Дмитриев И. И.

779. Къ И. И. Дмитріеву[1]. 22 апрѣля 1794.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Пріятное ваше письмо получилъ. Радуюсь, что вы и всѣ ваши въ добромъ здоровьи находитесь Отъ сердца моего желаю вамъ и впредь всякаго и съ родителями вашими благоденствія. Благодарю, что вы насъ помните. Мнѣ очень совѣстно предъ Николаемъ Михайловичемъ, что я, Аглаю Николаевну[2] получа, его не увѣдомилъ. Она прекрасна и пріятна; во многомъ должно бы ее мнѣ хвалить ему. Собирался по всякой день и за хлопотами упустилъ время; то теперь и неловко. Извини-пожалуй меня передъ нимъ. Но я сожалѣю, что вы съ нимъ не вмѣстѣ. Еще бы пріятнѣе для васъ время было. К. Я. моя насилу, насилу теперь только стала отдыхать и воскресать изъ мертвыхъ; такъ отдыхаютъ теперь и оживляются растенія и цвѣты. Я этому безмѣрно радъ, однако не очень веселъ, потому что за дѣлами писать стиховъ некогда и не пишу; однакоже не вовсе. Вотъ вамъ при семъ двѣ скороспѣлки, сыгранныя на сопелкѣ, прилагаю[3]. У насъ въ Польшѣ не хорошо (между насъ сказать); а въ межевой экспедиціи лучше, потому зачали по вашему дѣлу экстрактъ сочинять[4]. Между тѣмъ повѣренный вашъ поѣхалъ

// С. 6

 

 

за чѣмъ-то къ вамъ, и какъ возвратится, то и дѣло ваше слушать будемъ. Ему что-то въ Москвѣ по межевой нужда, то и далъ я ему письмо къ тамошнему судьѣ, чтобы на него лучше глядѣли. К. Я. спитъ, однако вамъ кланяется, для того что она и во снѣ помнитъ[i] о своихъ пріятеляхъ. Хотѣлъ-было къ вамъ продолжать мою бесѣду, но ѣдетъ на дворъ отецъ Самборской[5] съ стихами своего воспитанника[6], пріѣхавшаго недавно изъ Англіи, которые онъ вчера поднесъ Ея Величеству. Простите до свиданія, которое чѣмъ скорѣе воспослѣдуетъ, тѣмъ лучше. Пребываю съ истиннымъ почтеніемъ вамъ, м-вому гдрю моему, покорный слуга

Гавріилъ Державинъ.

P. S. Приложенные стихи здѣшней публикѣ неизвѣстны ‒ за тѣмъ, что очень плохи.

―――

783. Къ И. И. Дмитріеву. 24 іюля 1794.

Ну, мой другъ Иванъ Ивановичъ, радость твоя о выздоровленьи Катерины Яковлевны была напрасна. Я лишился ея 15-го числа сего мѣсяца[7]. Погруженъ въ совершенную горесть и отчаяніе. Не знаю, чтò съ собою дѣлать. Не стало любезной моей Плѣниры! Оплачьте, музы, мою милую, прекрасную, добродѣтельную Плѣниру, которая для меня только жила на свѣтѣ, которая все мнѣ въ немъ составляла. Теперь для меня сей свѣтъ совершенная пустыня… и васъ, друзей моихъ, нѣтъ къ утѣшенію моему! Простите и будьте счастливы. Вѣрный вашъ другъ

Гаврилъ Державинъ.

 

―――

786. Къ И. И. Дмитріеву. 17 октября 1794.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Дружеское твое письмо и при немъ двѣ піесы я получилъ. За обѣ благодарю. Первая хотя мнѣ стоила слезъ и не могу ее теперь безъ рыданія читать[8]; но что дѣлать! коль перемѣнить нечѣмъ, то плакать будемъ; плакать и кончать вѣкъ мой въ уныніи. Такъ судьбѣ угодно! Я было хотѣлъ самъ писать[9]; но, или чувствуя чрезмѣрно мою горесть, не могу привесть въ порядокъ моихъ мыслей, или, какъ окаменѣлый,

// С. 17

 

 

