<Атаману и войску Донскому // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 2: Стихотворения, ч. 2: [1797—1808 гг.]: с рис., найденными в рукописях поэта. — 1865. С. 648—655>
CL. АТАМАНУ И ВОЙСКУ ДОНСКОМУ[1].
__
Платовъ! Европѣ ужъ извѣстно,
Что силъ Донскихъ ты страшный вождь:
Въ расплохъ, какъ бы колдунъ, всемѣстно
// 648
Падешь какъ снѣгъ ты съ тучъ, иль дождь;
По черныхъ вороновъ полету,
По дыму, гулу, мхамъ, звѣздамъ,
По рыску волчью, видя мѣту,
Подходишь къ вражьимъ вдругъ носамъ
И,зря на тускъ, на блескъ червонца,
По солнцу иль противу солнца
Свой учреждаешь ертаулъ[2]
И тайный ставишь караулъ.
Въ травѣ идешь — съ травою равенъ;
Въ лѣсу — и равенъ лѣсь съ главой;
На конь вскакнешь — и конь тихъ, не нравенъ,
Но вихремъ мчится подъ тобой.
По камню ль черну змѣемъ чернымъ
Ползешь ты въ ночь — и слѣду нѣтъ;
Во влагѣ ль бѣлой гусемъ бѣлымъ
Плывешь ты въ день — лишь струйка слѣдъ;
Орломъ ли въ мглѣ паришь сгущенной —
Стрѣлу сѣчешь ей вслѣдъ пущенной
И, брося петли округъ шеи,
Фазановъ удишь, какъ ершей[3].
// 649
Разилъ ты Льва[4], Лунѣ гнулъ роги,
Ходилъ противу Солнца въ бой;
Медвѣдей, тигровъ средь берлоги
Могучей задушалъ рукой:
Почто жъ вепря щетиночерна,
Залегшаго въ лѣсахъ средь блатъ,
Съ клыковъ котораго кровь, пѣна
Течетъ, — зловонiе и ядъ, —
Отъ рыла взрыты вкругъ могилы,
Отъ взоровъ пламенны свѣтилы
Край заревомъ покрыли весь, —
Арканомъ не схватилъ поднесь?
Чтожъ сталъ? — Борза ль коня не стало[5]?
Возьми коверъ свой самолетъ.
Ружейнаго ль снаряду мало?
Махни ширинкой, лѣсъ падетъ.
Запаса ли не видишь хлѣбна?
Гложи желѣзны просфиры.
Жупанъ ли, епанча ль потребна?
// 650
Самъ невидимкой все бери.
Сапогъ нѣтъ? ступни самоходны
Надѣнь, перчатки самородны,
И дуй на огнь, на мразъ, на гладъ:
Россiйской силѣ нѣтъ преградъ.
Бывало, вѣдь и въ прежни годы
Взлетала саранча на Русь,
Многообразные уроды
Грозили ей налогомъ узъ.
Былъ грѣхъ: отъ сваръ своихъ кряхтѣли,
Теряли янствомъ и главы;
Но лишь на Бога мы воззрѣли,
Отъ сна вспрянули, будто львы.
Былъ врагъ Чипчакъ — и гдѣ Чипчаки?
Былъ недругъ Ляхъ — и гдѣ тѣ Ляхи?
Былъ сей, былъ тотъ: ихъ нѣ; а Русь?...
Всякъ знайа, мотай себѣ на усъ.
Да какъ же такъ случилось?
Заботились, какъ днесь, цари;
Премудро все распоряжалось.
Водили рать богатыри;
При Святославичѣ Добрыня
Убилъ дракона въ облакахъ;
Чернецъ Донскаго — исполина
Татарскаго повергъ во прахъ;
Голицынъ, Шереметевъ; Львовы[i]
Крушили зубы въ дни Петровы;
Побѣдъ Екатерины лавръ:
Чесма, Кагулъ, Крымъ, Рымкинъ, Тавръ.
// 651
Неужъ-то Альпы въ мiрѣ шашка?
Тамъ молньи Павла видѣлъ Галлъ:
На клячѣ бѣлая рубашка
Неразъ его въ усы щелкалъ;
Или теперь у Александра
При войскѣ нѣту молодца?
Съ крестомъ на адска Саламандра[6]
Ужель не сыщется бойца?
Внемли же моему ты гласу:
Усердно помоляся Спасу,
Въ четыре стороны поклонъ —
И изъ ноженъ булатъ ты вонъ!
И съ свистомъ звонкимъ, молодецкимъ,
Разбойника сбрось Соловья
Съ дубовъ копьемъ вновь мурзавецкимъ[7],
И будь у насъ второй Илья;
И, заперши въ желѣзной клѣткѣ,
Какъ желтоглазаго сыча,
Уранга, сфинкса на веревкѣ[8]
// 652
Примчи, за плечьми второча;
Иль двадцать молодцовъ отборныхъ,
Лицомъ, лѣтами, ростомъ сходныхъ,
Пошли ты за себя за злымъ;
Двадцатый хоть прiѣдетъ съ нимъ.
