<На восшествие на престол императора Александра // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 2: Стихотворения, ч. 2: [1797—1808 гг.]: с рис., найденными в рукописях поэта. — 1865. С. 355—362>
1801.
LXVIII. НА ВОСШЕСТВIЕ НА ПРЕСТОЛЪ ИМПЕРАТОРА
АЛЕКСАНДРА I[1].
__
Вѣкъ новый! Царь младый, прекрасный
Пришелъ днесь къ намъ весны стезей!
Мои предвѣстья велегласны
// 355
Уже сбылись, сбылись судьбойа.
Умолкъ ревъ Норда сиповатый,
Закрылся грозный, страшный взглядъ;
Зефиры вспорхнули крылаты,
На воздухъ вѣютъ ароматъ;
На лицахъ Россовъ радость блещетъ,
Во всей Европѣ миръ цвѣтетъ.
Желанный всѣми неба житель,
Ты, Миръ, пришелъ къ намъ наконецъ;
Народовъ многихъ утѣшитель,
Отрада царствъ, покой сердецъ,
Пришелъ къ намъ ангелъ благодатный.
// 356
Коль шествiе твое красно[2]?
Коль намъ лучи твои прiятны!
Тобою все оживлено.
Се время намъ благопоспѣшно,
Се день спасенья и утѣхъ!
Уныла Муза, въ дни Борея
Дерзавшая вслухъ пѣсни пѣть,
Блаженству общему радѣя,
Уроки для владыкъ гремѣть!
Передъ царемъ, днесь благосклоннымъ,
Взявъ лиру, прахъ съ нея стряси,
И сердцемъ радостнымъ, свободнымъ
Вѣщай, греми, звучи, гласи
Того ты на престолъ вступленье,
Кого воспѣлъ я въ пеленахъ.
Уже, какъ путникъ утомленный,
Прешедшiй дальный, тѣсный путь,
На лугъ, древами осѣненный,
Возлегъ отъ зноя отдохнуть
И внемлетъ вѣтерковъ дыханье,
Шумъ быстрыхъ водъ, цвѣты вокругъ
И нимфъ и птицъ совосклицанье:
Такъ мой весельемъ полный духъ,
Подъ скипетромъ твоимъ покоясь,
Прохладой дышитъ и поетъ.
На темный, вижу, шаръ подлунный
Съ равнинъ небесныхъ, горнихъ мѣстъ
// 357
Овенъ младый, золоторунный[3]
Незапно вшелъ и сталъ средь звѣздъ.
Не кротости ль символъ въ немъ зрится?
Не возрожденье ль прежнихъ благъ?
Екатерина воскресится
Знать Александра въ временахъ:
Такъ, такъ! она во внукѣ будетъ
Надъ нами царствовать вовѣкъ.
Осанка, скромность и прiятность,
Ея въ немъ виденъ духъ и умъ:
Усердье, ревность къ нимъ и святость
Въ полсвѣтѣ воздвигаютъ шумъ.
«Смотри!» другъ другу всякъ вѣщаетъ:
«Не образъ ли ея на немъ?
Ужъ по законамъ обѣщаетъ
Онъ быть, по сердцу ей, царемъ[4]».
О радость! духъ восторгъ объемлетъ:
Се вижу — въ облакахъ она
// 358
Стоитъ въ порфирѣ и вѣщаетъ,
Сквозь дверь небесну долу зря:
«Се небо нынѣ посылаетъ
Вамъ внука моего въ царя. —
Внимать вы прежде не хотѣли
И презрѣли мою любовь;
Вы сами отъ себя терпѣли,
Я нынѣ васъ спасаю вновь[5]».
Рекла, — и тѣнь ея во блескѣ,
Какъ радуга, сокрылась въ свѣтъ.
// 359
Но что? Во плескахъ, восклицаньяхъб
Ликующей толпы людей,
Духъ погружается въ стенаньяхъ,
На тлѣнность зря мiрскихъ вещей!
Такъ: чтò престолъ, вѣнецъ, держава,
Власть, сила и сiянье благъ,
Когда спокойнаго нѣтъ нрава
И въ насъ свирѣпствуетъ нашъ врагъ?
Увы! на что полки и стѣны,
Коль насъ невинность не стрежетъ?
Народны вздохи, слезны токи,
Молитвы огорченныхъ душъ,
Какъ паръ возносятся высокiй
И зараждаютъ громъ средь тучъ:
Онъ вержется, падетъ незапно
На горды зданiевъ главы.
Внемлите правдѣ сей стократно,
О власти сильныя, и вы!
Внемлите — и тѣснить блюдитесь
Вамъ данный управлять народъ.
Нѣтъ, ангелъ кротости и мира,
Любимый сынъ благихъ небесъ!
Ты не таковъ: твоя порфира,
Отъ благодарныхъ нашихъ слезъ,
Какъ роза, окропясь росою,
Прекраснѣйшiй раскинетъ цвѣтъ;
Благоухающiй тобою,
Намъ въ чувства сладость принесетъ.
