<На счастие // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 243—259>
1789.
XLIV. На Счастiе[1].
__
Всегда прехвально, препочтенно,
Во всей вселенной обоженно
// 243
И вожделѣнное отъ всѣхъ,
О ты, великомощно Счастье!
Источникъ нашихъ бѣдъ, утѣхъ,
Кому и въ ведро и въ ненастье
Мавръ, Лопарь, пастыри, цари,
Моляся въ кущахъ и на тронѣ,
Въ воскликновенiяхъ и стонѣ,
Въ сердцахъ ихъ зиждутъ алтари!
Сынъ время, случая, судьбины
Иль недовѣдомой причины,
Богъ сильный, рѣзвый, добрый, злой!
На шаровидной колесницѣ,
Хрустальной, скользкой, роковой,
Вослѣдъ блистающей денницѣ,
Чрезъ горы, степь, моря, лѣса,
Вседневно ты по свѣту скачешь,
Волшебною ширинкой машешь
И производишь чудеса.
Куда хребетъ свой обращаешь,
Тамъ въ пепелъ грады претворяешь,
// 244
Приводишь въ страхъ богатырей;
Султановъ заключаешь въ клѣтку,
На казнь выводишь королей;
Но если ты жъ, хотя въ издѣвку,
Осклабишь взоръ свой на кого:
Раба творишь владыкой мiру[2],
Намѣсто рубища порфиру
Ты возлагаешь на него.
Въ тѣ дни людскаго просвѣщенья,
Какъ нѣтъ кикиморовъ явленья,
Какъ ты лишь всѣмъ чудотворишь,
Дѣвицъ и дамъ[i] магнизируешь[3],
Изъ камней золото варишь,
Въ глаза патрiотизма плюешь,
Катаешь кубаремъ весь мiръ;
Какъ рѣзвости твоей примѣровъ,
// 245
Полна земля вся кавалеровъ
И цѣлый свѣтъ сталъ бригадиръ[4].
Въ тѣ дни, какъ всюду скороходомъ
Предъ русскимъ ты бѣжишь народомъ
И лавры рвешь ему зимой,
Стамбулу бороду ерошишь,
На Таврѣ ѣдешь чихардой.
Задать Стокгольму перцу хочешь,
Берлину фабришь ты усы,
А Темзу въ фижмы наряжаешь,
Хохолъ Варшавѣ раздуваешь,
Коптишь Голландцамъ колбасы;
// 246
Въ тѣ дни, какъ Вѣну ободряешь,
Парижу пукли разбиваешь,
Мадриту поднимаешь носъ,
На Копенгагенъ иней сѣешь,
Пучокъ подносишь Гданску розъ[ii],
Венецьи, Мальтѣ не радѣешь,
А Грецiи велишь зѣвать;
И Риму, ноги чтобъ не пухли,
// 247
Святыя оставляя туфли,
Царямъ претишь ихъ цѣловать;
Въ тѣ дни, какъ все вездѣ въ разгульѣ[5]:
Политика и правосудье,
Умъ, совѣсть, и законъ святой
И логика пиры пируютъ,
На карты ставятъ вѣкъ златой,
Судьбами смертныхъ пунтируютъ,
Вселенну въ трантелево гнутъ[6];
Какъ полюсы, меридiаны,
Науки, Музы, боги пьяны,
Всѣ скачутъ, пляшутъ и поютъ;
Въ тѣ дни, какъ всюду Ерихонцы[7]
Не сѣютъ, но лишь жнутъ червонцы,
Ихъ денегъ куры не клюютъ;
Какъ вкусъ и нравы распестрились,
Весь мiръ сталъ полосатый шутъ,
Мартышки въ воздухѣ явились[8],
// 248
По свѣту свѣтятъ фонари[9];
Витiйствуютъ уранги въ школахъ[10],
На пышныхъ карточныхъ престолахъ
Сидятъ мишурные цари[11];
Въ тѣ дни, какъ Мудрость среди троновъ[12]
Одна не мѣситъ макароновъ,
// 249
Не ходитъ въ кузницу ковать;
А развѣ временемъ лишь скучнымъ
Изволитъ Музъ къ себѣ пускать
И перышкомъ своимъ искуснымъ,
Не ссоряся никакъ, ни съ кѣмъ,
Для общей и своей забавы,
Комедьи пишетъ, чиститъ нравы,
И припѣваетъ хемъ, хемъ, хемъ[13]!
Въ тѣ дни, ни съ кѣмъ какъ несравненна,
Она, съ тобою сопряженна, —
Ни въ сказкахъ складно разсказать,
Ни написать перомъ красиво, —
Изволитъ милость проливать,
Изволитъ царствоватъ правдиво,
Не жжетъ, не рубитъ безъ суда;
А развѣ кое-какъ вельможи
И такъ и сякъ, нахмуря рожи,
Тузятъ инаго иногда[14];
Въ тѣ дни, какъ мещетъ всюду взоры
Она вселенной на рессоры
И вѣситъ скипетры царей,
Слѣды орловъ парящихъ видитъ
И пресмыкающихся змѣй;
// 250
Разя враговъ, не ненавидитъ,
А только пресѣкаетъ зло;
Безъ латъ богатырямъ и въ латахъ
Претитъ давить лимоны въ лапахъ,
А хочетъ, чтобы все цвѣло.