Для лучшей храбрыхъ душъ поджоги
Ты разскажи имъ русску быль,
Что старики, бывъ въ службѣ строги,
Всѣ невозможности чли въ пыль:
Сжигали грады воробьями[9],
Ходили въ лодкахъ по землѣ,
Топили вражiй станъ прудами.
Имѣли пищу въ киселѣ.
Спускались въ мрачны подземелья,
Животъ считали за бездѣлья;
Къ отчизнѣ ревностью горя,
За вѣру мерли и царя.
Однакожъ, чтобъ не быть и жертвой,
Ты мечъ имъ кладенецъ отдай,
Живой водой ихъ спрысни, мертвой
И горы злата обѣщай;
Черкешенокъ, Грузинокъ милыхъ,
У коихъ зарныя уста,
Бровь черна, жилъ по тѣлу синихъ
Сквозь виденъ огнь и красота,
// 653
А на грудяхъ, какъ пухъ зыбучихъ,
Лилей кусты и розъ пахучихъ
Манятъ къ себѣ и старцевъ длань:
Ты, словомъ, все сули имъ въ дань.
Я дочь свою и самъ крестову[10],
Красотку юную, во бракъ
Отдамъ тому, кто грудь Орлову
На славный сей отважитъ шагъ;
Денисовымъ и Краснощокимъ[11],
Орловымъ, Иловайскимъ вслѣдъ,
По безднамъ, по горамъ высокимъ
Въ домъ отчiй лавръ кто принесетъ:
Дѣвицы, барыни Донскiя,
Вздѣвъ платья русскiя, златыя,
Введутъ его въ крестовъ чертогъ[12]
И воспоютъ: великъ нашъ Богъ!
Подъ вечеръ, утромъ, на зарянкѣ,
Сей радостный услыша гласъ,
Живя уединеннымъ въ Званкѣ,
// 654
Такъ-сякъ взбреду я на Парнассъ
И пѣсню войску тамъ Донскому,
Тебѣ на гусляхъ пробренчу,
Да бѣлому царю*, младому.
Въ вѣнцѣ алмазы расцвѣчу!
Пусть звукъ ужасныхъ днешнихъ боевъ
Сподвижниковъ его героевъ
Мой повторяетъ холмъ и лѣсъ,
И гулъ шумитъ, какъ громъ небесъ!
* Ср. Томъ I, стр. 469.
а Французъ… (Рукопись).
// 655
[1] Въ рукописи заглавiе: Платову. Написано въ маѣ мѣсяцѣ по случаю многихъ удачныхъ ошибокъ легкихъ войскъ нашихъ, подъ предводительствомъ Донскаго атамана Платова, съ Французами. Матвѣй Ивановичъ Платовъ прославился въ войнѣ 1807 года своими нечаянными нападенiями на непрiятеля. (Об. Д.). послѣ эйлаускаго боя (см. выше стр. 612) Наполеонъ 5-го февр. отступилъ на лѣвый берегъ Пассарги. Платовъ, по отъѣздѣ кн. Багратiона въ Петербургъ принявъ начальство надъ авангардомъ, слѣдовалъ за Французами. Потомъ, во второй половинѣ февраля, Бенигсенъ, расположивъ армiю вокругъ Гельсберга, поставилъ авангардъ въ Лаунау, куда вскорѣ возвратился и Багратiонъ. Платовъ, съ павлоградскимъ гусарскимъ, съ десятью казачьими полками и ротою Донской артиллерiи, былъ посланъ къ Ортельсбургу и Вилленбургу содержать сообщенiе между главной армiей и корпусомъ Эссена. Марта 2-го, выступая къ своему назначенiю, Платовъ доносилъ, что тъ сраженiя при Эйлау до 1-го марта, съ небольшимъ въ мѣсяцъ, взято было Донцами, во время пребыванiя армiи подъ Кенигсбергомъ, при отступленiи Французовъ за Пассаргу и въ ежедневныхъ поискахъ, 37 офицеровъ и 2254 нижнихъ чиновъ. День и ночь тревожа непрiятеля, казаки надоѣли Наполеону до такой степени, что въ одномъ изъ тогдашнихъ бюллетеней онъ назвалъ ихъ посрамленiемъ рода человѣческаго — la honte de l’espèce humaine. По окончанiи войны императоръ Александръ пожаловалъ Донскому войску почетное знамя (Мих.-Данилевскiй, Описанiе второй войны, стр. 233 и 401). По замѣчанiю г. Галахова, пьеса эта поражаетъ бойкимъ народнымъ складомъ рѣчи и доказываетъ знакомство Державина съ народной литературой. Жуковскiй подражалъ Державину, изображая подвиги Платова въ Пѣвцѣ въ станѣ русскихъ воиновъ.
Настоящее стихотворенiе было напечатано сперва отдѣльно, потомъ въ изд. 1808 г., ч. II, LXXV.