// 360
Эдемъ въ твоей узримъ супругѣ[6]
И рай во дщеряхъ и сынахъ.
Не на словахъ ты милосердье
Покажешь, — на дѣлахъ твоихъ;
Развратъ прогонишь, суевѣрье
Ты нравовъ чистотой святыхъ;
Посадишь мудрость ты съ собою,
Велишь ей научать себя;
Пройдешь съ народною толпою,
Проникнетъ правда до тебя;
Ты въ мирѣ брань готовить станешь,
Войну обнимешь тишиной.
Твой домъ пребудетъ безопасенъ
И внѣ и внутрь отъ всякихъ золъ;
Не златомъ, — доблестью прекрасенъ
И твердъ на вѣрности престолъ.
Въ чертогахъ ужасъ да не кажетъ
Мечъ нагъ и лукъ съ стрѣлой въ рукахъ;
Любовь народная возляжетъ
На стражѣ при твоихъ вратахъ;
Спокойный сонъ твой оградится
Незыблемой стѣной сердецъ.
Не смѣютъ хитрость, лесть касаться
И разстилать тебѣ сѣтей;
Ихъ жены, дѣти ополчатся
Для безопасности твоей;
Доброта платится добротой,
А злоба злобѣ воздаетъ.
Твоею милостью, щедротой
// 361
Любимецъ твой весь будетъ свѣтъ.
Какъ солнце, тронъ твой утвердится;
Какъ небо, будутъ дни твои.
Какъ тихiя рѣки токъ чистый,
Они предъ нами потекутъ;
Сверкающи струи сребристы
Мiръ въ удивленье приведутъ:
Блаженствомъ напоятся селы,
Богатствомъ — городовъ брега,
Въ далекiе пойдутъ предѣлы
Поля цвѣтущи и луга;
Любезно эхо пронесется
Въ неизмѣримости морей.
О Боже! Ты внушилъ рыданье[7]
И бѣдства наши прекратилъ:
Днесь тѣхъ же слезъ Ты излiянье
Прими, какъ запахъ отъ кадилъ.
Отъ стоновъ — Ты велѣлъ быть грому,
Отъ радостей — лучи спусти,
И августѣйшему Ты дому
Печаль въ утѣхи обрати.
Какъ дождь сквозь солнце, да снисходитъ
Благословенье къ намъ Твое!
а …тобой (Рукоп.).
б Но что? средь плесковъ, въ восклицаньяхъ.
// 362
[1] Въ рукописи заглавiе такое: «ода на всерадостное на престолъ восшествiе императора Александра Перваго, случившееся 12-го марта, когда солнце въ знакъ Овна, на путь весны вступило и началося новое столѣтiе*, 1801 года». Это событiе вызвало много другихъ одъ, между которыми вниманiя заслуживаютъ особенно двѣ, написанныя: Херасковымъ (см. Библiогр. Записки 1858, № 9) и Карамзинымъ (см. его Сочиненiя).
Нѣкоторыя выраженiя въ 1-ой строфѣ этой оды имѣютъ отношенiе къ пьесѣ 1779 года (Томъ І, стр. 81) На рожденiе въ сѣверѣ порфиророднаго отрока, «гдѣ изображается Борей съ сѣдыми волосами, который прогоняется взглядомъ новорожденнаго». Но враги Державина видѣли въ стихахъ 5-мъ и 6-мъ изображенiе покойнаго государя и довели это до императрицы Марiи Ѳеодоровны. Авторъ отвѣчалъ, что могутъ думать какъ хотятъ, но что стихи эти въ связи съ названною пьесой. Тѣмъ не менѣе тогдашнiй генералъ-прокуроръ Беклешовъ** запретилъ цензурѣ пропускать эту оду, и потому она тогда напечатана не была. Императоръ Александръ, съ своей стороны, прислалъ за нее поэту брильянтовый перстень въ 5000 рублей, а впослѣдствiи императрица Елисавета Алексѣевна, полюбопытствовавъ прочитать рукописныя сочиненiя Державина, не сдѣлала никакихъ замѣчанiй на эту оду, которая притомъ тогда же была переведена на языки французскiй (княземъ Бѣлосельскимъ), нѣмецкiй и другiе. Потому и нельзя уже было не напечатать ея въ изданiи 1808 г. (Об. Д.); см. ч. ІІ, XXXII.
* Конечно новое столѣтiе началось съ 1801-го, а не съ 1800-го года, какъ новый десятокъ начинается не съ 10-ти, а съ 11-ти. Поэтому Суворовъ 1-го января 1800 г. неправильно писалъ императору Павлу: «Все воинство в. и. в. Въ сей первый день наступающаго года и новаго вѣка повергается со мною къ подножiю милостями и щедротами озарившаго насъ престола» (Фуксъ, ч. ІІІ, стр. 632).
