Снегирь

[1] Эти элегическіе стансы написаны по случаю кончины Суворова, послѣдовавшей 6-го мая 1800 г., въ квартирѣ племянника его, графа Д. И. Хвостова (см. выше стр. 279), жившаго на Крюковомъ каналѣ за Торговымъ мостомъ противъ Никольскаго рынка, въ домѣ, который нынѣ принадлежитъ г-жѣ Лобановой*. У Державина былъ снигирь, умѣвшій пѣть одно колѣно военнаго марша; когда «по преставленіи сего героя» поэтъ возвратился домой и услышалъ, что птичка его поетъ военную пѣснь, то и написалъ эти стихи въ память славнаго полклводца (Об. Д.). Въ Ключѣ Остолопова (стр. 86) сказано: «Пѣснь сія написана тотчасъ по кончинѣ Суворова. Авторъ былъ при оной и, возвратясь домой, услышалъ, что ученый снигирь его напѣваетъ маршъ». Ѳ. П. Львовъ въ изданіи Объясненій употребляетъ только выраженіе по кончинѣ Суворова. Неизвѣстно, на какомъ основаніи въ Смирдинскій комментарій (по большой части только повторяющій Львова) вошло свѣдѣніе, будто Державинъ написалъ эту пьесу по возвращеніи съ похоронъ Суворова.

На другой день послѣ смерти генералиссимуса поэтъ писалъ Н. А. Львову въ Москву (см. въ нашемъ изданіи переписку Державина): «Герой нынѣшняго, а можетъ быть, и многихъ вѣковъ, князь Италійскій, съ такою твердостію духа, какъ въ многихъ сраженіяхъ встрѣчалъ смерть, вчерась въ 3 часа по полудни скончался. Говорятъ, что хорошо это съ нимъ случилось. Подлинно, хорошо — въ такой славѣ внѣ, и въ такомъ неуваженіи внутрь окончить вѣкъ! Это истинная картина древняго великаго мужа. Вотъ урокъ, вотъ что есть человѣкъ!» — Въ тотъ же день Державинъ писалъ оренбургскому губернатору, Ивану Онуфріевичу Курису: «Письмо ваше князю Италійскому доставилъ. Я думаю, уже вы получили отвѣтъ отъ г. Хвостова. Но къ крайнему оскорбленію всѣхъ, вчерась по полудни въ 3 часа героя нашего не стало. Онъ съ тою же твердостію встрѣтилъ смерть, какъ и много разъ встрѣчалъ въ сраженіяхъ. Кажется, подъ оружіемъ она его коснуться не смѣла. Нашла время, когда уже столь изнемогъ, что потерялъ всѣ силы, не говорилъ и не глядѣлъ нѣсколько часовъ! Что дѣлать? хищницѣ сей никто противустоять не можетъ. Только безсильна истребить она славы дѣлъ великихъ, которыя на-вѣки останутся въ сердцахъ истинныхъ Россіянъ. Я препровождаю вамъ экземпляръ Перехода его чрезъ Альпы (т. е. оды на этотъ предметъ, см. выше стр. 278). Можетъ быть, найдете хотя одну черту души его и качествъ, которыя вамъ столь много извѣстны».

Державинъ обратилъ на себя вниманіе героя еще въ Пугачевщину (1774 г.): Суворовъ, преслѣдуя злодѣя, услышалъ общія похвалы молодому гвардейскому офицеру, который отличался распорядительностью и храбростью, и кажется, вскорѣ послѣ того эти два необыкновенные человѣка сблизились (см. нашу статью Державинъ и графъ Петръ Панинъ, въ Спб. Вѣдомостяхъ 1863 г. № 210). Дружескія между ними отношенія продолжались до самой кончины фельдмаршала. За нѣсколько дней до нея Державинъ былъ у Суворова, который въ разговорѣ между прочимъ спросилъ у него: «Какую же ты мнѣ напишешь эпитафію?» — По моему, много словъ не нужно, отвѣчалъ Державинъ: довольно сказать: Здѣсь лежитъ Суворовъ**. — «Помилуй Богъ, какъ хорошо!» произнесъ герой съ живостью, хотя и слабымъ уже голосомъ, пожимая руку поэта. Извѣстно, что мысль Державина была принята и что на гробницѣ Суворова дѣйствительно находится эта простая надпись; впослѣдствіи распространенная, она въ 1852 г. возстановлена въ прежнемъ видѣ (Ист. войны въ 1799 г.). Суворовъ погребенъ въ Александро-Невской лаврѣ, въ церкви Благовѣщенія. Похороны происходили въ Николинъ день. Императоръ Павелъ ожидалъ погребальное шествіе на Невскомъ проспектѣ у публичной библіотеки и, снявъ шляпу пердъ гробомъ, проронилъ нѣсколько слезъ, которыя должны были искупить незаслуженный гнѣвъ, повергнувшій огорченнаго старца въ могилу. Державинъ вполнѣ понималъ Суворова, любилъ и уважалъ его за доброе сердце и исреннее благочестіе; въ пьесѣ Снигирь слышится непритворное чувство. Одному изъ извѣстныхъ нашихъ писателей приходило на мысль, не разумѣлъ ли Державинъ подъ Снигиремъ Карамзина, который писалъ стихи на войну съ Французами. Дѣйствительно, очень кстати было бы спросить по этому поводу у Карамзина:

Что ты заводишь пѣсню военну,

Флейтѣ подобно, милый Снигирь?

