см. выше стр. 119, 220 и 257). Стихотворенiе это напечатано въ первый разъ въ изданiе 1798 г., стр. 162, подъ заглавiемъ: На коварство во время возмущенiя Французовъ, къ чести князя Дмитрiя Михайловича Пожарскаго, яко укротителя междуусобiя и утвердителя монаршей власти. Потомъ, почти безъ всякихъ измѣненiй, только съ сокращенiемъ заглавiя, оно перепечатано въ изданiи 1808 г., ч. I, XXXIII.
Въ рукописи 1790-хъ гг. на поляхъ есть довольно много поправокъ И. И. Дмитрiева и В. В. Капниста; первыми однакожъ Державинъ мало воспользовался. Капнистъ сообщилъ ему, сверхъ того, на особомъ листѣ рядъ замѣчанiй на отдѣльные стихи изданiя 1798 г. Мы укажемъ здѣсь на нѣкоторыя изъ предложенныхъ обоими поэтами измѣненiй въ одѣ На коварство. Въ рукописяхъ она снабжена обширными подстрочными объясненiями встрѣчающихся въ ней историческихъ именъ; но мы опускаемъ почти всѣ эти примѣчанiя, какъ касающiеся общеизвѣстныхъ лицъ и событiй. По увѣренiю Дмитрiева въ Запискахъ его (Москвит. 1842, № 1), ода На коварство нѣсколько лѣтъ оставалась неконченною.
На первомъ изъ приложенныхъ рисунковъ (Олен.) Минерва поражаетъ Сирену, или Коварство, а Время вѣситъ спокойно дѣла человѣка (см. строфу 12). На послѣднемъ рисункѣ изображенъ памятникъ Пожарскаго: «на гробѣ такого достойнаго мужа», замѣчено въ рукописяхъ, «нѣтъ приличнѣе надписи, какъ Прочь Злоба» (строфа 32).
[2] Предусмотря свою выгоду.
Примѣровъ подобной неправильности ударенiя для стиха можно найти нѣсколько у Ломоносова. Сумароковъ смѣялся надъ употребленными имъ словами быстрò и Индìя. У Державина такiя противныя слуху ударенiя встрѣчаются рѣдко.
[3] Невинность, равенство, свободу.
«Равенство и свобода здѣсь поставлены въ тоъ смыслѣ, какъ и въ Наказѣ о нихъ сказано. Они нигдѣ индѣ не существуютъ, какъ въ томъ только царствѣ, гдѣ исполняются законы: первое — въ правосудiи всякому лицу; а вторая — въ хотѣнiй того, чтò законамъ не противно» (Примѣчанiе Державина въ одной рукописи).
[4] Лишь вязнетъ чернь…
Въ изданiи 1808 г. напечатано въ этомъ стихѣ червь; но въ экземплярѣ Державина рукою его поправлено чернь. Такъ и въ изданiи 1798 г. и во всѣхъ рукописяхъ.
[5] Возьмемъ же истины зерцало и проч.
Вмѣсто первыхъ трехъ стиховъ этой строфы Дмитрiевъ предлагалъ:
Воззримъ же истины въ зерцало
На лабиринтъ твоихъ путей;
Исторгнемъ злой ехидны жало.
[6] Когда смѣешься, — ты сирена.
Въ изданiи 1798 г. было: «Когда смѣешься ты — сирена». Мѣстоименiе ты отнесено ко второму предложенiю по совѣту Капниста.
[7] Намѣсто агнца въ алтаряхъ.
Капнистъ предлагалъ исправить этотъ стихъ такъ: «На кроткихъ агнца алтаряхъ».
[8] Но имъ гремитъ народовъ плескъ.
«Когда Цезарь, по одержанiи побѣды при Фарсалѣ, проливъ рѣки крови гражданъ, а Неронъ, по убiенiи матери своей, торжественно вступили въ Римъ; тогда народъ, какъ бы за какiя полезныя роду человѣческому дѣянiя, встрѣтилъ ихъ съ радостными плесками и восклицанiями» (Об. Д.).
[9] …. горорытство —
Одно изъ Державинскихъ словосоставленiй, вмѣсто: рудокопство.
[10] Здѣсь дыба…
«Дыбою называлось устроенное бревно, чрезъ которое вздергивали наверхъ человѣка, у коего руки были привязаны позади спины веревками, а ноги къ ввернутому въ полъ кольцу, и такимъ образомъ встянутаго его истязывали кнутомъ, чтò называлось пыткою. Храмина, гдѣ сiе проводилось, называлось застѣнкомъ» (Об. Д.).
[11] …. слыть.
Капнистъ предлагалъ быть, вмѣсто слыть, вѣроятно потому, что это послѣднее слово встрѣчается опять въ стихахъ слѣдующей строфы, относящихся къ Октавiю. Замѣтимъ, что эти стихи очень напоминаютъ мѣсто изъ оды Руссо На счастiе въ переводѣ Ломоносова:
Октавiй свѣта побѣдитель…
Онъ Августомъ бы не нарекся,
Когда бы къ кротость не облекся
И страха не скончалъ въ сердцахъ.
