Развалины

[1] Ломоносовъ, Державинъ, Жуковскiй и особенно Пушкинъ воспѣвали Царское Село. Въ 10-й одѣ своей Ломоносовъ, по поводу оказанной ему тамъ милости, говоритъ между прочимъ отъ имени рѣчки Славянки:

«Какъ если зданiемъ прекраснымъ

Умножить должно звѣздъ число,

Созвѣздiемъ являться ясным

Достойно Сарское Село».

Державинъ посвятилъ ему два стихотворенiя. Первое (Прогулка въ Сарскомъ Селѣ), см. Томъ I, стр. 423) представляетъ это мѣсто въ эпоху славы его, второе — при императорѣ Павлѣ, когда опустѣвшее и забытое Царское Село стало приходить въ упадокъ. Въ четырехлѣтнее свое царствованiе Павелъ I прожилъ здѣсь только две недѣли, лѣтомъ 1800 года, и въ это время ежедневно производилъ смотръ гвардiи на большомъ дворцовомъ дворѣ, который прежде устланъ былъ прекраснымъ дерномъ, а теперь былъ усыпанъ густымъ слоемъ песку и превращенъ въ плацъ-парадъ. Впрочемъ императоръ Павелъ, отчисливъ отъ Царскаго Села къ Павловску нѣкоторыя большiя села, не уменьшилъ суммы въ 30,000 руб., которая при Екатеринѣ II ежегодно отпускалась на царскосельскiе сады и зданiя (Реймерса St. Petersburg и проч., ч. II, стр. 384). Поэтъ изображаетъ Царское Село аллегорически въ видѣ острова Киприды, разумѣя подъ этимъ именемъ Екатерину II. Такимъ образомъ онъ еще и по смерти ея возвращается къ идеалу, возбудившему его вдохновенiе въ лучшую пору жизни. «Державинъ», замѣтилъ одинъ критикъ, «въ прелестномъ стихотворенiи своемъ Развалины воспѣлъ не Царское Село, не Китайскiе домики, не качели, а Екатерину, воспоминанiемъ о которой одушевленъ каждый камень въ семъ жилищѣ мудрости и величiя» (Разборъ Садовъ Делиля въ переводѣ Воейкова, Cынъ Отеч. 1817 г., ч. 35, № III, стр. 117).

Эти стихи были въ первый разъ напечатаны отдѣльно въ Саксонiи графомъ Алексѣемъ Григорьевичемъ Орловымъ, который былъ высланъ изъ Россiи императоромъ Павломъ (Об. Д.); потомъ въ изданiяхъ: Анакреонтическихъ пѣсней 1804 г., стр. 30, и 1808 г., ч. III, XI.

[2] Столпы, подзоры, пирамиды.

И куполъ золотомъ сiялъ.

«Великолепнымъ храмомъ» названъ дворецъ, котораго крыша и нѣкоторыя наружныя украшенiя дѣйствительно были вызолочены. Впрочемъ крыша едва ли не была закрашена еще при самой Екатеринѣ. По крайней мѣрѣ, въ Царскосельскомъ лицеѣ уже съ 1811 года ходилъ анекдотъ, что когда позолота начала сходить, то Жиды предложили 40 т. руб. за право соскрести ее; но императрица отвѣчала «qu’elle ne vendait pas ses vieilles hardes» и велѣла закрасить крышу въ зеленый цвѣтъ (Баронъ М. Корф).* Слѣды позолоты вокругъ оконъ и на карiатидахъ у стѣнъ сохранялись еще много лѣтъ, и только по вступленiи на престолъ императора Николая она окончательно замѣнена желтой краской. Подзоръ — доска, или навѣсецъ надъ окнами (Акад. Словарь, Спб. 1847).

* Яковкинъ отвергаетъ слухъ, «будто кровля дворцоваго зданiя была позолочена». Впрочемъ Державинъ этого и не говоритъ; церковный же куполъ надъ дворцомъ или, вѣрнѣе, пять его главъ сiяли золотомъ до пожара 1863 г., и вѣроятно опять явятся въ томъ же видѣ. На счетъ наружныхъ украшенiй на стѣнахъ Яковкинъ замѣчаетъ: «Прежде, при яркомъ солнечномъ сiянiи, на дворецъ открытыми глазами никакъ и смотрѣть было невозможно» (Описанiе Села Царскаго, Спб. 1830, стр. 77).

[3] И били ей челомъ цари.