Но предположеніе это падаетъ при ближайшей справкѣ, показывающей, что Пѣснь воиновъ сочинена Карамзинымъ не прежде 1806 года. Гіеной, поэтъ называетъ французскую революцію, которую онъ въ нѣкоторыхъ другихъ стихотвореніяхъ (напр. въ одѣ Орелъ, см. выше стр. 239) означаетъ именемъ гидры: «гіена — злѣйшій африканскій звѣрь», говоритъ онъ въ Объясненіяхъ.

Настоящее стихотвореніе было напечатано въ Другѣ просвѣщенія за іюнь 1805 г. (ч. ΙΙ, стр. 186), подъ заглавіемъ: Къ Снигирю. По кончинѣ князя Суворова, безъ подписи и съ примѣчаніемъ въ выноскѣ: «Сія пьеса прислана отъ неизвѣстнаго»; потомъ въ изданіи 1808 г. ч. ΙΙ, _XXVIII. Въ Русскомъ Вѣстникѣ за февраль 1808 г. (ч. Ι, стр. 202) помѣщены стихи, подписанные К. З., подъ заглавіемъ: «Къ Г. Р. Державину по случаю кончины Суворова» (три строфы въ пятистопныхъ, въ то время еще мало употребительныхъ ямбахъ). Статью о послѣднихъ дняхъ Суворова см. въ Сѣв. Архивѣ 1822 г. № 10.

* Такъ показываетъ авторъ Исторіи войны въ 1799 г. (т. V, стр. 220). Тимковскій же означаетъ слѣдующимъ образомъ домъ, гдѣ умеръ Суворовъ: «по улицѣ къ Новому рынку, лицомъ на Сѣнную площадь» (Мое поступленіе въ службу, Москвитянинъ 1852, № 20, стр. 57).

** Въ Стихотвореніяхъ Гнѣдича (Спб. 1832, стр. 204) есть Надпись къ гробу Суворова: «Ты ищешь монумента? — Суворовъ здѣсь лежитъ».

[2] Ѣздить на клячѣ, ѣсть сухари.

«Суворовъ, воюя въ Италіи, въ жаркіе дни ѣздилъ въ одной рубашкѣ предъ войскомъ на казачьей лошади, былъ по обыкновенію своему не прихотливъ въ кушаньи и часто ѣдалъ сухари; въ стужѣ и въ зноѣ, безъ всякаго покрова, какъ бы закалялъ себя подобно стали; спалъ на соломѣ или на сѣнѣ, вставалъ на зарѣ, а когда нужно было еще ранѣе предпринять ночную экспедицію на непріятеля, то самъ кричалъ пѣтухомъ, дабы дать знать, что скоро заря и что пора выступать, какъ объявлено было въ приказѣ, по первому крику пѣтуховъ» (Об. Д.).

[3] Быть вездѣ первымъ въ мужествѣ строгомъ.

Укажемъ въ этомъ стихѣ на любопытный случай неупотребительной формы будущаго, которая однакожъ не бросается въ глаза потому, что глаголъ будетъ не повторяется передъ неопредѣленнымъ наклоненіемъ.

[4] Шутками зависть, злобу штыкомъ и проч.

Державинъ совершенно понималъ притворную шутовскую оригинальность, которою Суворовъ съ намѣреніемъ прикрывалъ геніальный умъ и необыкновенное соображеніе. Суворовъ самъ ему сознался, что притворяется для того, чтобы, смѣясь надъ нимъ и считая его дуракомъ, менѣе ему завидовали. Почти передъ самою смертью его случился при немъ разговоръ о Наполеонѣ; когда кто-то назвалъ послѣдняго великимъ, Суворовъ слабымъ голосомъ сказалъ: Тотъ не великъ еще, кого таковымъ почитаютъ.

Употребляя въ военныхъ дѣйствіяхъ чаще всего штыкъ, Суворовъ по видимому поступалъ жестоко, и многіе за это считали его варваромъ; но въ сущности онъ слѣдовалъ тутъ совсѣмъ другимъ побужденіямъ: онъ говорилъ, что въ непріятелѣ надобно поселить ужасъ, — тогда онъ скорѣй покорится и тѣмъ пресѣчется кровопролитіе; противоположный образъ дѣйствія можетъ только продлить войну на многіе годы, въ теченіе которыхъ прольется гораздо болѣе крови, нежели въ одномъ рѣшительномъ сраженіи. Суворовъ былъ набоженъ въ душѣ и твердо убѣжденъ, что счастіе человѣка исходитъ только отъ воли Божіей (Об. Д.).