ОТДЕЛЕНИЕ VII. Царствование императора Павла

ОТДѢЛЕНІЕ VII.

Царствованіе Императора Павла.

Ноября 6-го дня 1796 году, поутру часу въ 11-мъ, получилъ Державинъ свѣдѣніе отъ служившаго при Кабинетѣ надворнаго совѣтника, бывшаго прежде при немъ секретаремъ, Маклакова, что Государыня занемогла (хотя тогда уже она, какъ выше сказано, отъ удара скончалась), и какъ это иногда случалось, то и уваженія большаго сія непріятная вѣдомость не имѣла; но послѣ обѣда, часу въ 6-мъ, увѣдомился отъ товарища своего, сенатора Семена Александровича Неклюева[584], что она отыде сего свѣта: то поѣхали они во дворецъ и нашли ее уже среди спальни лежащую, покрытую бѣлою простынею. Державинъ, имѣвъ входъ въ внутренніе чертоги, вошелъ туда и, облобызавъ по обычаю тѣло, простился съ нею съ пролитіемъ источниковъ слезъ. Вскорѣ пріѣхалъ сынъ ея, Наслѣдникъ или новый Императоръ Павелъ. Тотчасъ во дворцѣ пріяло все другой видъ, загремѣли шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеваніи города, ворвались въ покои вездѣ военные люди съ великимъ шумомъ. Но описывать въ подробности всѣхъ происшествій, тогда случившихся, было

// С. 701

бы здѣсь излишно, ибо они принадлежатъ до государственной исторіи, а не до частной жизни Державина. Онъ на другой день, вообще съ прочими государственными чинами, въ сенатской церкви принесъ присягу. Потомъ отправилъ всѣ погребательныя церемоніи, бывъ не одинъ разъ дежурнымъ какъ во дворцѣ при тѣлѣ новопреставльшейся Императрицы, такъ и въ Невскомъ монастырѣ при гробѣ покойнаго Императора Петра III (ибо Павелъ восхотѣлъ соединить тѣла ихъ въ одной могилѣ въ крѣпости Св. апостола Павла, въ соборной церкви), и наконецъ и при самомъ погребеніи, оставаясь все сенаторомъ и коммерцъ-коллегіи президентомъ. Но скоро вышелъ отъ Императора указъ о возстановленіи на прежнихъ Петра Великаго правахъ всѣхъ государственныхъ коллегій, въ томъ числѣ и коммерцъ, и въ то же время, поутру въ одинъ день рано, придворный ѣздовой лакей привезъ отъ Императора повелѣніе, чтобъ онъ тотчасъ ѣхалъ во дворецъ и велѣлъ доложить о себѣ чрезъ камердинера Его Величеству. Державинъ сіе исполнилъ. Пріѣхалъ во дворецъ, еще было темно, далъ знать о себѣ камердинеру Кутайцову[585], и коль скоро разсвѣло, отворили ему въ кабинетъ двери. Государь, давъ ему поцѣловать руку, принялъ его чріззвычайно милостиво и, наговоривъ множество похвалъ, сказалъ, что онъ знаетъ его со стороны честнаго, умнаго, безынтереснаго и дѣльнаго человѣка, то и хочетъ его сдѣлать правителемъ своего Верховнаго Совѣта, дозволивъ ему входъ къ себѣ во всякое время, и если что теперь имѣетъ, то чтобы сказалъ ему, ничего не опасаясь. Державинъ, поблагодаря его, отозвался, что онъ радъ ему служить со всею ревностію, ежели Его Величеству угодно будетъ любить правду, какъ любилъ ее Петръ Великій. По сихъ словахъ взглянулъ онъ на него пламеннымъ взоромъ; однако весьма милостиво раскланялся. Это было въ понедѣльникъ. Во вторникъ дѣйствительно вышелъ указъ объ опредѣленіи его, но не въ правители

