На смерть князя Мещерского

[1] О князѣ Александрѣ Ивановичѣ Мещерскомъ извѣстно очень немногое. Изъ Записокъ Порошина (напр. стр. 16) видно, что онъ, какъ президентъ главнаго магистрата въ Петербургѣ, въ 1764 и 1765 годахъ иногда являлся къ великому князю Павлу и представлялъ ему петербургскихъ купцовъ съ хлѣбомъ и солью. Потомъ, въ 70-хъ годахъ, онъ служилъ въ главной надъ таможенными сборами канцелярiи подъ начальствомъ директора ея, графа Эрнста фонъ Миниха, и незадолго передъ смертiю (см. Мѣсяцословъ 1779 г.) былъ статскимъ совѣтникомъ, а не дѣйствительнымъ тайнымъ, какъ сказано въ Объясненiяхъ Державина. Извѣстiя о его смерти мы тщетно искали въ тогдашнихъ газетахъ и журналахъ. Съ нимъ былъ друженъ генералъ-маiоръ Степанъ Васильевичъ Перфильевъ, который, вмѣстѣ съ княземъ И. С. Борятинскимъ и С. А. Порошинымъ, состоялъ при цесаревичѣ во время его воспитанiя и также неразъ упоминается въ Запискахъ Порошина (стр. 97, 302, 310). Мещерскiй и Перфильевъ любили роскошную жизнь и хлѣбосольство. Державинъ познакомился съ ними вскорѣ послѣ Пугачевщины, когда онъ, возвратясь изъ командировки, поселился опять въ Петербургѣ и сдѣлался вхожъ во многiе знатные дома (Записки его, Русск. Бес., стр. 116). Онъ бывалъ на пышныхъ пирахъ Мещерскаго и, вдругъ услышавъ о его смерти, выразилъ свое впечатлѣнiе въ этой одѣ, посвященной другу умершаго, Перфильеву. Здѣсь въ первый разъ талантъ Державина обнаружился съ замѣчательнымъ блескомъ. И. И. Дмитрiевъ, какъ онъ самъ разсказывалъ графу Д. Н. Блудову, былъ такъ пораженъ этими стихами, когда прочиталъ ихъ въ журналѣ, что пожелалъ узнать имя неподписавшагося автора. Вскорѣ послѣ того ему дѣйствительно удалось видѣть Державина; но лично они еще довольно долго не были знакомы (Ср. Записки Дмитрiева, Москвит. 1842, № 1, стр. 150).

Въ первый разъ эта пьеса была напечатана въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ за сентябрь 1779 г. (ч. IV, стр. 175) подъ заглавiемъ: Ода на смерть К. М. къ ^***. При перепечаткѣ ея въ Собесѣдникѣ 1783 г. (ч. I, стр. 93) и въ изданiи 1798(стр. 154) имена въ заглавiи выставлены уже вполнѣ: Къ Степану Васильевичу Перфильеву, на смерть князя Александра Ивановича Мещерскаго. Въ изданiи 1808 г. эта помѣщена въ ч. I, XXV.

Основная мысль ея, грозное владычество Смерти, встрѣчается часто у Горацiя. Самое извѣстное мѣсто, которому подражали во всѣхъ литературахъ, находится въ 4-й одѣ I-й книгѣ (къ Секстiю):

Pallida mors aequo pulsat pede pauperam tabernas

Regumque turres.

Въ переводѣ г. Фета: «Смерть блѣдная равно стучитъ своей пятой

Въ лачуги бѣдняковъ и терема царей».

Ср. также у Горацiя оды 3 и 18 во II книгѣ.

Мысль эта была нерѣдко разрабатываема европейскими поэтами семнадцатаго и восемнадцатаго столѣтiя; но едва ли кто другой развилъ ее въ такихъ яркихъ образахъ, какъ Державинъ.