ничего и мыслить не въ состояніи бываю. Вторая піеса пришла очень кстати[10], въ самое то время какъ получено извѣстіе, что идолъ Польши, Костюшко, не токмо Ферзеномъ разбитъ и раненъ, но и сдѣланъ плѣнникомъ; и недавно также сильное пораженіе сдѣлано г. Суворовымъ, такъ что въ обоихъ потеряли на мѣстѣ непріятели около 22 тысячъ войскъ своихъ. Суворовъ чудеса сдѣлалъ: въ то время какъ прусскія войска оставили Варшаву и соединеніе съ нами, пошли во свояси, то онъ въ три дни сдѣлалъ болѣе семисотъ верстъ, увидѣлъ, напалъ и побѣдилъ. Сей ужасъ помогъ въ побѣдѣ и Ферзену. Словомъ, стихи ваши были очень кстати, и вотъ вы видите ихъ напечатанными и въ публику по волѣ Ея Величества выданными. Государынею и всѣми съ великою похвалою приняты. Я было приказалъ 50 экземпляровъ напечатать; но должно было впятеро еще прибавлять и со всѣмъ тѣмъ всѣхъ требователей удовольствовать не можно. Невѣроятно показалось, какъ въ Астраханѣ сочиненные стихи могли такъ скоро сюды перелѣтеть и почти въ одно время показались напечатанными, какъ послѣднее отъ Ферзена получено извѣстіе. И для того всѣ думали, что я написалъ; но я, чтобы доставить вамъ честь принадлежащую, долженъ былъ показать ваше письмо.

Скажите Павлу Дмитріевичу, что мнѣ никакъ не можно освободить его отъ суда. Не дѣломъ оклеветали, а дѣломъ оправдайся; по мнѣ гораздо легче удержать его на старомъ мѣстѣ, о чемъ я вообще[ii] съ его пріятелями и стараюсь. Не знаю, успѣю ли. Правду сказать трудно, и я въ томъ сумнѣваюсь, потому что и генералъ-губернаторъ подтвердилъ подверженіе ихъ суду. Впрочемъ, сожалѣю о хлопотахъ вашихъ; дай Богъ, чтобы они съ

// С. 18

 

 

пользою вамъ кончились. Ежели вамъ нужна какая моя помочь, то охотно готовъ употребить всю мою возможность. Пребываю съ почтеніемъ и проч.

 

―――

791. Къ И. И. Дмитріеву[11].

Я, братецъ Иванъ Ивановичъ, передъ любовницею вашею[12] вчерась сдѣлался очень виноватымъ. Сошлись мы съ нимъ въ

// С. 23

 

 

прихожей комнатѣ гр. Платона Александровича[13] и были вмѣстѣ съ четверть часа; но я его никакъ не узналъ. А послѣ, какъ онъ прошелъ рапортовать въ спальню, то будучи въ профилѣ и въ свѣту, лицо мнѣ его показалось знакомымъ. Спросилъ я Ивана Петровича Ляпунова: онъ разрѣшилъ мое сумнѣніе, но уже мнѣ не удалось по скоромъ его выходѣ съ нимъ поговорить. Итакъ спѣшу васъ о семъ увѣдомить, прося, чтобы вы меня предъ нимъ извинили извѣстною моею вамъ сыпучкою[14].

―――

824. Къ И. И. Дмитріеву. 5 августа 1796[15].

На письмо твое, м. г. мой Иванъ Ивановичъ, умедлилъ нѣсколько отвѣчать по причинамъ, которыя тебѣ, по образу моей жизни, не безызвѣстны: то лѣнь, то недосугъ; но теперь пишу. Сожалѣю о честномъ и любезномъ человѣкѣ Петрѣ Аѳанасьевичѣ[16]. Что дѣлать? Смерть похищаетъ кого ей только угодно. Безъ тебя и въ нашихъ знакомыхъ не одинъ, но нѣсколько человѣкъ успѣли уже отправиться на тотъ свѣтъ. Другая недѣля тому, какъ шуринъ мой Александръ Яковлевичъ Бастидонъ, зашибши роспусками весьма легко ногу, но въ 24 часа, получа антоновъ огонь, скончался.

Третьяго дни Ѳедоръ Михайловичъ Дубянскій, переѣзжая съ дачи своей чрезъ Неву, съ компаніей потонулъ[17]; а именно съ нимъ: банковые докторъ Сипажъ съ женою, кассиръ Геншъ, придворнаго закройщика Дьячкова жена. Но спаслися кой-какъ: тотъ Дьячковъ ‒ мужъ утопшей, жена Геншева, Захаржевскій ‒ протоколистъ сенатскій, и нашъ Орфеевъ[18] Иванъ Данилычъ, который ужъ былъ на днѣ, но не оробѣлъ, и кое-какъ выкарабкался къ лодкѣ, которая отъ трусости Генша, вскочившаго отъ небольшой течи на бортъ, опрокинулась и сдѣлала столько покойниковъ.