// С. 702

Совѣта, какъ ему Императоръ сказалъ, а въ правители канцеляріи Совѣта, въ чемъ великая есть разница; ибо правитель Совѣта могъ быть какъ генералъ-прокуроръ въ Сенатѣ, то есть пропустить или не пропустить опредѣленіе, а правитель канцеляріи только управлять оною. Сіе его повергло въ недоумѣніе, и для (того) во вторникъ и въ середу, дѣлая визиты членамъ Совѣта, искренно нѣкоторымъ изъ нихъ открылъ, что онъ, будучи сенаторомъ, не знаетъ какъ поступить и для того рѣшился попросить у Государя инструкціи. Ему сіе присовѣтовали, тѣмъ паче какъ Стефанъ Ѳедоровичъ Стрекаловъ[586] сказалъ; что въ первую турецкую войну дана была покойною Императрицею инструкція, но единственно на военныя дѣйствія, а когда та война кончилась, и начали вступать въ Совѣтъ и гражданскія дѣла, то Государыня, первую инструкцію взявъ, хотѣла издать другую; но по препятствіямъ, оказываемымъ княземъ Вяземскимъ, день отъ дня отлагала.

Насталъ четвергъ, то есть день совѣтскій. Державинъ, пріѣхавъ въ оный, не зналъ, какъ ему себя вести, и для того, не садясь ни за столъ членовъ, ни за столъ правителя канцеляріи, слушалъ дѣла стоя или ходя вокругъ присутствующихъ. По окончаніи засѣданія князь Александръ Борисовичъ Куракинъ[587], вставъ, приказывалъ, что когда напишется протоколъ о дѣлахъ, о коихъ разсуждали, то чтобъ оный привезъ онъ къ нему для поднесенія Императору. Сіе его пуще смутило, ибо изустно слышалъ отъ Государя, что онъ ему во всякое время съ дѣлами дозволилъ къ себѣ доступъ; а какъ онъ во всѣ сіи дни имѣлъ счастіе, съ прочими членами Совѣта, приглашаемъ быть къ обѣду и ужину Его Величества, то имѣлъ случай говорить и съ самимъ

// С. 703

Куракинымъ о своемъ намѣреніи просить инструкціи, давъ ему почувствовать, что ему самому входъ Императоръ къ себѣ дозволилъ. Хотя сей вельможа на то былъ согласенъ, однако (какъ) Державинъ опослѣ узналъ, что онъ былъ имъ всѣмъ непріятенъ, ибо по собственному своему выбору, а не по ихъ представленію Государь посадилъ его въ Совѣтъ. Вслѣдствіе чего и нашли они минуты сдѣлать на него разныя неблагопріятныя внушенія, какъ между прочимъ, что Державинъ низкимъ почитаетъ для себя быть изъ сенаторовъ правителемъ канцеляріи Совѣта; что Вейдемейеръ, бывшій тогда онымъ[588], считаетъ тѣмъ себя обиженнымъ. Но какъ бы то ни было, Державинъ, слѣдуя твердо своему намѣренію, пріѣхалъ во дворецъ рано поутру въ пятницу просить инструкціи. Его не допустили, потому что все утро занималъ его (Государя) канцлеръ Остерманъ[589], и тутъ-то, какъ опослѣ слышно было, по направленію другихъ, а именно графа Безбородки (ибо онъ самъ былъ честнѣйшій человѣкъ), вышесказанныя сдѣлалъ Императору внушенія. По сей причинѣ принужденъ былъ въ пятницу ѣхать ни съ чѣмъ домой; а въ субботу, долго ожидавъ, былъ принятъ, казалось, довольно ласково. Онъ спросилъ; «Что вы, ГавріилъРомановичъ?» Сей отвѣтствовалъ: «По волѣ вашей, Государь, былъ въ Совѣтѣ; но не знаю, чтό мнѣ дѣлать.» — «Какъ, не знаете? дѣлайте, чтό Самойловъ дѣлалъ.» (Самойловъ былъ при Государынѣ правителемъ канцеляріи Совѣта, счисляясь при дворѣ камергеромъ). «Я не знаю, дѣлалъ ли что онъ: въ Совѣтѣ никакихъ его бумагъ нѣтъ, а сказываютъ, что онъ носилъ только Государынѣ протоколы Совѣта, потому осмѣливаюсь просить инструкціи.» — «Хорошо, предоставьте мнѣ.» Симъ бы