Значенiе рисунка (Олен.), приложеннаго къ заглавiю: Время или Смерть глядитъ на всѣхъ — на пышность, означенную пирамидой; на силы дерзновенны, представленныя въ видѣ рыкающаго льва, — и точитъ лезвее косы (Об. Д.).

[2] Зоветъ меня, зоветъ твой стонъ,

Зоветъ и къ гробу приближаетъ.

Здѣсь поэтъ обращается не къ погребальному звону колокола, какъ нѣкоторые думаютъ, а къ бою часовъ. Иначе выраженiя: глаголъ временъ и твой стонъ приближаетъ меня ко гробу не имѣли бы основанiя. Словомъ стонъ Державинъ не въ одномъ этомъ мѣстѣ означаетъ звукъ хода часовъ. Въ одѣ На выздоровленiе Мецената (строфа 2), подъ 1781 г., онъ говоритъ:

Лишь стонутъ въ тишинѣ часы.

Ср. также въ одѣ Водопадъ (строфа 12), подъ 1791 годомъ:

Не слышимъ ли въ бою часовъ

Гласъ смерти, двери скрыпъ подземной?

[3] Едва увидѣлъ я сей свѣтъ,

Уже зубами смерть скрежещетъ.

По мнѣнiю А. Д. Галахова, Державинъ подражалъ здѣсь одному мѣсту оды Галлера На вѣчность. Въ самомъ дѣлѣ, онъ могъ прочитать ее, около времени сочиненiя своей оды, въ переводѣ, напечатанномъ въ декабрьской книжкѣ С-петерб. Вѣстника 1778 г. Приводимъ подлинникъ указаннаго г. Галаховымъ мѣста:

Nur halb gereiftes Nichts, seit gestern bin ich kaum,

Und morgen wird in Nichts mein halbes Wesen kehren.

(Haller, «Ueber die Ewigkeit».)

Въ переводѣ 1778 г. это мѣсто читается такъ: «Едва со вчерашняго дни (sic) незрѣлое мое существо началось, наутрiе паки половина онаго въ ничто обратится» (Спб. Вѣстн., ч. II, стр. 416). Надобно однакожъ согласиться, что сходство между разсматриваемыми стихами обоихъ поэтовъ весьма отдаленное.

[4] И дни мои, какъ злакъ, сѣчетъ.

Сравненiе библейское, встрѣчающееся напр. въ 102 псалмѣ, стихъ 15: «человѣкъ, яко трава днiе его» и т. д.

[5] На то, чтобъ умереть, родимся.

У Поповскаго въ переводѣ «Опытъ о человѣкѣ» есть стихъ:

«Онъ только для того, чтобъ умереть, родится»,

которому, по мнѣнiю С. П. Шевырева (Бiогр. Словарь профессоровъ и пр., ч. II, стр. 315), Державинъ подражалъ въ этомъ мѣстѣ.

Прибавимъ, что и у Петрова, въ одѣ графу Гр. Гр. Орлову, 1771 г., встрѣчается стихъ:

«Рожденье смертныхъ есть ко смерти первый шагъ»,

который слѣдуетъ за двумя другими, выражающими также главную идею оды Державина:

Богатство, пышность, власть, все съ нами умираетъ;

Проходитъ все какъ сонъ, все вѣчность пожираетъ.

(Соч. В. Петрова, Спб. 1811, ч. I, стр. 79).

[6] И звѣзды ею сокрушатся.

И солнцы ею потушатся.

«Стихи прекрасные въ поэтическомъ отношенiи», замѣчаетъ г. Галаховъ, «но они грѣшатъ противъ астрономiи: солнцы и звѣзды — одно и то же». Можно однакожъ возразить, что подъ солнцами разумѣется однѣ неподвижныя звѣзды, тогда какъ звѣздами вообще называются и планеты.

[7] Ея и громы не быстрѣе

Слетаютъ къ гордымъ вышинамъ.