// С. 54

 

 

Послѣ печальнаго извѣстія, пріятное то, что ждутъ уже публично пріѣзда шведскаго короля съ большою свитою и готовятъ множество при дворѣ и у большихъ бояръ пировъ[19]. Сожалѣю я, что Михайло Матвѣевичъ написалъ оду на клевету и еще болѣе, ежели ее напечатаетъ[20]: она хороша, но какъ ему связаться съ Николевымъ, который есть и будетъ всѣми своими вздорами самъ на себя сатира. Надобно въ таковыхъ случаяхъ послѣдовать наставленію Сираха, который говоритъ: раздуешь искру, ‒ возгорится, а плюнешь на нее, ‒ угаснетъ.

Всѣ стрѣлы злаго дурака

Достойны лишь плевка.

Я получилъ отъ Николая Михайловича Аониды[21], ‑ книжка, въ которой много прекрасныхъ стиховъ, а особливо его эпистола къ женщинамъ очень очень хороша; но я недоволенъ окончаньемъ, т. е., послѣднимъ стихомъ[22], на который тотчасъ приходитъ мысль:

Что съ таковыми женъ друзьями

Мужья съ рогами.

И соловей, правда ваша, не весьма громокъ[23]; впрочемъ я много ему блгодаренъ, сколько за подарокъ, а вдвое, что онъ трудится къ пользѣ литературы, не такъ какъ нѣкто: лѣнится и ничего не приславъ въ сію складчину стихотворцевъ[24]. Но для

// С. 55

 

 

чего вы не отдали Гремиславы[25]? Я посылаю къ вамъ Наумовы громы, который безъ памяти радъ, что напечатаны[26]. Свидѣтельствую мое почтеніе батюшкѣ вашему и матушкѣ. Меня не отпускаютъ по сію пору, итакъ, видно, не видать мнѣ моей родимой сторонки[27]. Будьте впрочемъ здравы и благополучны. Покорнѣйшій вашъ слуга.

Измайловскіе офицеры для Марѳы Ивановны[28] и для всей публики давали балъ, фейерверкъ, ужинъ; мы были; очень было весело. Напиши поздравительные стихи Пушкину[29].

―――

 

825. Къ Д. Б. Мертваго. <Пропуск в тексте ‒ ред.> августа 1796.

М. г. мой, Дмитрій Борисовичъ. При письмѣ вашемъ отъ 6 августа свидѣтельство уфимской гражданской палаты, для займа денегъ въ Государственномъ Заемномъ банкѣ, мною получено: теперь прошу васъ усердно поспѣшить объясненіемъ на сообщеніе Заемнаго банка, въ палату посланное, о выбывшихъ изъ села Смоленскаго душахъ, и по какой причинѣ переведены не были послѣ залога въ деревню, ‒ въ коемъ также бы палата изъяснила, сколько именно числитъ она душъ въ залогѣ и на сколько дала мнѣ новыя свидѣтельства по пятой ревизіи, и удивительно для меня кажется, что въ присланномъ нынѣ вами свидѣтельствѣ сдѣлано исчисленіе по четвертой, а не по пятой ревизіи. Благодаря искренно за предпринятый по симъ моимъ хлопотамъ трудъ вашъ, пребываю и проч.

Гаврилъ Державинъ.

―――

827. Къ И. И. Дмитріеву. 6 октября 1796.

Письмо ваше, м. г. мой Иванъ Ивановичъ, отъ 6-го сентября я получилъ. По первой матеріи на отвѣтъ я вашъ согласенъ. Вотъ почему:

Когда кричитъ куликъ,

Что кто великъ, великъ,

Его такъ слышенъ крикъ ‒

Будто шумитъ голикъ!

Для грома имени Петрова

Слаба музыка куликова[30];

Но пусть по своему взываетъ всяка плоть:

Великъ, великъ Господь!

// С. 57

 

 

По второй матеріи на отвѣтъ вашъ я не согласенъ; а примѣчаніе мое шутя не для того сообщилъ я вамъ, что подозрѣваю чье развращеніе, а вотъ ради чего:

Въ замужней женщинѣ, прекрасной,

Себѣ кто дружбу пріобрѣлъ,

Для толковъ, для молвы напрасной

Онъ лучше бы ее не пѣлъ:

Какъ хладный вѣтерокъ чума для нѣжныхъ розъ,

Такъ при мужѣ и другъ вмигъ отморозитъ носъ[31].