Въ тѣ дни, какъ скипетромъ любезнымъ
Она перунъ къ странамъ желѣзнымъ[15]
И громъ за тридевять земель
Несетъ на лунно государство
И бомбы сыплетъ, будто хмель;
Свое же ублажая царство,
Покоитъ, грѣетъ и живитъ,
Въ морозъ камины возжигаетъ[16],
Дрова и сѣно запасаетъ,
Бояръ и чернь благотворитъ;
Въ тѣ дни и времена чудесны
Твой взоръ и на меня всемѣстный
Простри, о надъ царями царь!
Простри — и удостой усмѣшкой
Презрѣнную тобою тварь;
И, если я не созданъ пѣшкой,
// 251
Валяться не рожденъ въ пыли,
Прошу тебя моимъ быть другомъ:
Песчинка можетъ быть жемчугомъ;
Погладь меня и потрепли.
Бывало, ты меня къ боярамъ
Въ любовь введешь: беру все даромъ,
На вексель, въ долгъ безъ платежа;
Судьи, дьяки и прокуроры,
Въ передней про себя брюзжа,
Умильные мнѣ мещутъ взоры
И жаждутъ слова моего;
А я всѣхъ мимо по паркету
Бѣгу, носъ вздернувъ, къ кабинету
И въ грошъ не ставлю никого[17].
Бывало, подъ чужимъ нарядомъ
Съ красоткой чернобровой рядомъ
Иль съ бѣленькой, сидя со мной,
Ты въ шашки, то въ картежъ играешь;
Прекрасною твоей рукой
Туза червоннаго вскрываешь,
Сердечный твой тѣмъ кажешь взглядъ;
Я къ кралѣ короля бросаю
И ферзь къ ладьѣ я придвигаю,
Даю марьяжъ иль шахъ и матъ[18].
Бывало, милые науки
И Музы, простирая руки,
Позавтракать ко мнѣ придутъ
// 252
И все мое усядутъ ложе;
А я, свирѣль настроя тутъ[19],
Съ ихъ каждой лирой то же, то же
Играю, что вчерась игралъ.
Согласна трель! взаимны тоны!
Восторгъ всѣхъ чувствъ! за васъ короны
Тогда бы взять не пожелалъ.
А нынѣ пятьдесятъ мнѣ било[20],
Полетъ свой Счастье премѣнило,
Безъ латъ я Горе-богатырь[21];
// 253
Прекрасный полъ меня лишь бѣситъ,
Амуръ безъ перьевъ нетопырь,
Едва вспорхнетъ и носъ повѣситъ.
Сокрылся и въ игрѣ мой кладъ;
Не страстны мной, какъ прежде, Музы;
Бояре понадули пузы,
И я у всѣхъ сталъ виноватъ.[22]
Услышь, услышь меня, о Счастье!
И солнце какъ сквозь бурь, ненастье,
Такъ на меня и ты взгляни;
Прошу, молю тебя умильно,
Мою ты участь премѣни:
Вѣдь всемогуще ты и сильно
Творить добро изъ самыхъ золъ;
// л. 254
Отъ божеской твоей десницы
Гудокъ гудитъ на тонъ скрипицы
И вьется локономъ хохолъ.[23]
Но, ахъ! какъ нѣкая ты сфера
Иль легкiй шаръ Монгольфiера[24],
Блистая въ воздухѣ, летишь;
Вселенна длани простираетъ,
Зоветъ тебя — ты не глядишь;
Но шаръ твой часто упадаетъ,
По прихоти одной твоей,
На пни, на кочки, на колоды,
На грязь и на гнилыя воды,
А рѣдко, рѣдко на людей.
Слети ко мнѣ, мое драгое,
Серебряное, золотое
Сокровище и божество!
Слети, причти къ твоимъ любимцамъ!
Я храмъ тебѣ и торжество
Устрою, и вѣздѣ по крыльцамъ
Твоимъ разсыплю я цвѣты;
Возжгу куреньи благовонны,
И буду ѣздить на поклоны,
Гдѣ только обитаешь ты.
// 255
Жить буду въ теремѣ богатомъ,
Возвышусь въ чинъ и знатнымъ бракомъ
Горацiю въ родню причтусь;
Перомъ моимъ славно-школярнымъ[25]
Разсудка выше вознесусь
И, ставъ тебѣ неблагодарнымъ, —
«Беатусъ братъ мой[iii], на волахъ[26]
// 256
Собою самъ поля орющiй,
Или стада свои пасущiй»!
Я буду восклицать въ пирахъ.
// 257
Увы! еще ты не внимаешь,
О Счастiе! моей мольбѣ,
// 258
Мои обѣты презираешь:
Знать, неугоденъ я тебѣ.