Ср. Томъ I нашего изданiя, стр. 288 и 533. Въ предыдущихъ и послѣдующихъ стихахъ описываются разныя комнаты и отдѣлы большаго дворца, между прочимъ Колоннада, на которой стоятъ статуи знаменитыхъ мужей, и кабинетъ императрицы. «Въ первыхъ числахъ мая она выѣзжала всегда инкогнито въ Царское Село, откуда въ сентябрѣ также инкогнито въ Зимнiй дворецъ возвращалась. Въ Царскомъ Селѣ пребыванiе имѣла въ покояхъ довольно пространныхъ и со вкусомъ убранныхъ. Всѣмъ извѣстна великолѣпная галлерея, въ которой государыня иногда прохаживалась, особливо въ воскресные дни, когда садъ наполненъ былъ множествомъ прiѣзжаго изъ С-Петербурга народа; дѣла же слушала или въ кабинетѣ, или въ спальнѣ» (Зап. Грибовскаго, стр. 39). Она видѣла «у ногъ своихъ господарей, кавказскихъ владѣтелей, гонимыхъ фамилiй государей, прiѣзжавшихъ просить у нея помощи или убѣжища» (тамъ же, стр. 13).

[4] Полки прекрасныхъ мѣткихъ слугъ.

Мѣткихъ, потому что Кипридѣ прислуживали Эроты, вооруженные стрѣлами. Въ Анакр. пѣсняхъ — «мёткихъ», въ изд. 1808 «меткихъ», но эта орѳографiя, предпочитаемая нѣкоторыми и теперь, ошибочна: мѣтокъ не тотъ, кто ловко метаетъ, а тотъ, кто вѣрно мѣтитъ и попадаетъ въ мѣту.

[5] Здѣсь въ полдень уходила въ гроты.

Одна изъ каменныхъ бесѣдокъ на берегу большаго пруда въ старомъ царскосельскомъ саду, построенная еще при Елисаветѣ Петровне, въ 1750 г., называется гротомъ. Она вмѣщала въ себѣ разныя скульптурныя произведенiя и издѣлiя. Но въ началѣ царствованiя императора Павла, въ 1797 г., большая часть этихъ драгоцѣнныхъ украшенiй была взята оттуда, по его повелѣнiю, въ разныя мѣста. При Екатерине II эта бесѣдка стала называться Утреннею залою, потому что императрица иногда занималась здѣсь въ утреннiе часы для прохлады (И. Яковкинъ, Описанiе Села Царскаго, Спб. 1830, стр. 84).

[6] Тутъ былъ эдемъ ея прелестный и проч.

Подъ этими словами должно разумѣть цвѣтной садикъ возлѣ Колоннады, огороженный желѣзною рѣшеткой. Купальня до сихъ поръ составляетъ четвероугольное продолговатое строенiе безъ крыши; туда въ деревянный бассейнъ свѣтлая ключевая вода течетъ подземными трубами. Далѣе рѣчь идетъ о разныхъ постройкахъ и другихъ принадлежностяхъ Александровскаго сада, такъ названного по имени дворца, начатаго въ немъ 1792 г. для вел. князя Александра Павловича. На мѣстѣ этого парка былъ прежде, еще съ 1721 г., звѣринецъ, который впослѣдствiи, при Елисаветѣ Петровнѣ, былъ обнесенъ каменною стѣною и гдѣ дѣйствительно жили звѣри: въ началѣ тутъ были насажены олени и лоси, пойманные въ окрестностяхъ мызы Сари* (откуда возникло Сарское Село). Стѣна отдѣляла садъ отъ звѣринца и шла за канавой, черезъ которую ведетъ мостъ съ драконами. При Александре I, въ 1818 г., каменную стѣну велѣно было разобрать, и звѣринецъ обращенъ въ паркъ. Здѣсь въ 1778 былъ построенъ театръ или оперный домъ; какъ онъ, такъ и многiя другiя постройки около него — въ китайскомъ вкусѣ. Качели разнаго рода, вмѣстѣ съ другими увеселенiями, находились при такъ называвшемся Каруселѣ, устроенномъ на уступахъ близъ нынѣшней гранитной террасы и существовавшемъ до 1809 г. (около катальной горы, см. Томъ I, стр. 768). На мѣстѣ теперешней террасы Екатерина II въ 1795 году повелѣла устроить огромную свѣтлую галлерею, и уже стѣны были выведены до верху; но по кончинѣ государыни строенiе до основанiя разобрано и матерiалы развезены къ начатому тогда въ Петербургѣ Михайловскому зàмку, въ Павловскъ и въ другiя места. Взамѣнъ неконченной галлереи сдѣлана въ 1807 году гранитная терраса (И. Яковкинъ, Описанiе Села Царскаго, стр. 119). Азiатскихъ домикъ нѣгъ означаетъ Китайскую бесѣдку или Турецкую кiоску. Парнассомъ называется земляная гора противъ театра, на вершину которой ведетъ извивающiйся вокругъ нея довольно широкiй всходъ.

