<Соловей // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 692—696>
CII. СОЛОВЕЙ[1].
__
На холмѣ, сквозь зеленой рощи,
При блескѣ свѣтлаго ручья,
Подъ кровомъ тихой майской нощи,
Вдали я слышу соловья.
// 692
По вѣтрамъ легкимъ, благовоннымъ,
То свистъ его, то звонъ летитъ;
То, шумомъ заглушаемъ воднымъ,
Вздыханьемъ сладостнымъ томитъ.
Пѣвецъ весеннихъ дней пернатый,
Любви, свободы и утѣхъ!
Твой гласъ отрывный, перекаты
Отъ грома къ нѣжности, отъ нѣгъ
Ко плескамъ, трескамъ и перунамъ,
Средь позднихъ, раннихъ красныхъ зарь,
Раздавшись неба по лазурямъ,
Въ безмолвіе приводятъ тварь.
Молчитъ пустыня изумлена
И ловитъ громъ твой жадный слухъ;
// 693
На крыльяхъ эха раздробленна
Плѣняетъ пѣснь твоя всѣхъ духъ.
Тобой цвѣтущій долъ смѣется,
Дремучій лѣсъ пускаетъ гулъ,
Рѣка бѣгущая чуть льется,
Стоящій холмъ чело нагнулъ.
И, свѣсясь со скалы кремнистой,
Густокудрява мрачна ель
Напѣвъ твой яркій, голосистый
И разсыпную, звонку трель,
Какъ очарованна, внимаетъ;
Не смѣетъ двигнуться луна
И свѣтъ свой слабо ниспускаетъ:
Восторга мысль моя полна!
Какая громкость, живость, ясность
Въ созвучномъ пѣніи твоемъ,
Стремительность, пріятность, каткость
Между колѣнъ и перемѣнъ!
Ты щелкаешь, крутишь, поводишь[2],
Журчишь и стонешь въ голосахъ;
// 694
Въ забвенье души ты приводишь,
И отзываешься въ сердцахъ.
О если бы одну природу
Съ тобою взялъ я въ образецъ,
Воспѣлъ боговъ, любовь, свободу:
Какой бы славный былъ пѣвецъ!
Въ моихъ бы пѣсняхъ жаръ и сила
И чувства были вмѣсто словъ;
Картину, мысль и жизнь явила
Гармонія моихъ стиховъ.
Тогда бъ, подобно Тимотею[3],
Въ шатрѣ персидскомъ я возлегъ
И сладкой лирою моею
Царево сердце двигать могъ:
То, вспламеня любовной страстью,
Къ Таисѣ бы его склонялъ;
То, возбудя грозой, напастью,
Копье ему на брань вручалъ.
Тогда бы я между прудами
На мягку мураву возсѣлъ,
// 695
И арфы съ тихими струнами
Пріятность сельской жизни пѣлъ;
Тогда бы Нимфа мнѣ внимала,
Боясь въ зерцало водъ взглянуть,
Сквозь дымку бы едва дышала
Ея высока, нѣжна грудь.
Иль, храбрыхъ Россіянъ дѣлами
Плѣнялъ бы, духомъ возлеталъ,
Героевъ полкъ надъ облаками
Въ сіяньи звѣздъ я созерцалъ:
О, коль бы ихъ воспѣлъ я сладко,
Гремя поэзіей моей
Отважно, быстро, плавно, кратко,
Какъ ты, о дивный соловей!