Не погнѣвайся: это истина; но прошу меня не поссорить съ Николаемъ Михайловичемъ; я его люблю. Его привязанность къ добродѣтели и восторгъ поэта побудили похвалиться дружбою дамы; но благоразуміе въ семъ случаѣ друга, то есть ваше, должно было остеречь его въ сей нѣжной матеріи. Но оставимъ ссору. И то и другое прошу знать только про себя. Здѣшніе праздники шумные[32] исчезли какъ дымъ; по сію пору не знаемъ, что впредь будетъ; а потому и всѣ громы поэтовъ погребены подъ спудомъ, для того и я мою бездѣлицу не выпускаю[33]; аще же возсіяетъ благодать, пріидетъ желанный бракъ, они воскреснутъ, то я тотчасъ къ вамъ ихъ сообщу. Вышелъ указъ о цензурѣ. Всѣ вольныя типографіи уничтожены; дозволено только въ привелигированныхъ мѣстахъ книгопечатаніе и учреждены цензоры здѣсь и въ Москвѣ подъ вѣдомствомъ Сената и еще въ нѣкоторыхъ городахъ подъ смотрѣніемъ правительства[34]. Впрочемъ, другія новости, кажется, до васъ

// С. 58

 

 

не принадлежатъ, да и потому что ихъ никакихъ нѣтъ, кромѣ того, что моя Шмерцъ-коллегія[35] приметъ, съ окончаніемъ года, свое окончаніе. Пребываю съ тѣмъ же искреннимъ почтеніемъ, съ каковымъ и былъ, вашъ и проч.

―――

932. Отъ И. И. Дмитріева. Москва[36].

Спѣшу поздравить васъ, м. г. Гаврило Романовичъ, съ благополучнымъ пріѣздомъ. Очень сожалѣю, что не могу лично сего исполнить за сборами моими въ Петербургъ, куда я въ 11 часовъ отправлюсь. Надѣюсь тамъ имѣть удовольствіе васъ видѣть; между тѣмъ предлагаю вамъ мою квартеру и съ душевнымъ почтеніемъ имѣю честь быть в-го в-пр-ства покорнѣйшій слуга

Иванъ Дмитріевъ.

―――

947. Къ И. И. Дмитріеву. 11 февраля 1804.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Николай Ѳедоровичъ Муравьевъ[37], слышавъ отъ васъ, пересказалъ по пріязни Ушакову[38], бывшему въ межевой канцеляріи прокуроромъ, что жена его, живущая съ нимъ въ несогласіи и порознь, сочинила и отдала, будто для поправленія въ штилѣ, жизнь свою Николаю Михайловичу Карамзину, который отдаетъ оную въ печать, какъ извѣстный писатель. Въ сей жизни будто г-жа авторъ описываетъ не токмо мужа, но и отца и мать свою самыми дурными красками. Сіе уже здѣсь извѣстно. Не незнакомы также и мнѣ поведеніе всѣхъ, правила и образъ жизни, особливо двухъ послѣднихъ: перваго, по департаменту юстиціи, въ которомъ онъ былъ у меня экспедиторомъ, а втораго, по сенаторству. Я васъ увѣряю, что они ни мало не похожи на тѣхъ злыхъ или смѣшныхъ героевъ, которыхъ бы въ романахъ на позоръ публики выставлять можно было; но они самые мирные и честные люди. Итакъ всякая таковая на нихъ сатира будетъ совершенный пасквиль и по чернотѣ клеветы своей не думаю, чтобы нашла одобрителей, кромѣ людей легкомысленныхъ,

// С. 146

 

 

а особливо по извѣстности теперь, что злословятся имъ дочерью родители. Я ее описывать вамъ не хочу, а коротко скажу, что она изрядная птица, которую другой отецъ, не столь мягкосердечный, давно бы заперъ въ клѣтку. Теперь сіе легко и случиться можетъ, что когда по таковому роману обратитъ публика на него глаза и онъ извѣстенъ кѣмъ и какъ романъ писанъ, то прибѣгнетъ къ правительству, которое короткой дастъ судъ отцу съ дочерью; и вспомогателямъ также будетъ стыдно. Итакъ, ежели дошедшая сюда исторія справедлива, остерегите по дружбѣ Николая Михайловича, чтобы онъ не вмѣшивался въ сіи сплетни и не давалъ вѣры развращенной женщинѣ, которая поведеніемъ своимъ уже давно извѣстна. Пребываю и проч.

P. S. Я пишу о семъ коротенько Николаю Михайловичу и Михайлѣ Матвѣевичу[39]: ибо его, по Брянчанинову, замѣшиваютъ въ сію низость[40].