Но на софахъ ли ты пуховыхъ,
Въ тѣняхъ ли миртовыхъ, лавровыхъ,
Иль въ золотой живешь странѣ —
Внемли: шепни твоимъ любимцамъ,
Вельможамъ, королямъ и принцамъ:
Спокойствiе мое во мнѣ!
// 259
[1] Еще древнiе поэты вдохновлялись иногда идеею о счастiи. Такъ Пиндаръ обращается къ нему въ одномъ изъ своихъ гимновъ; у Горацiя между одами 1-й книги есть также одна (35-я) Ad Fortunam. Это одинъ изъ обычныхъ предметовъ стихотворства и въ восемнадцатомъ столѣтiи. Тогда славилась ода Жанъ-Батиста Руссо A la Fortune, которую перевели Ломоносовъ и Сумароковъ. Капнистъ также сочинилъ оду На счастiе, напечатанную сперва въ Московскомъ журналѣ за декабрь 1792 г. (ч. VIII, стр. 296), а потомъ въ собранiи его сочиненiй. Но ода Державина, написанная прежде этой послѣдней, отличается отъ другихъ стихотворенiй на ту же тему своимъ шуточнымъ тономъ и сатирическимъ содержанiемъ. Онъ написалъ ее, находясь въ Москвѣ подъ судомъ (см. выше, стр. 236, въ примѣчанiи), и въ оправданiе веселой ея иронiи прибавилъ къ заглавiю слова: Писано на масляницѣ, съ которыми она и явилась въ изданiи 1798 г., стр. 179; въ рукописи же 90-хъ годовъ была при этомъ еще дополнительная фраза, впослѣдствiи зачеркнутая: когда и самъ авторъ былъ подъ хмелькомъ. Въ изданiи 1808 г. см. ч. I, XXX. Варiантовъ, стòящихъ вниманiя, нѣтъ.
Значенiе рисунковъ (Олен.): 1) Счастiе ѣдетъ по воздуху на мыльномъ пузырѣ и машетъ волшебною ширинкой (2-я строфа); 2) Психея почиваетъ на масличной вѣтви («Спокойствiе мое во мнѣ», послѣднiй стихъ оды).
[2] Раба творишь владыкой мiру.
«Тогда разумѣлся Надиръ, изъ разбойника сдѣлавшiйся царемъ персидскимъ, а послѣ и Наполеономъ можетъ служить примѣромъ» (Об. Д.).
[3] Дѣвицъ и дамъ магнизируешь и т. д.
Незадолго передъ тѣмъ вошелъ въ моду магнетизмъ: жена извѣстнаго М. И. Ковалинскаго (одно время правителя канцелярiи Потемкина) позволяла приходить къ себѣ, когда находилась въ таинственномъ усыпленiи, предсказывала будущее и читала молитвы (Об. Д.). О магнетизмѣ, какъ новомъ способѣ шарлатанства, Екатерина около этого времени переписывалась съ Циммерманомъ (см. въ ея сочиненiяхъ письмо 9 уъ Ц.). — Выраженiе: «Изъ камней золото варишь» относится къ графу А. С. Строганову, который хотѣлъ быть великимъ алхимикомъ, открыть золотую тинктуру и философскiй камень, и на счетъ котораго императрица сочинила особую комедiю (Об. Д.). Заглавiе этой пьесы не означено Державинымъ, но очевидно, онъ разумѣлъ комедiю Обольщенный (см. ниже примѣч. 8), въ который Радотовъ выставленъ алхимикомъ и кабалистомъ. Въ 8-й сценѣ 2-го дѣйствiя, жена Радотова говоритъ: «Мнѣ кажется, будто онъ бредитъ». Бритягинъ, братъ ея, отвѣчаетъ: «Похоже на то, ибо онъ варитъ золото, алмазы, составляетъ изъ росы металлы» и проч.
[4] И цѣлый свѣтъ сталъ бригадиръ.
Съ учрежденiя въ 1782 г. владимiрскаго ордена (см. выше стр. 162( раздача подобныхъ знаковъ отличiя сдѣлались гораздо обыкновеннѣе прежняго; тогда же стали часто оставлять бригадирами молодыхъ людей изъ гвардiи, между тѣмъ какъ при ѣмъ какъ при Петрѣ Великомъ почти закономъ было: только стариковъ изъ капитановъ каждаго полка, по одному въ годъ, увольнять въ бригадирскомъ чинѣ (Об. Д.).