// С. 704

кончить должно было; но Державинъ по той свободѣ, которую имѣлъ при докладахъ у покойной Императрицы, продолживъ рѣчь, сказалъ: не знаетъ онъ, что сидѣть ли ему въ Совѣтѣ, или стоять, то есть быть ли присутствующимъ, или начальникомъ канцеляріи. Съ симъ словомъ вспыхнулъ Императоръ; глаза его какъ молньи засверкали, и онъ, отворя двери, во весь голосъ закричалъ стоящимъ предъ кабинетомъ Архарову, Трощинскому и прочимъ, изъ коихъ первый тогда былъ въ великомъ фаворѣ: Слушайте: онъ почитаетъ быть въ Совѣтѣ себя лишнимъ, а оборотясь къ нему: Поди назадъ въ Сенатъ и сиди у меня тамъ смирно, а не то я тебя проучу. Державинъ какъ громомъ былъ пораженъ таковымъ царскимъ гнѣвомъ и въ безпамятьи довольно громко сказалъ въ залѣ стоящимъ: «Ждите, будетъ отъ этого ... толкъ». Послѣ сего выѣхалъ изъ дворца съ великимъ огорченіемъ, размышляя въ себѣ: ежели за то, что просилъ инструкціи, дабы вѣрнѣе отправлять свою должность, заслужилъ гнѣвъ Государя, то чтό бы было, когда(бъ), не имѣя оной, сдѣлалъ какую погрѣшность, а особливо въ толь критическое время, когда всѣ прежнія учрежденія Петра Великаго и Екатерины зачали сумасбродно безъ всякой нужды коверкать. Въ таковыхъ мысляхъ пріѣхавъ домой, не могъ удержаться отъ горестнаго смѣха, разсказывая женѣ съ нимъ случившееся. Скоро послѣ того услышалъ, что въ Сенатъ присланъ имянной указъ, въ коемъ сказано, что онъ отсылается назадъ въ сіе правительство за дерзость, оказанную Государю[590]; а кавалергардамъ дано повелѣніе, чтобъ его не впускать во время собранія въ кавалерскую залу[591].

Таковое посрамленіе узнавъ, родственники собрались къ нему и, съ женою вмѣстѣ осыпавъ его со всѣхъ сторонъ журьбою,

// С. 705

что онъ бранится съ царями и не можетъ ни съ кѣмъ ужиться, принудили его искать средствъ преклонить на милость Монарха. Не зналъ онъ, что дѣлать и кого просить. Многіе вельможи, окружавшіе Государя, хотя были ему знакомы и оказывали прежде благопріятность, но не имѣли духа и чувства состраданія, а жили только для себя; то онъ ихъ и не хотѣлъ безпокоить, а по прославляемымъ столь много добродѣтелямъ и христіанскому житію, казалось ему лучше всѣхъ прибѣгнуть къ князю Николаю Васильевичу Репнину, котораго Государь тогда уважалъ, и что, какъ всѣ говорили, онъ склоненъ былъ къ благотворенію: то онъ и поѣхалъ къ нему поутру рано, когда у него еще никого не было и онъ былъ въ кабинетѣ, или въ спальной своей еще только одѣвался. Приказалъ о себѣ доложить, дожидаясь въ другой комнатѣ, и какъ они раздѣлены были одной стѣной, или дверью, завѣшенною сукномъ, то и слышенъ былъ голосъ докладчика, который къ нему вошелъ[592]. Онъ ему сказалъ: «Пришелъ сенаторъ и хочетъ васъ видѣть». — «Кто такой?» — «Державинъ». — «Зачѣмъ?» — «Не знаю.» — «Пусть подождетъ». Наконецъ, послѣ хорошаго часа, вышелъ, и съ надменнымъ весьма видомъ спросилъ: «Что вы?» Онъ ему пересказалъ случившееся съ нимъ происшествіе. Онъ, показавъ презрѣніе и отвернувшись, сказалъ: «Это не мое дѣло мирить васъ съ Государемъ.» Съ симъ словомъ Державинъ поклонясь вышелъ, почувствовавъ въ душѣ своей во всей силѣ омерзѣніе къ человѣку, который носитъ на себѣ личину благочестія и любви къ ближнему, а въ сердцѣ адскую гордость и лицемѣріе. Скоро послѣ того низость души сего князя узнали и многіе, и Императоръ его отъ себя отдалилъ[593]. Таковы-то почти всѣ святоши; но