―――

948. Къ И. И. Дмитріеву. 28 февраля 1804.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Благодарю в-го пр. за письмо ваше ко мнѣ, отъ 17 числа настоящаго мѣсяца пущенное. Изъ него легко видно, что это изъ невиннаго пріятельскаго разговора, по усугубленнымъ пересказамъ и ложнымъ слухамъ, произошла сплетня, которая потревожила здѣсь отца. Онъ, увидя письма: ваше, Михаила Матвѣевича и Николая Михайловича, убѣдился въ истинѣ, что это дошелъ до него вздоръ, проситъ извиненія и тѣмъ самымъ сія искра непріятности угасла, будучи никому не извѣстною. Онъ успокоился, и вы будьте покойны. Дошелъ сюда пріятный слухъ, что нашего полку прибыло; но какъ еще не знаю правда ли, то и не осмѣливаюсь васъ поздравить[41]. Я увѣренъ,

// С. 147

 

 

что вы меня сдѣлаете участникомъ въ благополучіи вашемъ и увѣдомите. Обременяю васъ просьбою: покорно прошу васъ доставить ко мнѣ всѣ московскіе журналы и ежемѣсячныя сочиненія, на сей годъ вышедшія и выходящія, и увѣдомить о цѣнѣ. Я съ благодарностію моею тотчасъ деньги пришлю. Г. Ши. (Шишковъ) вызывалъ меня въ разговорахъ на похвалу своей критики[42], сдѣланной имъ на счетъ новыхъ писателей и, какъ кажется, болѣе Ни. Ми. Я ему отвѣчалъ, что я не грамматикъ, о всѣхъ тонкостяхъ языка, судить не могу; но мнѣ кажется, что слишкомъ пристрастны его разсужденія. Онъ отошелъ съ неудовольствіемъ. Я желаю Ни. Ми. такого же успѣха въ исторіи, какъ въ изданныхъ имъ твореніяхъ; но боюсь подражателей его, что они, выказывая свои таланты, силятся слишкомъ проповѣдывать тѣ правила, которыхъ слѣдствія опасны. Мы видимъ тому примѣры. Не бывъ въ дѣлахъ, они все легко принимаютъ и ищутъ только блестящаго. Но мудрость заключается въ срединѣ крайностей.

―――

955. Къ И. И. Дмитріеву. 5 іюня[43] 1804.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Письмо ваше получилъ и радуюсь, что вамъ понравились бездѣлушки, въ анакреонтическомъ тонѣ написанныя. Благодарю за разсылку экземпляровъ нѣкоторымъ гг. Они удостоили меня своими стихами, или журналами: то и долженъ былъ отплатить тѣмъ же продуктомъ. Гр. Хвостовъ нарочнымъ письмомъ выпросилъ у меня позволеніе напечатать въ своемъ журналѣ[44] Колесницу и Фонарь. Я позволилъ. Въ самомъ дѣлѣ, куды какъ зажурналилось, и по привычкѣ къ риѳмѣ хочется сказать: затуманилось, вмѣсто свѣта, котораго

// С. 153

 

 

ожидали[45]. Напримѣръ, я весьма не похвалю г. Измайлова[46], что онъ такъ напалъ въ своей цензурѣ несправедливо и неискусно на Ильина, человѣка молодаго весьма съ хорошими дарованіями. И кто далъ право на этотъ диктаторскій тонъ?.... Также читалъ я и всѣ тѣ стихотворенія въ переводѣ, о коихъ вы пишете, и, между нами сказать (что это никуды на сторону не выйдетъ), весьма удивлясь, особливо Пиндаровымъ одамъ[47]!!! соображая ихъ только съ нѣмецкимъ прозаическимъ переводомъ! Что жъ скажутъ знающіе языкъ греческій? какъ то и случилось, что при чтеніи ихъ нѣкто проворчалъ:

Пиндаръ бросалъ и молніи и громы;

Кутузовъ же зажегъ пучокъ соломы.

Въ дружескомъ удостовѣреніи, что это между нами останется, пребываю съ истиннымъ почтеніемъ и проч.

Г. Державинъ.

P. S. Ежели захотите, то письма свои ко мнѣ адресуйте въ Чудовъ Ямъ къ почталіону, ибо я лѣто цѣлое проживу въ деревнѣ, называемой Званка, въ Новгородскомъ уѣздѣ.

――――

968. Къ И. И. Дмитріеву. 21 декабря 1804.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Слышу я, что вы изъ деревни вашей возвратились въ Москву; но не удостоили о томъ увѣдомленіемъ вашимъ. Покорнѣйше прошу в-го пр-ва взять на себя трудъ, какъ прошлаго года, выбрать на будущій для меня нѣсколько журналовъ, на Московской пошвѣ (sic) произрастающихъ[48].