Въ двухъ слѣдующихъ куплетахъ заключаются намеки на счастливыя дѣйствiя Россiи и на выгодные для нея союзы, которыми императрица прiобрѣтала политическое преобладанiе въ Европѣ, такъ что здѣсь подъ Счастiемъ должно разумѣть Екатерину (Об. Д.). Не понимая этихъ намековъ, нѣкоторые еще въ 1829 году находили въ одѣ На Счастiе «стихи безъ смысла, или содержащiе площадныя только шутки (А Темзу въ фижмы наряжаешь)». Противъ этого обвиненiя извѣстный В. Н. Каразинъ такъ оправдывалъ поэта въ примѣчанiяхъ къ латинскому переводу оды Богъ (Соревнователь 1820 г., ч. IX, стр. 198): «Нѣтъ строки, нѣтъ выраженiя въ шуточныхъ и важныхъ стихотворенiяхъ Державина, которыя бы были имъ написаны безъ намѣренiя, безъ отношенiя къ лицамъ или обстоятельствамъ того времени. Екатерина и другiя особы, для которыхъ преимущественно писалъ онъ, понимали все это и умѣли цѣнить». Совершенно удовлетворительное объясненiе каждаго стиха 5-й и 6-й строфы теперь трудно, потому что многiя изъ шутокъ основываются конечно на тогдашнихъ слухахъ и толкахъ, которые угадать можно бы только посредствомъ самаго мелочнаго изслѣдованiя дипломатическихъ сношенiя и газетныхъ извѣстiй того времени. Однакожъ многое въ этихъ стихахъ объясняется извѣстными историческими обстоятельствами. Крымъ («Тавръ») былъ завоеванъ; съ Турцiею и Швецiею была война. Очаковъ взятъ зимой. Въ отношенiи къ Швецiи Екатерина говорила: «Надобно употребить въ пользу превосходство нашего флота противъ непрiятельскаго и, разбивъ его на морѣ, идти къ Стокгольму». Давно шли переговоры о заключенiи четвернаго союза между Россiей, Нѣмуцкой имперiей, Испанiей и Францiей для противодѣйствiя Пруссiи и Англiи. Въ войнѣ съ султаномъ намъ помогала Австрiя, и взятiе Очакова такъ ободрило Iосифа II, что онъ всталъ съ одра болѣзни и великолѣпно праздновалъ это событiе. Между тѣмъ была рѣчь и о привлеченiи на нашу сторону Пруссiи («Бердину фабришь ты усы»), такъ же какъ и Голландiи, который Густавъ III предлагалъ соединиться съ нимъ. Стихъ «И Темзу въ фижмы наряжаешь» относится къ тому, что англiйская королева, послѣ помѣшательства супруга ея Георга III въ концѣ 1788 г., домогалась регентства съ устраненiемъ отъ него Вельсскаго принца и заискивала расположенiя Россiи. Союза съ Польшею искали и Россiя и Пруссiя; прiобрѣтенiе Гданска (Данцига) было цѣлью берлинскаго кабинета; петербургскiй же, противодѣйствуя тому, выказывалъ доброжелательство къ Данцигу («Пучокъ подносишь Гданску розъ»). Данiя обѣщала намъ свою помощь противъ Швецiи, но вела себя двусмысленно; вслѣдствiе чего Екатерина написала «собственноручное сильное письмо къ датскому королю» и другое къ наслѣдному принцу («На Копенгагенъ иней сѣешь»). Венецiя и Мальта, по внушенiямъ Англiи, показывали недоброжелательство къ Россiи и т. д. См. Зап. Храпов. и Спб. Вѣд. За 1788 и 1789 г.
Выходки Державина въ этихъ стихахъ показываютъ, что онъ былъ хорошо знакомъ съ современною политикой. По его общественному и гражданскому положенiю, многое было ему конечно извѣстно изъ самыхъ достовѣрныхъ источниковъ; можетъ быть, иное сообщалось ему въ письмахъ изъ Петербурга: Храповицкiй прежде былъ его сослуживцемъ въ сенатѣ, Львовъ служилъ при Безбородкѣ.
[5] Въ тѣ дни, какъ все вездѣ въ разгульѣ….
Державинъ, какъ сказано въ 1-мъ примѣчанiи, предполагаетъ, что пишетъ эти стихи на масляницѣ, когда бываютъ терпимы всякiя народныя увеселенiя и проказы (Об. Д.).
[6] Вселенну въ трантелево гнутъ.
Пунтировать (или понтировать) и трантелево — термины карточной игры; оба съ французскаго: ponter, trente-elle-va.
[7] Въ тѣ дни, какъ всюду Ерихонцы.
Подъ Ерихонцами, или жидами, здѣсь разумѣются подъячiе (Об. Д.).
[8] … Мартышки въ воздухѣ явились.
«Вкусы и нравы распестрились отъ чрезвычайнаго обращенiя съ иностранцами, и въ великой модѣ были тогда полосатые фраки» (Об. Д.).
Слово Мартышки, какъ насмѣшка надъ мартинистами, въ первый разъ употреблено было императрицею Екатериною въ комедiяхъ Обманщикъ (дѣйствiе I, сцена 1) и Обольщенный (дѣйствiе V, сц. 14). Въ первой пьесѣ насмѣшливо сказано: «Мартышки перемѣнчивы, онѣ же и кривляки… что за люди? Кривляются что ли»? Во второй комедiи служанка Прасковья, соглашаясь идти за Тефу, говоритъ ему: «Я пойду, буде дашь мнѣ подписку, что не пойдешь въ Мартышки съ печальнымъ видомъ». Съ конца 1784 г. открылись, по словамъ Лопухина (Записки его, стр. 20), давно уже продолжавшiяся неудовольствiя и подозрѣнiя двора противъ мартинистовъ, которыхъ считали въ связи съ якобинцами. Комедiя Обманщикъ въ первый разъ была напечатана въ концѣ 1785 г. и представлена на театрѣ 4 января 1786 г.; комедiя Обольщенный, представленная 2 февраля, появилась въ печати также въ началѣ 1786 г. (Бакмейстера Russ. Bibliothek, ч. X, стр. 251 и 254, и Зап. Храп.). «Мартинисты», говоритъ Державинъ въ объясненiе своего стиха, «хвалились, что они въ воздухѣ видятъ духовъ, съ коими обращаются». Ср. съ этимъ въ Фелицѣ 6-й стихъ строфы 4-й и примѣчанiе къ нему, стр. 134.