* Финское слово saari, встрѣчающееся во многихъ названiяхъ чудскихъ поселенiй, значитъ мѣсто, возвышенное надъ окрестною равниной, собственно же островъ. О названiи Сарское Село см. Томъ I, стр. 423 и 807.

[7] По желтымъ среди розъ тропинамъ.

Около круглой непокрытой бесѣдки, или ротонды, между нынѣшней террасой и Орловскими воротами, совершенно насупротивъ (только черезъ воду) дубовой рощи находилось такъ называвшееся розовое поле, усаженное вдоль дорожекъ грунтовыми розовыми кустами. Послѣ Екатерины II тамъ перестали сажать розы, но названiе мѣста оставалось еще долго въ употребленiи: его помнятъ первые воспитанники лицея, которыхъ въ свободные часы водили туда за неимѣнiемъ въ то время особеннаго сада при заведенiи. «На розовомъ полѣ, помнится, и мы еще застали розы, да и теперь еще растетъ шиповникъ. Запрещенiе ходить по травѣ существовало въ Царскомъ Селѣ и при насъ, и потому Александръ Павловичъ велѣлъ отвести намъ, въ видѣ исключенiя, не только собственно розовое поле, но и весь обширный лугъ, стелющiйся оттуда до Большаго Каприза» (Баронъ М. Корфъ).

[8] Вдали музыки роговой.

Роговая музыка (Томъ I, стр. 138), изобретена С. Е. Нарышкинымъ съ помощiю придворнаго музыканта Мареша въ 1751 году. Это — родъ живаго оргàна. Длина каждаго рога не одинакова (отъ пяди до 10 футовъ). Оркестръ въ послѣднее время состоялъ изъ 60 человѣкъ: каждый имѣлъ только одну ноту, а остальное на его листѣ были паузы, которыхъ такты онъ считалъ, пока придетъ его нота. Точность, съ какою этимъ способомъ выполнялись труднѣйшiя музыкальныя сочиненiя, изумительна. Капеллы роговой музыки были у знатныхъ людей и въ нѣкоторыхъ полкахъ (Георги-Безакъ, ч. III, стр. 649). Ср. у Ломоносова 48-ую Надпись.

[9] Верхомъ скакали на конькахъ.

Здѣсь говорится объ одной изъ забавъ, входившихъ въ составъ каруселя. Подобное можно еще и теперь видѣть въ Павловскѣ около розоваго павильона. Дѣти, которыхъ собирали для игръ въ присутствiи государыни, принадлежали къ семействамъ ея приближенныхъ. Все это Державинъ видѣлъ вблизи, когда служилъ при Екатеринѣ II.

[10] Поднявшихъ крылья лебедей и проч.

Лебеди царскосельскихъ прудовъ — одно изъ украшенiй великолѣпнаго сада. Не даромъ ихъ прославили въ своихъ пѣсняхъ Державинъ, Пушкинъ и Жуковскiй. Присутствiе голубковъ объясняется двумя птичными домами, построенными въ 1774 г. на берегу большаго пруда по обѣ стороны адмиралтейства. Память любимыхъ собачекъ Екатерины сохраняютъ французскiя надписи на трехъ мраморныхъ доскахъ надъ мѣстомъ ихъ погребенiя за гранитною пирамидою близъ мраморнаго моста. Одна изъ этихъ эпитафiй написана Сегюромъ (см. его Mémoires и проч., т. II, стр. 33, и Пекарскiй, Зап. Ак. Н., т. III, Прилож. 6, стр. 70).

[11] Она смотрѣла на Алкида.