// С. 164

 

 

Ихъ, говорятъ, у васъ очень много, какъ прошлаго лѣта было грибовъ. Но какъ въ такомъ множествѣ были дубовики, масленики, березовики, шампиніоны, мухоморы и прочіе, то и не могли мы ихъ всѣхъ употреблять, а которые для русскихъ желудковъ здоровѣе. Шампиніоны, сказываютъ, очень слабятъ, масленики дѣлаютъ колику, дубовики ‒ запоръ, а мухоморы ‒ уморительны; то въ семъ случаѣ и полагаюсь на вашъ вкусъ и выборъ. Что будетъ товаръ стоить, деньги съ благодарностью къ вамъ немедленно доставлю. Увѣренъ будучи въ вашей дружбѣ, что коммиссія сія для васъ не отяготительна, пребываю впрочемъ вашего пр-ства и проч.

Гавріилъ Державинъ.

――――

970. Къ И. И. Дмитріеву. 10 января 1805.

Благодарю васъ за билеты, по коимъ журналы я московскіе получать буду; при семъ препроводить честь имѣю за нихъ 27 рублей, заплаченные вами. Вы говорите, что будто я расхулилъ журналы ваши; но я ихъ уподобилъ только множеству грибовъ, которые не весьма дурное кушанье, а особливо для крѣпкихъ желудковъ и очень хороши. А какъ я имѣю слабый, то и нанялъ повара, который не жирно и весьма мало блюдъ готовитъ; почему и читать хочется что-нибудь покороче и повкуснѣе. Но свѣтъ вѣдь своимъ чередомъ идетъ; и какъ кого чѣмъ увѣришь? Кажется, письмо мое къ Павлу Ивановичу[49] о Пиндаровомъ его переводѣ довольно ощутительно къ невыгодѣ его сказало мои мысли; но онъ принялъ его за чистую похвалу, благодарилъ меня, и слышу, что имъ еще и хвастается. Удивляюсь я, ежели знатоки не проникли моихъ истинныхъ мыслей. Хотя я и люблю правду, но говорю ее гдѣ только по должности отъ меня требуется; а между нашими братьями авторами самое лучшее дѣло, ежели и при запахѣ стервы носъ залегаетъ. По сей-то самой правдѣ и манинькій (sic) Львовъ[50], но великій надутымъ самолюбіемъ, позабывъ всѣ благодѣянія мною ему сдѣланныя, болѣе уже ко мнѣ не ходитъ. И правду сказать, какъ не возмѣриться и не поднимать носу, когда (какъ слышу здѣсь) московская публика превозноситъ его «Храмъ великихъ мужей». Послѣ сего совѣтовалъ бы я умолкнуть и всякой лучшей рецензіи. Почто глухимъ пѣть и дуть на вѣтеръ! Но какъ бы то ни было, предвижу я между Москвою и Петербургомъ великую литературную бурю. Твердятъ уже здѣсь на театрѣ русскаго Штерна[51]; тутъ-то полетятъ громы и молніи; штыки новаго и стараго штиля засверкаютъ, межъ коими

// С. 166

 

 

я, прижавшись въ уголку, съ истиннымъ почтеніемъ пребываю и проч.

Гавріилъ Державинъ.

――――

971. Къ И. И. Дмитріеву. 14 января 1805.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Покорно прошу вложенную здѣсь бумагу[52], отдать напечатать въ одинъ изъ тѣхъ журналовъ, которые ко мнѣ присылаться будутъ; чѣмъ обяжете съ почтеніемъ и преданностію пребывающаго и проч.

――――

972. Къ нему же. 23 января 1805.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Благодарю тысячу разъ за примѣчанія и поправки[53]. Видите, какъ худо безъ друзей писать: не увидишь, какъ ошибешься; но ежели еще не напечатаны, то не лучше ли переправить такимъ образомъ: Ахъ! плачьте чада, плачьте други: ибо, мнѣ кажется, тутъ нужно повтореніе; то и можно прибѣгнуть къ обыкновенной у нашей братьи затычкѣ[54]. У цѣвницы, или у дудки струнъ нѣтъ, хотя поэзія и имѣетъ вольность называть лады струнами, а струны ладами; то не лучше ли такъ: Но кто жъ моей гитары струны[55] на нѣжный будетъ тонъ спускать[56]. Впрочемъ, ежели ужъ подъ прессъ попало, то быть тому такъ[57]. Пребываю съ почтеніемъ и преданностію и проч.