[9] По свѣту свѣтятъ фонари —
софисты или лжемудрецы восемнадцатаго вѣка (Об. Д.). Можетъ быть, поэтъ разумѣлъ здѣсь секту иллюминатовъ, распространившуюся въ прошломъ столѣтiи по Германiи, подлинно вредную и намѣренiями своими противную христiанству и властямъ (Записки Лопухина).
[10] Витiйствуютъ уранги въ школахъ.
Уранги — вмѣсто орангъ-утанги. При открытiи въ Тамбовѣ народнаго училища въ 1787 г., однодворецъ Захарьинъ произнесъ рѣчь, сочиненную впрочемъ не имъ, а Державинымъ, который въ то время былъ тамъ губернаторомъ (см. Объясненiя его и Записки, Русс. Бесѣда, стр. 269. Самую рѣчь можно найти между сочиненiями Державина въ прозѣ).
[11] Сидятъ мишурные цари.
«Тутъ разумѣются намѣстники, которые всѣ почти, хотя зависѣли отъ мановенiя императрицы, но чрезвычайно дурачились, представляя ея лицо, сидя великолѣпно на тронахъ, когда допускали къ себѣ, при открытiи губернiй, народныхъ депутатовъ и выборныхъ судей» (Об. Д.).
[12] …. Въ тѣ дни, какъ Мудрость среди троновъ и проч.
«Въ дѣланiи макароновъ упражнялся испанскiй король, а въ слесарной работѣ — французскiй, Людовикъ XVI (Об. Д.). Ясно, что здѣсь подъ «Мудростью среди троновъ» должно разумѣть Екатерину II. Около того времени, когда Державинъ писалъ эти стихи, она занималась сочиненiемъ разныхъ комедiй и драматическихъ пословицъ (см. Зап. Храп.).
[13] И припѣваетъ хемъ, хемъ, хемъ!
Намекъ на Были и Небылицы, которыя императрица помѣщала въ Собесѣдникѣ. Хемъ, хемъ — кашель дѣдушки, одного изъ лицъ, являющихся въ этомъ сатирическомъ сочиненiи (Собес., ч. IV, и Об. Д.).
[14] Тузятъ инаго иногда.
«Симъ авторъ показываетъ, что безъ всякой вины, а только по одной привязкѣ вельможъ, былъ онъ удаленъ отъ губернаторства въ Тамбовѣ» (Об. Д.).
[15] Она перунъ къ странамъ желѣзнымъ и проч.
т. е. ведетъ войну съ Швецiею и Турцiею. Ода На Счастiе написана во время этой двойной войны. Съ этими стихами сходно мѣсто въ 47-й строфѣ Изображенiя Фелицы (см. ниже подъ этимъ же 1789 годомъ):
На сребролунно государство
Простри крылатый сизый громъ;
Въ желѣзнокаменное царство
Брось молньи и поставь вверхъ дномъ.
[16] Въ морозъ камины возжигаетъ и проч.
При театрахъ и на площадяхъ сдѣланы были камины, у которыхъ народъ могъ грѣться въ жестокiй морозы; для бѣдныхъ людей устроены были не только хлѣбные, но дровяные и сѣнные запасные магазины (Об. Д.).
[17] И въ грошъ не ставлю никого.
Изображенiе письмоводителей у сильныхъ людей; такое мѣсто и Державинъ занималъ прежде при князѣ Вяземскомъ (Об. Д.).
[18] Даю марьяжъ иль шахъ и матъ.
См. выше, стр. 133, примѣчанiе 3-е къ Фелицѣ.
[19] А я, свирѣль настроя тутъ.
Слово свирѣль въ этомъ стихѣ поставлено И. И. Дмитрiевымъ, который впрочемъ почти ничего не тронулъ въ одѣ На Счастiе. У Державина было: «А я, настроя флейту тутъ». Въ послѣднемъ стихѣ 5-й строфы Дмитрiевъ предлагалъ: Батавцамъ вмѣсто: Голландцамъ.
[20] А нынѣ пятьдесятъ мнѣ било.
Это не совсѣмъ точно: въ 1789 г. 3 iюля Державину минуоръ только 46 лѣтъ. Можетъ быть, ода была окончательно отдѣлана въ 1793 году; тогда бы этотъ стихъ былъ вѣренъ.
[21] Безъ латъ я Горе-богатырь.