Вообще между обѣими одами есть родство. Онѣ и начинаются сходными вопросами; припомнимъ первые стихи изъ оды Ломоносова:
Доколѣ, Счастье, ты вѣнцами
Злодѣевъ будешь украшать и проч.
Форма обѣихъ одъ совершенно одинакова. Ср. также заключенiе 11-й строфы оды Державина съ стихами, оканчивающими 12-ую строфу въ одѣ Ломоносова:
Но только лишь оно (счастье) отстанетъ,
Геройска похвала увянетъ
И смертный будетъ всѣмъ открытъ.
[12] Священну вѣру и законы.
Въ этомъ стихѣ священну поставлено Дмитрiевымъ намѣсто доколѣ. Въ 7-мъ стихѣ этой же строфы ему принадлежатъ слова: И съ лихвой, которыми онъ замѣнилъ то же слово: доколѣ.
[13] И сирыхъ гласу не внушишь.
Здѣсь, какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ мѣстахъ, слово внушить употреблено Державинымъ въ смыслѣ внять. Ср. подъ 1809 г. пьесу Въ память Давыдову и Хвостову, строфа 6, стихъ 6: «Внуша гласъ скучной лиры». Такъ еще и у Ломоносова: «Внушивъ рыданiй нашихъ слухъ» (ода 8, строфа 10).
[14] Зерно безсмертiя и корень.
Противъ 1-го и 3-го стиха этой строфы Капнистъ замѣтилъ: «корень и построенъ — не риѳмы».
[15] Когда есть долгъ у человѣка.
Капнистъ объ этомъ стихѣ замѣтилъ: «невнятно» (т. е. неясно). И. И. Дмитрiевъ вмѣсто этого и слѣдующаго стиха предлагалъ:
Гласъ истины святой отъ вѣка
Такъ наставляетъ человѣка.
[16] О, коль видѣнiе прекрасно.
Вмѣсто этого Дмитрiевъ предлагалъ «О поученiе прекрасно»! Въ 4-мъ стихѣ этой строфы онъ же поставилъ: не смертенъ вмѣсто бывшаго тутъ прежде не вреденъ. Въ 6-мъ стихѣ онъ предлагалъ покрываяся вмѣсто ограждается.
[17] Когда жъ въ сiи златые годы.
Вмѣсто этого прежде было въ рукописи 1790-хъ годовъ: «Но если въ нынѣшнiе годы». Поправка сдѣлана Капнистомъ; имъ же поставлено: въ 6-мъ стихѣ стезею вмѣсто рукою, и въ 7-мъ стремятся вмѣсто насъ тщатся.
[18] Предусмотрѣть страстей всѣ виды.
Предусмотрѣть написано Капнистомъ вмѣсто бывшаго у Державина прежде предостеречь. Дмитрiевъ предлагалъ пренебрегать.
[19] …. Мы зримъ полки у насъ героевъ.
Ср. въ 18 одѣ Ломоносова, строфа 21:
Исчислите тьму сильныхъ боевъ,
Исчислите у насъ героевъ
Отъ земледѣльца до царя,
Въ судѣ, въ полкахъ, въ моряхъ и въ селахъ,
Въ своихъ и на чужихъ предѣлахъ,
И у святаго алтаря.
(Соч. Лом., изд. Смирд. 1847, т. I, стр. 175).
[20] Но чтитъ ли взоръ ихъ мудреца?
Въ изданiи 1808 г.: «Но чтитъ ли ихъ взоръ мудреца»? Но рукою Державина сдѣлана поправка, согласная съ прежними текстами, а потому принятая и нами. Вмѣсто этого стиха Дмитрiевъ предлагалъ: «Но что они для мудреца»?
[21] Лишь спасть народъ, царя отъ бѣдъ.
Вмѣсто этого кто-то предлагалъ: «Чтобъ спасть отечество отъ бѣдъ». Въ 4-мъ стихѣ этой строфы Дмитрiевъ, подчеркнувъ весь звукъ, написалъ на поляхъ всю честь, а въ 8-мъ стихѣ онъ же совѣтовалъ: вмѣсто народа клику поставить народну клику.
[22] Который, бывъ покоренъ волѣ.
Поправка Капниста вмѣсто первоначальнаго стиха: «И покоряся свято волѣ». Имъ же въ 6-мъ стихѣ слѣдующей строфы поставлено: «Ни громкихъ хвалъ» вмѣсто: «Ни хвалъ себѣ».
[23] Пожарскiй, мужъ великiй мой?