Гавріилъ Державинъ.

――――

977. Къ И. И. Дмитріеву. 21 ноября 1805.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Письмо ваше отъ 6 числа и портретъ получилъ исправно, который срисовалъ, съ благодарностію возвратить не умедлю. Относительно стиховъ Дмитрія Ивановича[58] и прочихъ господъ, которыми они спѣшатъ наводнять ихъ журналы, ничего другаго сказать не могу, какъ предать ихъ волѣ Божіей; ибо публика равнодушно ихъ терпитъ. Что дѣлать, и какъ ихъ увѣришь въ противномъ ихъ самолюбію? Однакоже Дмитрію Ивановичу, при благодарности моей за похвалу его мнѣ, напечатанную въ минувшемъ мѣсяцѣ въ Другѣ Просвѣщенія[59], попытаюсь сказать правду. Не знаю, сдѣлаетъ ли запоръ сія позолоченная

// С. 172

 

 

крѣпительная пилюля. У насъ здѣсь свой витія: Павелъ Юрьевичъ Львовъ сочинилъ историческое слово князю Пожарскому и Минину[60]. Въ прошедшій четвергъ въ собраніи авторовъ читали. Превеликая кипа! такъ что, минуя вступленіе и первую часть и не докончивъ, одной серединой занимались отъ 7 часовъ вечера до 1 за полночь. Удивительное изобиліе, или, лучше сказать, пространное море велерѣчія. При всемъ томъ есть поразительныя мѣста, которыя совершенную заслуживаютъ похвалу. Это домъ Шереметева, или лавка щепетинныхъ (sic) товаровъ и мебелей прекрасныхъ, на которыя глядя столбенѣешь, не зная которую выбрать, и въ нерѣшимости выходишь ни съ чѣмъ. Словомъ: тутъ красота и блескъ, и слово въ слово арабескъ[61]. Здѣсь продаютъ старинный манускриптъ подъ заглавіемъ Ковчегъ Русской Правды. Не знаю, извѣстенъ ли онъ Николаю Михайловичу[62]. Меня просили къ нему его адресовать, по слухамъ, что будто ему дано право отъ короны закупать такія древности для его Исторіи; а для того препровождаю я заглавіе матеріямъ, въ той книгѣ находящимся. До полученія отъ него или отъ васъ извѣстнія я ее удержу у себя. Прошу подписаться за меня для будущаго года на журналъ г. Каченовскаго[63]. Это правда, что онъ изъ всѣхъ лучшій, а для компаніи ему можно взять Ученыя Вѣдомости[64] и Друга Просвѣщенія, ежели выходить будутъ, или какой

// С. 173

 

 

другой вы заблагоразсудите; въ чемъ и полагаюсь на вашъ вкусъ. Что будетъ стоить, не умедлю деньги съ благодарностію возвратить. Пребываю и проч.

Гавріилъ Державинъ.

――――

981. Къ И. И. Дмитріеву. 2 марта 1806.

(Письмо это, касающееся переводныхъ стихотвореній Державина: Цирцея и Дѣва за арфою, уже напечатано въ примѣчаніяхъ къ нимъ; см. Томъ II, стр. 536 и 540. Помѣщаемъ здѣсь только небольшую приписку къ этому письму):

Послѣдняя кантата г. Мерзлякова, переведенная съ Драйденовой, право прекрасна; не знаю только, какъ близка съ подлинникомъ[65].

――――

982. Къ нему же. 8 марта 1806.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Письмо ваше и при немъ дружескій, а для меня весьма пріятный подарокъ вашъ въ 3-й части сочиненій вашихъ получилъ[66]. Я тотчасъ его съ крайнимъ вниманіемъ прочелъ. Нахожу ту же чистоту мыслей и пріятность слога, какъ въ первыхъ вашихъ твореніяхъ. Но кажется, или вы наскучили стихотворствомъ, или съ намѣреніемъ сокращались въ нѣкоторыхъ басняхъ вашихъ, сжимая слишкомъ слогъ оныхъ, который, при всей своей краткости въ семъ родѣ сочиненій и простотѣ, долженъ быть сколько легокъ, столько и игривъ; а для того и выскочили у меня слѣдующіе четыре стиха, которые, по дружбѣ моей, къ вамъ одному только и сообщаю:

О! какъ сердитъ бывалъ градской нашъ бургомистръ,

Изъ первостатейныхъ кто въ мѣщане исключался.

Досадно, что и ты талантъ свой крыть старался,

Изъ баснослова ставъ, мой другъ, эпиграммистъ[67].