** Александръ Андреевичъ Беклешовъ, род. 1 марта 1743 г. (за четыре мѣсяца до Державина), ум. 24 iюля 1808, былъ уже при Павлѣ І короткое время генералъ-прокуроромъ (1799‑1800, см. выше стр. 311) и вновь назначенъ въ эту должность тотчасъ по вступленiи на престолъ Александра. «Нѣсколько такихъ людей какъ Беклешовъ были драгоцѣннѣйшее наслѣдство, оставленное Екатериной, и нѣкоторое время ими только и жила Россiя (Воспом. Вигеля, Русс. Вѣст. 1864, № 2, стр. 595).
[2] Коль шествiе твое красно!
Ср. у Ломоносова такое же обращенiе къ Миру въ началѣ 8-й оды:
«Царей и царствъ земныхъ отрада,
Возлюбленная тишина» и проч.
Замѣтимъ относитльно 5-го стиха 4-й строфы, что въ изд. 1808 г. и въ рукописяхъ стоитъ, вѣроятно по недосмотру, внемля вм. внемлетъ.
[3] Овенъ младый, золоторунный.
Овенъ — символъ кротости и небесный знакъ марта мѣсяца, въ который случилось восшествiе на престолъ императора Александра (Об. Д.).
[4] Ужъ по законамъ обѣщаетъ
Онъ быть, по сердцу ей, царемъ.
Въ день восшествiя на престолъ императоръ Александръ объявилъ манифестомъ, что онъ будетъ «править Богомъ врученный ему народъ по законамъ и по сердцу премудрой бабки своей». Вигель говоритъ: «Послѣ четырехъ лѣтъ воскресаетъ Екатерина отъ гроба, въ прекрасномъ юношѣ. Чадо ея сердца, милый внукъ ея возвѣщаетъ манифестомъ, что возвратитъ намъ ея времена. Но нѣтъ, даже и при ней не знали того чувства благосостоянiя, коимъ объята была вся Россiя въ первые шесть мѣсяцевъ владычества Александра. Любовь ею управляла, и свобода вмѣстѣ съ порядкомъ водворялись въ ней. Не знаю, какъ описать то, что происходило тогда: всѣ чувствовали какой-то нравственный просторъ, взгляды сдѣлались у всѣхъ благосклоннѣе, поступь смѣлѣе, дыханiе свободнѣе» (Русск. Вѣстн. 1864, № 3, стр. 162).
[5] Я нынѣ васъ спасаю вновь.
Сколько извѣстно, было завѣщанiе, сдѣланное императрицей Екатериной, чтобъ послѣ нея царствовать внуку ея, Александру Павловичу (Об. Д.).
Какъ видно изъ рукописнаго текста въ тетрадяхъ Державина, первоначальная редакцiя этой строфы была другая, но онъ передѣлалъ ее передъ напечатанiемъ оды въ 1808 году. Прилагаемъ здѣсь зачеркнутыя и измѣненныя строки:
Стоитъ въ порфирѣ — и вѣщала,
Сквозь дверь небесну долу зря:
«Давно я зло предупреждала,
Назначивъ внука вамъ въ царя;
Но вы внимать мнѣ не хотѣли,
Забывъ мою къ себѣ любовь,
Напасти безъ меня терпѣли,
Я нынѣ васъ спасаю вновь».
Этотъ варiантъ былъ уже напечатанъ въ Русскомъ Архивѣ 1863 года (вып. 2), по доставленному А. Н. Аѳанасьевымъ рукописному сборнику покойнаго Д. И. Языкова, почти совершенно согласно съ находящеюся въ бумагахъ поэта редакцiею. Въ связи съ содержанiемъ этихъ стиховъ Державинъ въ Запискахъ своихъ (Р. Б., стр. 322) разсказываетъ изъ времени, когда онъ служилъ при императрицѣ: «Графъ Безбородко, выпросясь въ отпускъ въ Москву и откланявшись съ императрицею, вышедъ изъ кабинета ея, зазвалъ Державина въ темную перегородку, бывшую въ секретарской комнатѣ, и на ухо сказалъ ему, что императрица приказала ему отдать нѣкоторыя секретныя бумаги, касательныя до великаго князя, то какъ пришлетъ онъ къ нему послѣ обѣда, чтобъ пожаловалъ и принялъ у него; но неизвгстно для чего, никого не приславъ, уѣхалъ въ Москву, и съ тѣхъ поръ Державинъ ни отъ кого ничего не слыхалъ о тѣхъ секретныхъ бумагахъ. Догадывались нѣкоторые тонкiе царедворцы, что онѣ тѣ самыя были, за открытiе которыхъ, по вступленiи на престолъ императора Павла І, осыпанъ онъ отъ него благодѣянiями и пожалованъ княземъ.
[6] Эдемъ въ твоей узримъ супругѣ.
Императрица Елисавета Алексѣевна (см. Томъ І, стр. 503 и 538) отличалась необыкновенною кротостью (Об. Д.).
[7] Внушилъ, т. е. внялъ. Ср. Томъ І, стр. 324.