Этотъ стихъ уже самъ по себѣ показываетъ, какъ высоко цѣнилъ Державинъ Пожарскаго. Въ одномъ изъ собственноручныхъ примѣчанiй поэта къ одѣ На коварство, въ рукописи 1790-хъ гг., сказано: «Для рѣдкихъ его добродѣтелей, составляющихъ людей великихъ, онъ можетъ включенъ быть, во всѣхъ временахъ и народахъ, въ число наивеличайшихъ героевъ». Въ 1805 г. Державинъ написалъ героическое представленiе въ 4-хъ дѣйствiяхъ подъ заглавiемъ: Пожарскiй или освобожденiе Москвы (см. его драматическiя сочиненiя). Въ обращенiи Къ читателю передъ этою пьесой онъ говоритъ: «Не былъ ли онъ герой въ высшей степени, человѣкъ самый добродѣтельный, великiй, каковыхъ мало исторiя представляетъ и каковыми я его представляю, придавъ ему слабости, не побѣдя которыхъ никто великимъ почитаться не можетъ? Въ бумагахъ Державина мы нашли писанные собственной его рукой планъ и начало эпической поэмы о Пожарскомъ. Въ этой поэмѣ предполагалось 12 пѣсенъ, и содержанiе каждой изложено особо. Въ концѣ очерчены коротко главные характеры, и прежде всѣхъ характеръ самого Пожарскаго, обозначенный слѣдующими словами: «Образъ совершеннаго героя, любителя отечества: великодушенъ, терпѣливъ, безкорыстенъ, милосердъ, щедръ, скроменъ, богочтителенъ». Судя по почерку, этотъ планъ поэмы писанъ около 1780 года (см. неизд. соч. Д.).
[24] Въ ней искра славы сохранялась.
Вмѣсто этого Дмитрiевъ предлагалъ: «Но искра славы въ ней скрывалась».
[25] И ночь когда скрываетъ мiры.
Этотъ и два слѣдующiе стиха были сперва написаны Державинымъ въ слѣдующемъ видѣ:
И черна нощь какъ кроетъ мiры,
Какъ свѣтлый намъ сiяетъ день,
Носись во облакахъ вѣтрами.
Вмѣсто двухъ первыхъ Дмитрiевъ предлагалъ:
Какъ черна нощь покроетъ мiры,
Какъ свѣтлый возсiяетъ день.
Окончательная редакцiя всѣхъ трехъ стиховъ принадлежитъ Капнисту.
[26] Заставитъ Злобу оробѣть.
Злобу поставлено Дмитрiевымъ; у Державина же было: «Заставить Брутовъ оробѣть». Въ предыдущемъ стихѣ Дмитрiевъ предлагалъ: сладкiй или важный вмѣсто сильный, или же такую перемѣну:
Твой гласъ, какъ голосъ Цицероновъ.
[27] Живи и дѣлай наставленья.
Въ прежнихъ текстахъ наставленьи; но мы обыкновенно слѣдуемъ въ такихъ случаяхъ нынѣшней орѳографiи. См. выше, стр. 224, примѣч. 3 къ одѣ Осень во время осады Очакова.
[28] …. что сваръ нейдетъ въ дорогу.
Слово сваръ придумано Капнистомъ вмѣсто распрь, стоявшаго прежде въ этомъ стихѣ.
[29] Пусть Катилины, Бедемары…
Маркизъ Бедемаръ, Бедмаръ (Bedmar), родился 1572 года въ Кастилiи. Бывши испанскимъ посланникомъ въ Венецiи (отъ 1607 до 1618 г.), онъ, вмѣстѣ съ герцогомъ Оссуною, составилъ заговоръ съ цѣлью передать эту республику во власть Испанiи. Они согласились напасть на городъ въ расплохъ и умертвить дожа. Но наканунѣ исполненiя заговоръ былъ открытъ, и Бедмаръ, получившiй о томъ предостерженiе, бѣжалъ въ Миланъ. Послѣ того онъ сдѣлался епископомъ въ городѣ Овiедо, а въ 1622 г. былъ пожалованъ въ кардиналы и президентомъ совѣта въ Нидерландахъ, но, обнаруживъ слишкомъ большую строгость, былъ отозванъ. Онъ умеръ въ 1655 г., въ глубокой старости, епископомъ Малаги. — Въ стихахъ Державина нерѣдко обнаруживается знакомство съ такими эпизодами исторiи, которыхъ никакъ нельзя считать общеизвѣстными; это доказываетъ, что онъ былъ начитаннѣе, чѣмъ обыкновенно предполагаютъ. Свѣдѣнiе о Бедмарѣ почерпнулъ онъ безъ сомнѣнiя изъ книжки, напечатанной въ Петербургѣ еще въ 1771 году подъ заглавiемъ: Заговоръ Испанцовъ противъ Венецiанской республики (сочиненiе аббата Сенъ-Реаля; переводъ съ французскаго).
[30] Возноситъ въ память башню нову…
Колокольня Иванъ Великiй въ Кремлѣ, построенная Годуновымъ, можетъ почесться его памятникомъ (Примѣч. Держ.)
[31] …. Прочь Злоба!
Эта надпись находится, между мелкими сочиненiями Державина, и въ видѣ особой эпитафiи.