Предъ каменнымъ крыльцомъ, ведущимъ на Колоннаду, по обѣ стороны его, стоятъ двѣ колоссальныя бронзовыя статуи Геркулеса и Флоры, отлитыя въ 1785 и 1786 г. съ антиковъ при академiи художествъ. Однакожъ здѣсь разумѣется вовсе не эта статуя Геркулеса Фарнезскаго, а монументъ Орлова Чесменскаго (см. Томъ I, стр. 423) — памятникъ побѣдъ Екатерины. Алкиду, поражающему палицей гидру, уподобленъ побѣдитель конечно по идеѣ медали, изображающей этотъ предметъ и срисованной Оленинымъ для стихотворенiя Флотъ (тамъ же, стр. 691). Затѣмъ выраженiе: «Какъ прочiе ея герои... сжигали флоты средь морей», безъ сомнѣнiя неточно; но о точности поэтъ и не могъ слишкомъ заботиться въ картинныхъ воспоминанiяхъ о славной императрицѣ. Памятники, поставленные Екатериною въ царскосельскомъ саду, прославляютъ собственно только два имени — Румянцова и Орловыхъ, троихъ братьевъ. Памятникъ Ланскому, не имѣющiй никакой надписи (въ рощѣ, отшедшей теперь къ собственному саду Государя Императора), сюда не относится. «Графу Орлову», говорила Екатерина, «одолжена я частiю блеска моего царствованiя, ибо онъ присовѣтовалъ послать флотъ въ Архипелагъ.... Фельдмаршалу Румянцову должна я побѣдами; вотъ что только я ему сказала: г. Фельдмаршалъ! дѣло доходитъ до драки: лучше побить, чѣмъ самому быть побитымъ» (Зап. Грибовскаго, стр. 17 и слѣд.). Въ послѣднее время жизни Потемкина было предположенiе воздвигнуть и ему памятникъ въ царскосельскомъ саду; но смерть его предупредила исполненiе этой мысли, которая послѣ не возобновлялась.

[12] По лѣстницѣ отлогой шла.

Императрица, чувствуя съ приближенiемъ старости слабость въ ногахъ, велѣла устроить (1793) изъ втораго этажа дворца пологiй спускъ, утвержденный на семи понижающихся аркахъ (Яковкинъ).

[13] Изъ яшмъ прозрачныхъ, перловъ гнѣздъ.

Гнѣздами перловъ Державинъ назвалъ перломутръ, переведя такимъ образомъ нѣмецкое составное слово Perlemutter, изъ котораго образовано наше. Дѣйствительно, слово гнѣздо совершенно соотвѣтствуетъ нѣмецкому Mutter, въ значенiи углубленiя или впадины, куда что вкладывается. Ср. съ этимъ мѣстомъ стихи 45 и 46 Видѣнiя Мурзы (Томъ I, стр. 160).

Въ царскосельскомъ дворцѣ есть комнаты, въ которыхъ стѣны покрыты дощечками изъ драгоцѣнныхъ каменныхъ породъ, между прочимъ яшмовыми; въ одной полъ выложенъ перломутромъ и рѣдкими родами деревъ. Другая большая комната обита янтарными дощечками, которыя прусскiй король Фридрихъ Вильгельмъ I (царствов. 1713—1740) подарилъ императрицѣ Аннѣ Iоанновнѣ; взамѣнъ ихъ онъ получилъ отъ нея 80 рослыхъ рекрутъ (Георги-Безакъ, Опис. Спб., ч. III, стр. 689). Стѣны янтарной комнаты убраны и многими выпуклыми орнаментами изъ янтаря. Пожаръ 1820 года дошелъ (отъ церкви) до этой комнаты, но остановился передъ нею, благодаря кирпичной закладкѣ дверей, тутъ же наскоро сдѣланной (Баронъ М. Корфъ). Съ Олимпомъ еще и Ломоносовъ въ названной выше одѣ (стр. 92) сравнилъ царскосельскiй дворецъ, сказавъ въ началѣ ея про себя: «На верхъ Олимпа вознесенъ!»

Двѣ Надписи Ломоносова (44 и 47) также воспѣваютъ красоты Царскаго Села.

[i] Къ примѣч. 1. Есть на французскомъ языкѣ вольный переводъ этого сочиненія или, вѣрнѣе, подражаніе, сдѣланное г-жей Свиньиной и напечатанное въ Москвѣ 1818 г.

«Императоръ Павелъ сначала совершенно забросилъ Царское Село и на поддержаніе его никакихъ суммъ не велѣлъ отпускать; все начало глохнуть, порастать крапивой, покрываться тиной, портиться, валиться, и сіе грозящее разрушеніе пѣвецъ Екатерины, Державинъ, грустно изобразилъ въ стихахъ своихъ подъ названіемъ Развалины. Окружающимъ Павла І жалко стало русскаго Версаля, и они склонили въ іюлѣ 1800 года въ него переѣхать. Онъ прожилъ тутъ до сентября, нашелъ мѣсто сіе очаровательнымъ, гораздо лучше Павловска, и объявилъ намѣреніе свое каждое лѣто проводить въ немъ по два мѣсяца. Онъ не могъ это исполнить: въ мартѣ его не стало» (Воспоминанія Вигеля, Русск. Вѣстн., 1864, № 8, стр. 515).