Въ концѣ 1788 года императрица сочинила на шведскаго короля Густава III оперу, изданную въ слѣдующемъ году, вмѣстѣ съ сказкою, послужившею ей основаньемъ, подъ заглавiемъ: Сказка о Горе-богатырѣ Косометовичѣ и опера комическая, изъ словъ сказки составленная. Стихи въ этой оперѣ сочинялъ Храповицкiй. Князь Потемкинъ, по словамъ Державина (Об.), отсовѣтовалъ играть ее на театрѣ, потому что публичное посмѣянiе надъ сосѣдомъ могло бы вызвать и съ его стороны какое-нибудь оскорбительное сочиненiе: пьеса не была представлена. Въ рукописи о Потемкинѣ (см. выше, стр. 228) сказано: «Ничего не пощажено было, чтобы представленiе сей оперы сдѣлать сколько можно прiятнѣйшимъ. Сочинитель музыки, г. Мартини, изобрѣтатели балетовъ и декорацiя, актеры и танцовщики получили болѣе 20,000 р. Издержки же на представленiе простирались гораздо свыше. Выписывали даже художника изъ Парижа, чтобы ноты для сей оперы вырѣзать на мѣди; однакожъ издержки на сiе, кои стоили 4,000 р., не изошли — не по бережливости, но для того, что кн. Потемкинъ сiе совѣтовалъ, и удовольствовались только напечатанiемъ сей драмы… Когда потребовано было на сiе его мнѣнiя, сказалъ онъ вслухъ: Я не могу сочиненiя сего судить критически, но не одобряю намѣренiя въ сочиненiи сей пьесы. — Сiе подѣйствовало столько, что въ бытность Потемкина оперу сiю не представляли, и уже послѣ отъѣзда его сыграли въ эрмитажномъ театрѣ». Свѣдѣнiя, сообщаемыя по этому предмету Державинымъ и неизвѣстнымъ сочинителемъ рукописи, не совсѣмъ точны. Изъ Записокъ Храповицкаго мы узнаемъ, что, какъ до прiѣзда Потемкина изъ армiи, такъ и послѣ, опера Горе-богатырь была нѣсколько разъ представлена на эрмитажномъ театрѣ. На одномъ изъ этихъ представленiй былъ и Сегюръ, разсказывающiй о томъ въ своихъ Mèmoires (т. II, стр. 338; ср. Зап. Храп. подъ 30 января). По совѣту Потемкина, отмѣнено было представленiе пьесы только на петербургскомъ публичномъ театрѣ. Ее играли въ Царскомъ Селѣ и даже въ Москвѣ. Слова безъ латъ при имени «Горе-богатырь» Державинъ употребилъ основываясь на томъ, что въ оперѣ это лицо представлено въ латахъ изъ картузной бумаги.
Во время борьбы Россiи съ Наполеономъ I, Державинъ писалъ на него сатирическiе стихи, въ которыхъ давалъ ему также названiе Горе-богатыря. См. неизданныя сочиненiя Державина.
[22] И я у всѣхъ сталъ виноватъ.
«Авторъ шутитъ надъ собой, что похвалой императрицѣ прослужился у всѣхъ вельможъ, и потому думаетъ, что и Музы ему неблагопрiятны стали» (Об. Д.).
[23] Гудокъ гудитъ на тонъ скрипицы
И вьется локономъ хохолъ.
Подъ гудкомъ разумѣется здѣсь Гудовичъ, тамбовскiй генералъ-губернаторъ, бывшiй начальникъ Державина, «человѣкъ ума посредственнаго», но вознесенный счастiемъ; а подъ хохломъ — графъ Безбородко и вообще Малороссiяне, «знатныя роли счастливо игравшiе» (Об. Д.).
[24] Иль легкiй шаръ Монгольфiера.
Первый публичный опытъ воздухоплаванья былъ сдѣланъ братьями Mongolfier въ 1783 г. (въ Версали), такъ что имя ихъ долго послѣ того гремѣло по всей Европѣ. Воздушному шару, объясняетъ Державинъ, «счастiе здѣсь тѣмъ уподобляется, что упадетъ куда случится».
[25] Перомъ моимъ славно-школярнымъ…
Вся эта строфа относится «къ графу П. В. Завадскому, который, бывъ изъ казачьяго роду, въ канцелярiи графа Румянцова прославился сочиненiемъ пышныхъ отъ него реляцiй и педантическимъ слогомъ указа при учрежденiи о управленiи губернiй, а также рѣчами, отъ лица сената императрицѣ говоренными» (Об. Д.). Въ рукописи 1790-хъ годовъ Державинъ противъ слова славно-школярнымъ помѣстилъ слѣдующее ироническое примѣчанiе: «Я выдумываю нарочно новыя и никому непонятныя слова; а особливо ежели захочу простую мысль представить пышною, или праваго сдѣлать виноватымъ, то пишу вмѣсто умедлить — упослѣживать* и т. п.». Въ одномъ изъ писемъ Румянцова къ императрицѣ въ епрвую турецкую войну, безъ сомнѣнiя писанныхъ Завадовскимъ, который тогда служилъ въ канцелярiи главнокомандующаго, мы дѣйствительно нашли это слово: «Всякъ военный начальникъ имѣетъ долгъ ободрять къ службѣ подчиненыхъ себѣ ходатайствомъ о ихъ заслугахъ къ своему государю и не упослѣждать никого, кромѣ прямо недостойныхъ, ежели онъ сохраняетъ свято довѣренность къ себѣ государскую» (изъ книги Государств. Архива № 26,601, стр. 447).