// С. 706

какъ бы то ни было, Державинъ, по ропоту домашнихъ, былъ въ крайнемъ огорченіи и наконецъ вздумалъ онъ, безъ всякой посторонней помощи, возвратить къ себѣ благоволеніе Монарха посредствомъ своего таланта. Онъ написалъ оду на восшествіе его на престолъ, напечатанную во второй части его сочиненій подъ надписью «Ода на новый 1797 годъ»[594] и послалъ ее къ Императору чрезъ Сергѣя Ивановича Плещеева[595]. Она полюбилась и имѣла свой успѣхъ. Императоръ позволилъ ему чрезъ адъютанта своего князя Шаховскаго пріѣхать во дворецъ и представиться, и тогда же данъ приказъ кавалергардскому начальнику впускать его въ кавалерскую залу по прежнему[596].

Между тѣмъ въ тѣ дни, какъ онъ почитался въ Совѣтѣ, непріятели его смастерили выжить изъ коммерцъ-коллегіи, которая возстановлена[597] въ превосходнѣйшее достоинство, чѣмъ учреждена была съ самаго начала Петромъ Великимъ, ибо и коммиссія о коммерціи и таможенная канцелярія, все заключалось въ ней. Президентомъ пожалованъ тайный совѣтникъ Петръ Александровичъ Соймоновъ[598], и Державинъ, по исключеніи его изъ Совѣта, остался только въ Сенатѣ въ межевомъ департаментѣ, и тамъ, когда случались спорныя и шумливыя дѣла, то онъ шутя повторялъ императорскія слова: «мнѣ велѣно сидѣть смирно, то дѣлайте

// С. 707

вы какъ хотите; а я сказалъ уже мою резолюцію». Однакоже въ сіе время многіе прибѣгали къ нему утѣсненные, прося быть третейскимъ судьею въ ихъ запутанныхъ и долго продолжающихся тяжбахъ, и также отдавали себя и ихъ имѣнія по разстроеннымъ отъ долговъ ихъ обстоятельствамъ. Хотя таковая общественная довѣренность къ нему началась еще въ царствованіе Екатерины, но при Павлѣ до такой степени возросла, что онъ имѣлъ въ управленіи своемъ 8-мъ опекъ, а именно: 1, госпожъ Фурсовыхъ[599]; 2, графа Чернышева[600]; 3, князя Гагарина; 4, графини Брюсовой[601]; 5, князя Голицына; 6, графини Матюшкиной; 7, генерала Зорича[602], 8, госпожи Колтовской, кромѣ постороннихъ, которые требовали отъ него совѣтовъ, какъ-то сенатора Самарина и графа Апраксина, для которыхъ иногда писывалъ нарочито трудныя бумаги. Хотя съ имѣній, состоящихъ въ его попечительствѣ, получалъ онъ ежегоднаго дохода до милліона рублей, но не пользовался опредѣленными по законамъ и пятью