// 696
[1] По словамъ поэта въ Объясненіяхъ, пьеса Соловей написана еще въ 1794 году; но Остолоповъ, по его же показанію, относитъ ее къ 95-му, и такъ какъ неизвѣстно никакого особеннаго обстоятельства, которое бы ее вызвало, а между тѣмъ она по предмету своему близка къ стихотворенію Павлинъ, и во всякомъ случаѣ промежутокъ, раздѣляющій время сочиненія ихъ, не великъ: то мы, по примѣру самого Державина, и помѣщаемъ ихъ сряду. По нѣкоторымъ выраженіямъ есть поводъ думать, что обѣ пьесы возникли подъ вліяніемъ описаній соловья и павлина, находящихся въ Риторикѣ Ломоносова (§ 58) и заимствованныхъ имъ изъ Плинія младшаго (Historiae naturalis lib. X, cap. XVIII и XXIX). Впрочемъ соловей составлялъ одну изъ любимыхъ темъ тогдашняго стихотворства. Въ І-й книжкѣ Аонидъ Карамзинъ помѣстилъ довольно длинную пьесу подъ этимъ заглавіемъ, о которой Державинъ въ письмѣ Дмитріеву отъ 5 августа 1796 г. сказалъ: «Соловей, правда ваша, не весьма громокъ» и которая подала Шаховскому поводъ къ насмѣшкамъ въ Новомъ Стернѣ*. Во ІІ-й и ІІІ-й кн. Аонидъ мы опять встрѣчаемъ по Соловьью, и одинъ изъ нихъ — М. Магницкаго (этотъ человѣкъ, пріобрѣтшій впослѣдствіи такую печальную извѣстность, былъ въ молодости поэтомъ!). Стихотворцы наши порывались выразить на русскомъ языкѣ разнообразные переливы соловьиной пѣсни, пока наконецъ Крыловъ не рѣшилъ задачи.
Соловей напечатанъ въ изданіяхъ: 1798, стр. 363, и 1808, ч. І, LVII.
Содержаніе рисунковъ: 1) Человѣкъ, сидящій съ лирою подъ деревомъ, слушаетъ соловья; 2) соловей на лирѣ (Об. Д.).
* Въ 4-мъ явленіи графъ Пронскій поетъ романсъ, въ которомъ выраденіе «Она — малиновка-любовь» явно взято изъ этихъ стиховъ Карамзина:
Поетъ пріятно и въ неволѣ
Любовь-малиновка весной.
Въ собраніи стиховъ Карамзина есть еще пьеса Къ соловью.
[2] Ты щелкаешь, крутишь, поводишь.
Припомнимъ описаніе соловья въ Риторикѣ Ломоносова: «Коль великаго удивленія сіе достойно! въ толь маленькомъ горлышкѣ нѣжной птички толикое наряженіе и спла голоса! Ибо когда, вызванъ теплотою лѣтняго дня, взлетаетъ на вѣтвь высокаго древа, внезапно то голосъ безъ отдыху напрягаетъ, то различно перебиваетъ, то ударяетъ съ отрывомъ, то крутитъ къ верху и къ низу, то вдругъ пріятную пѣснь произноситъ и между сильнымъ возвышеніемъ урчитъ нѣжно, свиститъ, щелкаетъ, поводитъ, хрипитъ, дробитъ, стонетъ, утомленно, стремительно, густо, тонко, рѣзко, тупо, гладко, кудряво, жалко, порывно» (курсивомъ означены слова, встрѣчающіяся и въ пьесѣ Державина). У Плинія читаемъ: «Luscinnis diebus ac noctibus continuis quindecim garrulus sine intermissu cantus, densante se frondium germine, non in novissimum digna miratu ave. Primum tanta vox tam parvo in corpusculo, tam pertinax spiritus; deinde in una perfecta musica scientia modulatus editur sonus et nunc continuo spiritu trahitur in longum, nunc variatur inflexo, nunc distinguitur conciso, copulatur intorto, promittitur revocato, infuscatur ex inopinato, interdum et secum ipse murmurat, plenus, gravis, acutus, creber, extentus; ubi visum est, vibrans, summus, medius, imus и т. д.
(Caji Plinii secundi Historiae naturalis lib. X, cap. XXIX).
[3] … подобно Тимотею.
«Тимотей, славный музыкантъ греческій (ѳивскій), который игралъ на лирѣ (вѣрнѣе, на флейтѣ) предъ Александромъ Великимъ и возбуждалъ его страсть къ Таисѣ, его любовницѣ, или къ войнѣ, такъ что онъ въ восторгѣ схватывалъ копье» (Об. Д.).