Приглашение к обеду

 

<Приглашение к обеду // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 665669>

1795.

XCIV. ПРИГЛАШЕНІЕ КЪ ОБѢДУ[1].

__[i]

Шекснинска стерлядь золотая,

Каймакъ и борщъ уже стоятъ;

 

// 665

 

Въ графинахъ винаа, пуншъ, блистая

То льдомъ, то искрами, манятъ;

Съ курильницъ благовонья льются,

Плоды среди корзинъ смѣются,

Не смѣютъ слугиб и дохнуть,

Тебя стола вкругъ ожидая;

Хозяйка статная, младая[2]

Готова руку протянуть.

Приди, мой благодѣтель давный[3],

Творецъ чрезъ двадцать лѣтъв добра!

 

// 666

 

Приди, — и домъ, хоть не нарядный,

Безъ рѣзьбы, злата и сребра,

Мой посѣти: его богатство —

Пріятный только вкусъ, опрятство

И твердый мой, нельстивый нравъ.

Приди отъ дѣлъ попрохладиться,

Поѣсть, попить, повеселиться

Безъ вредныхъ здравію приправъ.

Не чинъ, не случай и не знатность[4]

На русскій мой простой обѣдъ

Я звалъ, — одну благопріятность;

А тотъ, кто дѣлаетъ мнѣ вредъ,

Пирушки сей не будетъ зритель.

Ты, ангелъ мой, благотворитель!

Приди — и насладися благъ;

А вражій духъ да отженется,

Моихъ пороговъ не коснется

Ничей недоброхотный шагъ!

Друзьямъ моимъ я посвящаю,

Друзьямъ и красотѣ сей день;

Достоинствамъ я цѣну знаю,

И знаю то, что вѣкъ нашъ тѣнь;

 

// 667

 

Что лишь младенчество проводимъ,

Уже ко старости приходимъ,

И Смерть къ намъ смотритъ чрезъ заборъ:

Увы! то какъ не умудриться,

Хоть разъ цвѣтами не увиться

И не оставить мрачный взоръг?

Слыхалъ, слыхалъ я тайну эту,

Что иногда груститъ и царь;

Ни ночь, ни день покоя нѣту,

Хотя имъ вся покойна тварь.

Хотя онъ громкой славой знатенъ,

Но ахъ! и тронъ всегда ль пріятенъд

Тому, кто вгкъ свой въ хлопотахъ?

Тутъ зритъ обманъ, тамъ зритъ упадокъ:

Какъ бѣдный часовой тотъе жалокъ,

Который вгчно на часахъ.

Итакъ, доколь еще ненастье

Не помрачаетъ красныхъ дней,

И приголубливаетъ Счастье

И гладитъ насъ рукой своей;

Доколѣ не пришли морозы,

Въ саду благоухаютъ розы,

Мы поспѣшимъ ихъ обонять.

Такъ! будемъ жизнью наслаждаться,

И тѣмъ, чѣмъ можемъ, утѣшаться, —

По платью ноги протягать.

 

// 668

 

А если ты, иль кто другіе[5]

Изъ званыхъ, милыхъ мнѣ гостейж,

Чертоги предпочтя златые

И яства сахарны царей,

Ко мнѣ не срядитесь откушать;

Извольте мой вы толкъ прослушатьз:

Блаженство не въ лучахъ порфиръ,

Не въ вкусѣ яствъ, не въ нѣгѣ слухаи,

Но въ здравьи и спокойствѣ духа.

Умѣренность есть лучшій пиръ[6].

 

а Въ бутылкахъ вина… (Рукоп. 1795).

б Слуги не смѣютъ… (1798).

— Рабы не смѣютъ… (Рукоп.).

в …чрезъ тридцать лѣтъ…

г …прочій вздоръ.

Видалъ, видалъ я по секрету,

Какъ иногда вздыхаетъ царь.

д … и тронъ бываетъ непріятенъ.

е … часовой сей…

ж … дорогихъ гостей.

з Извольте мой резонъ прослушать.

— … возгласъ мой прослушать.

— … проповѣдь послушать.

— Прошу васъ старика послушать.

и Не въ сладкомъ угобженьи брюха.

 

// 669

 



[1] По свидѣтельству Остолопова (Ключъ къ соч. Д., стр. 64), писано въ маѣ мѣсяцѣ. Изъ приглашенныхъ по этому случаю лицъ поэтъ въ примѣчаніяхъ упоминаетъ князя П. А. Зубова, И. И. Шувалова и графа А. А. Безбородко.