*Это — собственно польское слово (upośledzić), употребительное въ смыслѣ ставить (одного) ниже (другаго), обходить.
[26] «Беатусъ братъ мой, на волахъ и проч.
Beatus — первое слово извѣстныхъ стиховъ (2-го эпода) Горацiя: Похвала сельской жизни, которымъ и Державинъ впослѣдствiи подражалъ (см. это заглавiе подъ 1798). Въ рукописи 90-хъ годовъ замѣчено противъ слова Беатусъ: «Такъ начинается ода Горацiя, которую я, въ показанiе моей учености и что я мало доволенъ моимъ состоянiемъ, почаству въ бѣседахъ читаю». Въ Объясненiяхъ же сказано: «Онъ» (т. е. Завадовскiй) «вошелъ въ родство чрезъ бракъ къ большимъ боярамъ и въ роскошныхъ пирахъ повторялъ часто извѣстную оду Горацiя, которая начинается Beatus, т. е. блаженъ». Это произведенiе было давно извѣстно Державину по подстрочному переводу, сдѣланному для него Капнистомъ и сохранившемуся въ рукописяхъ перваго. Замѣтимъ мимоходомъ, что Завадовскiй былъ женатъ на прекрасной собою графинѣ Апраксиной. Неудовольствiе, выразившееся противъ него въ этихъ стихахъ, объясняется тѣмъ, что поэтъ уже прежде неразъ имѣлъ непрiятныя съ нимъ столкновенiя, но особенно испыталъ его недоброжелательство незадолго передъ сочиненiемъ оды На Счастiе. Гудовичъ (см. выше примѣч. 23) уже два раза подавалъ на него жалобы въ сенатъ; Завадовскiй же «былъ Гудовичу не токмо землякъ и родственникъ по дому графа Разумовскаго, но и старинный другъ». Вмѣстѣ съ княземъ Вяземскимъ онъ, по словамъ Державина, содѣйствовало къ отдачѣ его подъ судъ. «Графъ Завадовскiй потрудился самъ написать о немъ докладъ (императрицѣ), въ которомъ показалъ искусство свое въ словоизобрѣтенiи, что выдумалъ, на обвиненiе Державина, особливое, неслыханное ни въ какой юриспруденцiи слово, а именно, что онъ упослѣживаетъ отвѣтами, и для того предать его суду» (Зап. Держ., Р. Бес., стр. 112, 248, 282 и др.). Завадовскiй (род. 1739, ум. 1812) до конца жизни оставался въ непрiязненныхъ отношенiяхъ къ Державину. Очевидно, что послѣднiй стихъ строфы 18-й: «И вьется локономъ хохолъ» столько же можетъ быть примѣненъ къ Завадовскому, какъ и къ Безбородкѣ. Относительно возвышенiя ихъ рукопись неизвѣстнаго современника о Потемкинѣ (см. выше стр. 228) разсказываетъ слѣдующее. Въ апрѣлѣ 1779 года Потемкинъ захотелъ быть подальше отъ двора, но вмѣстѣ съ тѣмъ удержать прiобрѣтенное могущество и еще усилить свое влiянiе на дѣла. Въ Москвѣ, куда онъ сопровождалъ императрицу для празднованiя турецкаго мира, началъ онъ жаловаться на болѣзнь. «Въ сiе время императрица, по одобренiю графа Руманцова, приняла къ себѣ двухъ секретарей, кои прежде занимались дѣлами въ канцелярiи фельдмаршальской*. Одинъ изъ нихъ З. преимущественно понравился сей государынѣ. Потемкинъ свѣдалъ о семъ не изъ послѣднихъ… Между тѣмъ дворъ возвратился въ Петербургъ. Мнимая Потемкина болѣзнь отъ часу усиливалась, но ревность его быть во всѣхъ дѣлахъ монархинѣ своей полезнымъ содѣлывалась, какъ самъ онъ то говаривалъ, съ часу на часъ сильнѣе. Изъ-подъ руки, черезъ своихъ друзей, приказалъ онъ о З. говоритъ съ великимъ одобренiемъ». Враги Потемкина, особливо Орловы и Панины, вдругъ сдѣлались между собою друзьями и совокупили послѣднiя силы къ ниспроверженiю его. Екатерина находила себя въ нѣкоторомъ затрудненiи… Самъ князь по видимому былъ расположенъ къ З. очень хорошо. Сверхъ того послѣднiй не былъ еще посвященъ въ искусство придворное и, подобно всѣмъ новымъ любимцамъ, казался очень скроменъ. Между сими двумя стали Орловъ и Панинъ, друзья испытанные. Они предлагали Екатеринѣ отпустить Потемкина, а на мѣсто его взять З. Но Потемкинъ втайнѣ управлялъ дѣйствiями самыхъ враговъ своихъ и одинъ достигъ желанной цѣли: удаляясь на время изъ Петербурга, онъ потерялъ вѣса. Случай Завадовскаго