Ср. у Горацiя кН. II, ода 10 (къ Лицинiю):

….feriuntque summos

Fulmina montes,

Чтò г. Фетъ перевелъ такъ:

….Громамъ нѣтъ ближе цѣли,

Какъ горные хребты.

[8] Гдѣ жъ онъ? — Онъ тамъ. — Гдѣ тамъ? — Не знаемъ.

Противъ этого стиха, въ рукописи 1790-хъ годовъ, И. И. Дмитрiевъ (см. наше Предисловiе) замѣтилъ на поляхъ: «Прежде лучше было: Онъ тамъ… онъ тамъ… а гдѣ? не знаемъ».

[9] Исчезла и моя ужъ младость.

См. выше, на стр. 74, примѣчанiе 2-е къ одѣ Успокоенное невѣрiе. Такъ писалъ Державинъ на 37-мъ году жизни. Совсѣмъ иначе Пушкинъ: не достигнувъ еще и 30-ти лѣтъ, онъ прощался съ молодостiю. Державинъ вполнѣ сознаетъ свое поэтическое призванiе и встрѣчается со славою не прежде, какъ когда ему уже почти подъ сорокъ; а Пушкинъ, десятью годами моложе, восклицаетъ:

Лѣта къ суровой прозѣ клонятъ….

Позналъ я гласъ иныхъ желанiй,

Позналъ я новую печаль….

Ужель и впрямь и въ самомъ дѣлѣ,

Безъ элегическихъ затѣй,

Весна моихъ промчалась дней

(Что я шутя твердилъ доселѣ)

И ей уже возврата нѣтъ?

Ужель мнѣ скоро тридцать лѣтъ? и т. д.

(Евгенiй Онегинъ, гл. VI, строфы 43—45).

[10] Зоветъ, я слышу, славы шумъ.

Эти слова ясно показываютъ, что извѣстность Державина росла по мѣрѣ появленiя новыхъ его произведенiй въ печати, хотя и безъ подписи его имени, и что онъ зналъ о впечатлѣнiи, какое они производили.

[i] Къ стихамъ: «И звѣзды ею сокрушатся» и проч. и къ примѣч. — 6. Въ этой одѣ уже чувствуется вліяніе на Державина Юнговыхъ Ночей, изъ которыхъ переводъ былъ напечатанъ въ Утреннемъ свѣтѣ за ноябрь предыдущаго, 1778 года (ср. стр. 201, примѣч. 10 къ одѣ Богъ). Въ 1-ой Ночи встрѣчаются между прочимъ слѣдующіе стихи:

Death! great proprietor of all! ’t is thine

To tread out empire, and to quench the stars.

The sun himself by thy permission shines,

And, one day, thou shalt pluck him from his sphere.

Переводъ Утренняго свѣта (стр. 238): «О Смерть! всѣхъ вещей великій владѣтель! Твоя есть власть истреблять всякое владычество человѣковъ: твоя власть звѣзды угашати; и само солнце по твоему токмо соизволенію насъ освѣщаетъ; но и оное свергнешь ты нѣкогда со сферы его».

Къ стиху: «И быть себя онъ вѣчнымъ чаетъ». Ср. въ 1-й Ночи Юнга:

And why? Because he thinks himself immortal….

Переводъ Утр. свѣта: «Для чего же безсмертнымъ себя почитаетъ? Всякій человѣкъ, исключая единаго себя, прочихъ человѣковъ почитаетъ смертными» и проч. или нѣсколько выше: «Всѣ люди мнятъ вѣчно житии.»

[ii] Къ стихамъ:

«Гдѣ пиршествъ раздавались лики,

Надгробные тамъ воютъ клики».