Пребываю впрочемъ и т. д.

Гавріилъ Державинъ.

 

――――

986. Къ И. И. Дмитріеву. 22 ноября 1806.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Имѣю честь в-го пр-ва поздравить съ прикрасою, полученною отъ Государя Императора[68]. Желаю вамъ болѣе и болѣе. Я вамъ долженъ два рубли за Эстетику[69]. Прошу покорнѣйше подписаться на полученіе журналовъ и взнесть деньги для Вѣстника Европы, Друга Просвѣщенія и Ученыхъ Вѣдомостей, а болѣе никакихъ. Деньги съ благодарностію, чтó будетъ стоить, доставлю. При семъ препровождаю пять экземпляровъ новаго моего продукта[70]. Прошу по надписямъ доставить и тѣмъ меня одолжить. Читалъ я нѣкоторую драму, какъ говорятъ, сочиненія Юрія Александровича Нелединскаго и Сандунова[71].

// С. 181

 

 

Завязка очень хитра, но по моему мнѣнію не дѣлаетъ чести ихъ нравственности. Но я въ таковыхъ сочиненіяхъ не знатокъ; а можетъ быть, и не они писали: то и замѣчаю только для любопытства вашего. Пребываю и проч. Гавріилъ Державинъ.

――――

1000. Къ И. И. Дмитріеву. 10 ноября 1808.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Почтенное и пріятное мнѣ в-го пр-ва письмо отъ 2 ч. текущаго мѣсяца получилъ. Весьма ласкательно мнѣ, что вы меня вспомнили, а болѣе, что имѣли намѣреніе ко мнѣ заѣхать въ деревню. ‒ Какъ бы я былъ радъ! несказанно бы вы меня одолжили! Сенатскіе и парнасскіе сослужебники сколько бы кое-чего наговорили! Съ Анною Петровной[72] мы иногда видимся и бесѣдуемъ о васъ; и какъ она застѣнчива и скромна, то всякой разъ при имени вашемъ заикается и дрожитъ: ‒ это, я думаю, отъ того, что столь нѣжнаго и пріятнаго стихотворца, какъ вы, иначе невозможно вспомнить; но какъ теперь разобранъ чрезъ Неву мостъ, то и не могу я её скоро видѣть и поблагодарить за то, что она подала поводъ вамъ ко мнѣ писать. ‒ Вручитель сего письма, племянникъ мой, сынъ покойнаго Николая Александровича Львова, который васъ такъ любилъ, имѣетъ въ Москвѣ дѣло по Сенату, ‒ не по департаменту вашему, но покорнѣйше прошу васъ замолвить за справедливость его у кого либо ваше слово. Вы меня симъ много обяжете, пребывающаго и проч.

Г. Державина.

――――

1005. Къ И. И. Дмитріеву. 15 февраля 1809.

М. г. мой, Иванъ Ивановичъ. Услышавъ, что вы возвратились изъ коммиссіи вашей[73], препровождаю къ вамъ и къ Н. М. Карамзину по экземпляру моихъ сочиненій[74], заключающихся каждый въ четырехъ томахъ. Если вамъ не наскучатъ мои

// С. 196

 

 

бредни и захотите вы прочесть драматическія мои произведенія, то можете вы и Николай Михайловичъ полюбопытствовать о томъ у Василья Ивановича Нелидова[75], которому я нынѣ послалъ трагедію мою Евпраксію, а чрезъ нѣсколько почтъ доставлю Ирода и Маріамну[76]. ‒ Вы удивитесь и вѣрно скажете про себя, что я подъ старость ряхнулся съ ума, пустившись по неизвѣстной мнѣ понынѣ дорогѣ въ храмъ Мельпомены; но что дѣлать отъ бездѣлья? Оды уже наскучили; итакъ я хотѣлъ испытать русскую пословицу: смѣлымъ Богъ владѣеть! Пусть господа ваши критики цѣнятъ, какъ хотятъ, но дѣло уже сдѣлано. Пребываю и т. д.

_________

1187. Отъ И. И. Дмитріева[77].

Не преминую войти въ прописанныя вами обстоятельства, м. г. Г. Р. Вчера я не спалъ съ 9 часу, а не могъ принимать никого потому, что другой день потерялъ голосъ и слабъ грудью, слѣдовательно нужно было хранить молчаніе, хотя и нынѣ въ томъ же положеніи, но всѣмъ сердцемъ

// С. 372

 

 

хочу васъ видѣть и буду васъ ожидать. И такъ до свиданія. В-го в-пр. покорнѣйшій слуга

Дмитріевъ.

_________