продолжался только въ отсутствiи временщика; однакожъ онъ и послѣ не лишился милости императрицы и прiобрѣлъ мало по салу большое занченiе въ государственной службѣ. Родясь въ черниговской губернiи, близъ Стародуба, онъ получилъ элементарное образованiе въ оршинскомъ iезуитскомъ училищѣ и здѣсь выучился между прочимъ польскому и латинскому языкамъ. Кончивъ курсъ наукъ въ кiевской академiи, онъ прослылъ ученымъ человѣкомъ и дѣйствительно обладалъ основательными познанiями по многимъ частямъ. Въ то время, когда Державинъ писалъ оду На Счастiе, тайный совѣтникъ Завадовскiй былъ членомъ совѣта государыни, сенаторомъ, главнымъ директоромъ заемнаго банка, «первымъ присутствующимъ въ коммиссiи объ установленiи народныхъ училищъ» и проч. Извѣстно, что при образованiи министерствъ въ 1802 г. Завадовскiй сдѣлался министромъ народнаго просвѣщенiя. Онъ оставался въ этой должности до 1810, послѣ же того былъ предсѣдателемъ департамента законовъ въ госудраственномъ совѣтѣ. Служившiй подъ его начальствомъ въ министерствѣ нар. просвѣщенiя И. И. Мартыновъ составилъ очеркъ его бiографiи (см. Сынъ Отеч. 1831 г., т. XIX). Онъ отзывается съ большою похвалой объ умѣ, основательности и характерѣ Завадовскаго и между прочимъ приводитъ слѣдующее его правило: «Никогда не должно безъ важной и особенно основательной причины вдругъ истреблять какое-либо прежнее учрежденiе; а если что-нибудь въ немъ есть дурнаго, постепенно и непримѣтно перемѣнять и улучшивать». Завадовскiй былъ возведенъ въ графское достоинство римской имперiи въ 1794; императоръ Павелъ I пожаловалъ его въ русскiе графы 1797 года.
* Государыня, замѣтивъ въ донесенiяхъ Румянцова болѣе складу, чѣмъ въ реляцiяхъ Бестужева а Апраксина во время Семилѣтней войны, спросила его, нѣтъ ли у него двухъ способныхъ людей, которыхъ она могла бы опредѣлить при себѣ. Фельдмаршалъ представилъ ей Завадоскаго и Безбородко (Записки Грибовскаго, Москва, 1847, стр. 67). При празднованiи турецкаго мира въ 1775 г. полковнику Завадовскому, какъ «трудившемуся при фельдмаршалѣ въ дѣлахъ мирной негоцiацiи при заключенiи трактата», пожаловано 400 душъ въ Бѣлоруссiи и повелѣно быть при императрицѣ у принятiя челобитенъ и для прочихъ дѣлъ» (Собранiе новостей 1775, сентябрь, стр. 93).
[i] Къ стиху: «Дѣвицъ и дамъ магнизируешь» и къ примѣч. 3. Н. А. Львовъ 1 ноября 1786 писалъ Державину изъ Петербурга въ Тамбовъ: «Весь городъ только и говорилъ, что о женѣ г. Ковалинскаго, которая, будучи усыплена силою магнетизма посредствомъ г. Бланкеннагеля, говорила во снѣ вещи, ей и на яву не только неизвѣстныя, но и быть извѣстными не могущія». Мужъ этой дамы, Мих. Ив. Ковалинскій (или вѣрнѣе Коваленскій, какъ онъ самъ писалъ свою фамилію), ѣздившій за границу съ графомъ А. К. Разумовскимъ въ качествѣ наставника, былъ потомъ правителемъ канцеляріи Потемкина, а впослѣдствіи кураторомъ московскаго университета. Самъ мистикъ, онъ извѣстенъ своею дружбой съ Сковородою (см. статью Ор. Халявскаго Г. С. Сковорода въ Основѣ за авг. и сент. 1862).
[ii] Къ стиху: «Пучокъ подносишь Гданску розъ» и къ примѣч. 4. Екатерина писала Потемкину 23 ноября 1787: «Данцихомъ прусскую политику манить нельзя, ибо и въ лучшее время дружбы за казусъ-федерисъ положено и признано было, буде до Данциха коснется. Сему городу даны предками моими и мною подписанныя гарантіи о ихъ вольности и пребыванія, какъ нынѣ существуетъ, и въ раздѣльной конвенціи о Польшѣ сіе еще подтверждено» (П. Лебедева Матеріалы для исторіи царств. Екатерины ІІ).
[iii] Къ стихамъ: «Беатусъ братъ мой, на волахъ» и проч. Въ 1806 году Державинъ въ разговорѣ съ Жихаревымъ, хваля Завадовскаго, прибавилъ: «хотя и не можетъ до сихъ поръ забыть моего Беатуса» (Отеч. Зап. 1855 г., ч. XCIX, стр. 399).