Стихотвореніе это было напечатано въ изданіяхъ: 1798 г., стр. 371, и 1808, ч. І, LVI.

На первомъ изъ приложенныхъ рисунковъ «мужъ въ русскомъ платьѣ приглашаетъ къ обѣду; вкругъ него сухія вѣтви, обвитыя повиликою, означаютъ дружество»; на второмъ представлена чаша съ виноградомъ; возлѣ лежитъ узда, какъ эмблема умѣренности.

[2] Хозяйка статная, младая.

За нѣсколько мѣсяцевъ до этого обѣда Державинъ, овдовѣвъ, женился на Дарьѣ Алексѣевнѣ Дьяковой, высокой и стройной. См. примѣч. 1 подъ предыдущею пьесою, также стр. 585.

Относительно перваго стиха этой строфы замѣтимъ, что въ изданіи 1798 г. и въ рукописяхъ читается Шекшинска. На мѣстахъ народъ говоритъ: Шексна, или Шехна (откуда Пошехонье). Водящаяся въ этой рѣкѣ стерлядь дѣйствительно отличается желтымъ цвѣтомъ своего мяса. Каймакъ — молдаванское кушанье, приготовленное изъ молока. Вмѣсто втораго стиха было въ первоначальной рукописи:

Говядина и щи стоятъ.

[3] Приди, мой благодѣтель давный —

Хотя въ Объясненіяхъ Державина этотъ стихъ отнесенъ какъ къ И. И. Шувалову, такъ и къ гр. А. А. Безбородкѣ, но очевидно, что тутъ собственно должно разумѣть только перваго, который еще въ казанской гимназіи покровительствовалъ Державину, какъ высшій начальникъ этого училища. Оттого-то въ первоначальной рукописи и было сказано: чрезъ тридцать лѣтъ (см. варіантъ в). Впослѣдствіи поэтъ измѣнилъ выраженіе, желая вѣроятно, чтобъ и Безбордко могъ приложить къ себѣ эту строфу. Изъ Записокъ Державина (Р. Б., стр. 115 и слѣд.) видно, что онъ еще въ 1776 г. встрѣтился съ Безбородкой; изъ другихъ же обстоятельствъ извѣстно, что они и послѣ оставались всегда въ хорошихъ отношеніяхъ. О чувствахъ Державина къ Шувалову лучше всего свидѣтельствуютъ его Эпистола на возвращеніе этого вельможи изъ чужихъ краевъ (см. выше стр. 50), ода На выздоровленіе Мецената (стр. 120) и Урна (подъ 1797 г.).

[4] Не чинъ, не случай и не знатность.

Само собою разумѣется, что слово случай употреблено здѣсь въ старинномъ значеніи успѣха при дворѣ.

[5] А если ты иль кто другіе и проч.

Между прочими былъ званъ любимецъ императрицы кн. Зубовъ; онъ и обѣщалъ пріѣхать, но передъ обѣдомъ прислалъ сказать, что его государыня удержала. Къ нему-то и относится этотъ стихъ (Об. Д.). О немъ см. выше, стр. 598, примѣч. 1 подъ пьесою Къ лирѣ.

[6] Умѣренность естьлучшій пиръ.

«Этотъ заключительный стихъ трудно согласить съ описаніемъ роскошнаго обѣда въ 1-й строфѣ» (Галаховъ).

 



[i] Стихи эти были посланы къ Карамзину, но не напечатаны имъ,такъ же какъ и ода На рожденіе Гремиславы (см. Томъ І, стр. 730). Можетъ быть, причиною тому были строфы 3-я и 7-я, особенно 3-я, въ которой рѣчь идетъ о врагахъ Державина, дѣлающихъ ему вредъ и исключенныхъ изъ его приглашенія. Они были всѣмъ извѣстны: Гудовичъ, Завадовскій, Тутолминъ. Вяземскаго уже не было въ живыхъ. 4 іюня Карамзинъ писалъ къ Дмитріеву: «Приглашеніе къ обѣду останется между моими бумагами и не пойдетъ въ типографію. Нѣтъ ли еще чего-нибудь у Гаврилы Романовича?»

По основной идеѣ это стихотвореніе напоминаетъ 5-ю эпистолу Горація ad Torquatum (Голосъ 1864, № 36).