Нѣсколько лицъ выражали намъ сомнѣніе въ правильности текста этихъ двухъ стиховъ. Между прочимъ Вл. Вас. Никольскій, преподаватель русскаго языка, писалъ намъ по этому поводу: «Мнѣ всегда казалось, что риѳмы здѣсь перепутаны. Слово ликъ церковно-славянское и, по употребленію его въ церковныхъ книгахъ, обыкновенно означаетъ хоръ пѣвчихъ. Въ этомъ же значеніи оно переносится напр. и на Ангеловъ: Нынѣ силы небесныя… предходятъ же сему лицы ангельскіи — вопіюще пѣснь: аллилуія. Отсюда же, но съ сохраненіемъ идеи пѣнія, говорится: ликъ святителей, ликъ мучениковъ, два лика (хора). Но такъ какъ пѣвцы обыкновенно и стоятъ и ходятъ благообразно и по чину (порядку), то въ идею лика входитъ еще и идея правильности, стройности въ размѣщеніи лицъ поющихъ. Частнѣе идея лика выражаетъ уже только свѣтлое, торжественное пѣніе, чтò видно въ производныхъ словахъ: ликовать, ликовствованіе. Такимъ образомъ, съ выраженіемъ пиршественные лики, принимая его въ послѣднемъ, частномъ смыслѣ, мы можемъ до извѣстной степени мириться. Другое представляетъ намъ второй стихъ. Кликъ (кликать, восклицать, восклицаніе) означаетъ особенное, быстрое, такъ сказать, однократное повышеніе и напряженіе нашего голоса и часто прилагается къ радости. Выть (вой, завывать, завываніе), напротивъ, означаетъ — издавать голосъ унылый, глухой и непремѣнно протяжный. Такимъ образомъ выраженіе: воющій кликъ представляетъ въ себѣ внутреннее противлрѣчіе, не говоря уже о неудобствѣ олицетворить отвлеченное понятіе о кликѣ, какъ извѣстномъ актѣ нашего голоса, придачею ему другаго акта того же голоса, — воя. Перестановка риѳмъ устраняетъ эту несообразность:

Гдѣ пиршествъ раздавались клики,

Надгробные тамъ воютъ лики.

Клики на пиру — дѣло совершенно естественное: тосты, ура всего приличнѣе могутъ быть названы кликами. Конечно, по обычаю того времени, на пиру могли быть лики (пѣвчіе), но могли и не быть, а клики могли быть на пиру и безъ пѣвчихъ. Далѣе, надъ гробомъ можетъ быть плачъ, вой, но никакъ не кликъ. Наконецъ, ликъ пѣвчихъ можетъ пѣть и на пиру и надъ гробомъ, и въ этомъ послѣднемъ случаѣ медленное, заунывное его пѣніе будетъ въ извѣстномъ смыслѣ воемъ. Я не хочу поправлять Державина, но хочу обратить ваше вниманіе на это мѣсто, — съ тѣмъ, не сыщется ли гдѣ нибудь варіанта, подтверждающаго мои соображенія.»

Сомненіе, высказанное г. Никольскимъ, приходило на мысль и намъ самимъ при печатаніи оды; но, пересмотрѣвъ тогда же всѣ редакціи ея, мы удостовѣрились, что стихи эти вездѣ записаны и напечатаны одинаково. Употребленіе здѣсь словъ лики и клики оправдывается слѣдующими соображеніями. Ликъ, какъ то замѣтилъ и г. Никольскій, можетъ относится только къ радостному случаю. Въ еванг. отъ Луки (XV, 25) читаемъ: «И яко грядый приближися къ дому, слыша пѣніе и лики». Державинъ, безъ сомнѣнія, разумѣетъ хоры пѣвчихъ, которые бывали въ его время обыкновенною принажлежностью пировъ у богатыхъ людей. Что касается до воющихъ надгробныхъ кликовъ, то, вѣроятно, онъ хотѣлъ ими означить вопли и всхлипываніе тѣхъ наемницъ, безъ которыхъ встарину не обходились похороны достаточнаго человѣка. Державинъ, вообще своеобразный въ языкѣ, нерѣдко позволялъ себѣ выраженія, которыя не могутъ выдержать строгой критики.

// 95