<Приложение к пьесе «Мечта» // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 592—594>
Приложеніе къ пьесѣ: «Мечта».
____
ИЗЪ СТАТЬИ П. А. ПЛЕТНЕВА: РАЗБОРЪ ОДЫ ДЕРЖАВИНА МЕЧТА
въ Соревнователѣ 1824 г., ч. XXV, стр. 111.
….Мы замѣтили, что если бы Анакреонъ не увлекаемъ былъ чувствительностію и воображеніемъ; то онъ сдѣлался бы философомъ. Это обстоятельство заставляетъ насъ изслѣдовать: какая философическая мысль заключена въ разсматриваемомъ стихотвореніи Державина; потому что онъ не измѣнилъ истиннаго характера Анакреоновыхъ одъ*. Онъ хотѣлъ объяснить, что любовь есть также чувство, которое въ извѣстномъ возрастѣ невольно начинаетъ тревожить сердце человѣка. Сама природа разоблачаетъ тайну, и душа узнаетъ ее.
Но одна философическая мысль не составляетъ поэзіи, потому что поэзія, какъ всякое изящное искусство, должна дѣйствовать болѣе на чувства наши, нежели на умъ. Воображеніе съ своимъ вымысломъ приходитъ на помощь къ нашему поэту. Отвлеченное понятіе любви превращается въ прекраснаго мальчика, который изъ кремня высѣкаетъ искры. Эта картина принадлежитъ собственно Державину. Если бы онъ изобразилъ любовь съ колчаномъ и стрѣлами; то мы нашли бы тутъ одинъ списокъ съ того, что уже нѣсколько разъ изображено было древними и новѣйшими поэтами. Человѣкъ, или вѣрнѣе сказать, сердце его, преслѣдуемое первымъ чувствомъ любви, является въ видѣ пастушки, входящей въ свой шалашъ. Сія плѣнительная простота вымысла есть первое совершенство анакреонтическаго стихотворенія.
1-я строфа. Мягкость звуковъ, точность выраженій, расположеніе картины и вѣрность описанія такъ совершенны, что самая строгая критика не найдетъ тутъ ни одной ошибки противъ искусства. Живописцу, по прочтеніи этой строфы, остается только взять кисть и положить стихи на полотно.
2-я. Можно подумать, что стихотворецъ готовилъ свое произведеніе именно для живописи. Его дѣйствующія лица, какъ на картинѣ, остаются
______________
* Впрочемъ, какъ можно видѣть уже изъ нашего примѣчанія 1, Мечта не есть переводъ или заимствованіе изъ Анакреона, а только написана въ духѣ его.
// 592
въ неподвижномъ положеніи; между тѣмъ дѣйствіе не останавливается. Онъ помогаетъ художнику, изображая сіяющія искры и цвѣтущее лицо мальчика. Мы находимъ только, что употребленная здѣсь ипербола рѣкою искры упадали тяжела въ сравненіи съ другими частями оды. Слово рѣка не соотвѣтствуетъ тому понятію, которое рождается въ воображеніи при сыплющихся изъ кремня искрахъ.
3-я. Стихотворецъ начинаетъ раскрывать свою аллегорію. Величайшее достоинство аллегорическихъ призведеній состоитъ въ томъ, когда они не утомляютъ вниманія, въ чемъ можно упрекнуть многихъ изъ новѣйшихъ писателей, а особенно нѣмецкихъ. Древніе были осторожнѣе въ подобныхъ случаяхъ. Они не облекали своихъ отвлеченныхъ понятій въ непроницаемый покровъ, накидывали на нихъ только прозрачную сѣть. Державинъ чувствовалъ эту истину и поспѣшилъ объяснить свою аллегорію. Каждый, прочитавши стихъ:
Мнѣ въ сердце, въ душу заронилась,
пойметъ его настоящую мысль. Сколько силы заключается въ этомъ безсоюзіи: въ сердце, въ душу! Какое точное выраженіе заронилась, заимствованное изъ простонароднаго языка!
4-я. Если бы подобное состояніе души изображалъ не истинный поэтъ, онъ наполнилъ бы эту строфу описаніемъ внутреннихъ чувствованій, томленіемъ, непонятнымъ желаніемъ и тому подобное. Но поэтъ-живописецъ схватываетъ въ своемъ предметѣ только тѣ черты, которыя, такъ сказать, осязательны. Онъ знаетъ, что художникъ долженъ давать отчетъ о внутреннемъ состояніи души посредствомъ наружныхъ дѣйствій. Въ этой строфѣ третій стихъ:
Уйти хотѣла, не умѣла
есть самый музыкальный изъ всей оды; но, по крайней мѣрѣ намъ показалось, онъ не точенъ. Мы думаемъ, что авторъ желалъ сказать: она хотѣла уйти, и не могла.
5-я и 6-я. Обѣ сіи строфы можно назвать отголоскомъ истинно лирической души Державина. Немногіе осмѣлились бы прибавить ихъ къ предыдущимъ строфамъ. По крайней мѣрѣ, мы предполагаемъ, что ни одинъ французскій лирикъ, или воспитанникъ французской школы, не рѣшился бы окончить повѣствовательное начало стихотворенія такимъ драматическимъ монологомъ. Критики, руководствующіеся въ сужденіяхъ своихъ о лирической поэзіи одними холодными соображеніями ума и не раздѣляющіе сердцемъ своимъ восторговъ поэта, осуждаютъ тѣ мѣста, на которыхъ, по ихъ мнѣнію, пресѣкается естественный ходъ мыслей. Такимъ образомъ одинъ изъ французскихъ переводчиковъ* вставлялъ свои
____________
* Anthologie russe, par P. J. Emile Dupré de Saint-Manre, pag. 116.
// 593
мысли въ одѣ На смерть Мещерскаго, лучшемъ произведеніи Державина, чтобы связать его строфы. Но въ сихъ-то смѣлыхъ переходахъ и заключается истинно лирическое достоинство. Послѣднія здѣсь строфы придаютъ необыкновенную живость всей одѣ. Онѣ доказываютъ; что стихотворецъ точно увлеченъ былъ сердцемъ, а не одною счастливою мыслію, когда писалъ свое сочиненіе. Въ первой изъ сихъ строфъ, кажется, неудачно повтореніе: съ тѣхъ поръ, а во второй слово: мечты. Одно не усиливаетъ мысли, а другое не выражаетъ истиннаго чувства души, пылающей любовію, которое совсѣмъ не походитъ на мечту.
Замѣченные нами недостатки въ выраженіяхъ, впрочемъ слишкомъ маловажные и довольно обыкновенные у Державина, нисколько не отнимаютъ достоинства у сего прекраснаго произведенія. Оно всегда будетъ стоять на ряду съ тѣми неподражаемыми одами, которыя сдѣлали для насъ драгоцѣннымъ имя пѣвца Фелицы. Оно послужитъ убѣдительнѣйшимъ доказательствомъ, что важныя Музы не чуждаются веселыхъ Грацій.
// 594