[2] Свой утверждаешь ертаулъ —
т. е. «отводный караулъ, изъ часоваго состоящiй, который, какъ завидитъ непрiятеля вдали, то вертится на лошади по солнцу или противъ солнца, давая чрезъ то знать. Далеко или близко непрiятель, во многомъ или маломъ числѣ» (Об. Д.). По академич. же словарю, ертаулъ, старинное слово, означаетъ полкъ или отрядъ легкихъ войскъ, ходившiй впереди главнаго войска для провѣдыванiя непрiятеля, — авангард. Казаки заключаютъ о близости селенiй или войскъ по разнымъ примѣтамъ: по полету птицъ, по направленiю дыма, по эху, звѣздамъ и проч. По тусклости или блеску золота они узнаютъ, какова будетъ погода, и потому ближе или далѣе ставятъ свои потаенные караулы.
[3] Фазановъ удишь, какъ ершей.
Въ первоначальной редакцiи вмѣсто фазановъ стояло Французовъ; но когда состоялся мiръ, то изъ уваженiя къ союзникамъ, настоящее ихъ имя перемѣнено на аллегорическое. Французы хорохорятся или тщеславятся какъ фазаны, и колются или защищаются какъ ерши (Об. Д.).
[4] Разилъ ты Льва и проч.
Левъ — Шведы, Луна — Турки, Солнце — Персiяне, по гербамъ этихъ народовъ. Картина вепря щетиночерна основывается по миөѣ о вепрѣ эриманөскомъ, котораго убилъ Геркулесъ. Здѣсь разумѣется непрiятель, всю зиму стоявшiй въ укрѣпленномъ лагерѣ подъ защитой артиллерiи (Об. Д.).
[5] Чтожъ сталь? — Борза ль коня не стало.
Эта строфа намекаетъ на недостатки, которые терпѣла армiя въ тогдашнюю войну, такъ что мы не могли воспользоваться своими неоднократными побѣдами. Государь писалъ о томъ военному министру Вязмитинову и отнялъ мундиръ у чиновниковъ провiантскаго и коммисарiатскаго вѣдоствъ (Об. Д. И Мих.-Данилевскiй, стр. 401).
[6] Съ крестомъ на адска Саламандра.
Ср. выше стр. 609 и 616.
[7] Съ дубовъ копьемъ вновь мурзавецкимъ —
«мурзѣ или дворянину принадлежащимъ, т. е. богато-оправданнымъ» (Об. Д.). Эпитетъ мурзавецкiй неразъ встрѣчается на былинахъ, изданныхъ 1804 г. Ключаревымъ; въ изданiи Калайдовича (1818) копье мурзамецкое. О знакомствѣ Державина съ первымъ изъ этихъ изданiй см. выше въ слѣдующемъ Томѣ примѣчанiя при пьесѣ Царь-дѣвица, подъ 1812 г.
[8] Уранга, сфинкса на веревкѣ…
«Авторъ позволилъ себѣ сими именами назвать вождя Французовъ, тогда какъ были военныя дѣйствiя между Россiей и Францiей и когда въ публичныхъ манифестахъ, не щадя, другъ друга поносили. Наполеонъ нарицался антихристомъ». Ураганъ употреблено вмѣсто орангъ-утангъ: ср. Томъ I, стр. 249. По былинѣ объ Ильѣ-Муромцѣ, онъ привязалъ Соловья-разбойника къ сѣдельной лукѣ и повезъ его въ торокахъ.
[9] Сжигали грады воробьями.
Это и слѣдующiя выраженiя основываются на лѣтописныхъ разсказахъ и историческихъ событiяхъ, каковы: воробьи Ольги, корабли Олега, затопленiе Тулы при второмъ самозванцѣ, мучные колодцы во время осады Бѣлгорода Печенѣгами при Владимiрѣ и заключенiе Өеодора Никитича Романова (Филарета) въ Варшавѣ.
[10] Я дочь свою и самъ крестову.
У графа Васильева (род. 1742, ум. 1807) была дочь Марья Алексѣевна,
Которую крестилъ Державинъ. Она вышла замужъ за Донскаго уроженца, казачьяго полковника графа Василiя Васильевича Орлова-Денисова. Алексѣй Ивановичъ Васильевъ былъ издавна сослуживцемъ и прiятелемъ Державина. По смерти Екатерины II онъ занималъ должность сперва государственнаго казначея, а потомъ министра финансовъ. При сочиненiи этого стихотворенiя онъ былъ еще живъ: умеръ отъ удара 15 августа въ томъ же году.
[11] Денисовымъ и Краснощокимъ и проч.
Извѣстные своею храбростью атаманы войска Донскаго.
[12] Введутъ его въ крестовъ чертогъ.
Крестова палата — образная прiемная комната.
[i] Къ стиху: «Голицынъ, Шереметевъ, Львовы». Изъ Львовыхъ, которыхъ было нѣсколько при Алексѣе Михайловичѣ и при Петрѣ Великомъ. Здѣсь должно разумѣть преимущественно князей Михаила Никитича и Петра Григорьевича. Оба были стольниками и участвовали во второмъ азовскомъ походѣ: первый завѣдывалъ судными дѣлами, а послѣдній, въ званіи воеводы у большаго полковаго знамени, начальствовалъ ратными людьми московскаго чина и по покореніи Азова назначенъ былъ тамъ воеводою (Н. Устрялова Ист. царства П. В., т. ІІ, стр. 262, 263 и 296).