// С. 708

процентами, почитая низкимъ служить своему брату изъ-за платы. Касательно жъ третейскихъ судовъ важныхъ и не важныхъ, по имянному указу и по обоюдному согласію тяжущихся, съ посредниками и безъ посредниковъ, рѣшилъ близъ сотни; но по именамъ ихъ назвать трудно, а упомяну нѣсколько знаменитѣйшихъ. А именно назову: 1, покойнаго Евдокима Никитича Демидова оставшуюся вдову съ дѣтьми ея, съ имѣніемъ болѣе милліона[603]; 2, графа Матвѣя Ѳедоровича Апраксина съ супругою его[604]; 3, графа Ѳедора Григорьевича Орлова съ генеральшею Фурсовою; 4, графа Моцениго съ банкиромъ Сутерландомъ; 5, аглинскаго купца Ямеса съ компаніею; 6, Анну Александровну Лопухину съ ея деверемъ[605]; 7, графиню Брюсъ съ графомъ Мусинымъ-Пушкинымъ; 8, многихъ кредиторовъ графа Чернышева и князя Гагарина; 9, графа Алексѣя Ивановича Мусина-Пушкина съ Иваномъ Ивановичемъ Шуваловымъ[606]; 10, родныхъ братьевъ Александра и Дмитрія Львовичей Нарышкиныхъ въ раздѣлѣ между ими имѣнія; 11, зятя ихъ, польскаго графа, по фамиліи не упомню[607]; 12, генералъ-маіора Маркловскаго съ генералъ-прокуроромъ Самойловымъ и прочими наслѣдниками покойнаго князя Потемкина, и другихъ многихъ, какъ выше сказано, о которыхъ не упомню. Но за неизлишнее почитаю о нѣкоторыхъ изъ нихъ по особливымъ происшествіямъ, въ которыхъ наиболѣе ознаменовался характеръ Державина, объяснить подробнѣе, какъ-то:

Первое. Графъ Чернышевъ былъ порученъ ему въ опеку въ чрезвычайно-разстроенныхъ обстоятельствахъ, такъ что имѣнія далеко не доставало на расплату[608] его долговъ, изъ коихъ большая

// С. 709

часть были несправедливы, а въ томъ числѣ казенныхъ до 200,000 рублей, Нечего было дѣлать, какъ отдать все движимое и недвижимое имѣніе на раздѣлъ кредиторамъ, какъ то было предмѣстникъ его графъ Сиверсъ[609] уже и сдѣлалъ; но въ такомъ случаѣ толь знатный домъ графовъ Чернышевыхъ долженъ былъ повергнуться въ бѣдственное уничиженіе: мужъ, жена и малыя дѣти кормиться мірскимъ подаяніемъ. Итакъ Державинъ рѣшился Императору послать письмо, въ которомъ объяснилъ несправедливость долговъ и незаконность обязательствъ; не токмо многихъ партикулярныхъ, но и выше показаннаго казеннаго долгу; прося первые приказать разобрать въ судебныхъ мѣстахъ, а вторые если (не) вовсе не взыскивать, то по крайней мѣрѣ безъ процентовъ. Таковая смѣлая просьба въ Павловы времена, чтобъ опорочивать казенный долгъ, была не шутка. Всѣ думали, что его пошлютъ въ Сибирь; но, противъ всякаго чаянія, получилъ удивительный рескриптъ, въ которомъ Государь говорилъ, что хотя и видитъ онъ представленіе попечителя справедливымъ, но почитаетъ и самъ себя банкротомъ, а для того повелѣваетъ государственному казначею казенный долгъ безъ процентовъ разсрочить на такое время, какъ изъ доходовъ можно будетъ заплатить его, безъ всякаго залога, подъ честное слово Державина; партикулярные долги сыновніе[610], сумнительные, отослать на разборъ судебныхъ мѣстъ, а между тѣмъ родительскіе и справедливые долги заплатить, взявъ суммы изъ банка вновь подъ залогъ имѣнія. Такимъ образомъ вдругъ нерѣшимый узелъ всѣхъ долговъ графа Чернышева развязался[611]: 1-е) Казенный долгъ безъ залогу и безъ процентовъ разсроченъ на 8 лѣтъ, потому что онъ былъ въ самомъ дѣлѣ несправедливый, ибо нѣкто Диго, конторщикъ банкира

// С. 710

Сутерланда, взявъ отъ Чернышева вексель на расплату его партикулярныхъ долговъ и незаплатя, взнесъ оные въ кассу банкира на мѣсто полученныхъ имъ изъ казны для пересылки въ чужіе краи, когда открылось вышеописанное банкротство банкира Сутерланда, почему и сталъ графъ Чернышевъ вдвойнѣ должнымъ, и казнѣ и партикулярнымъ людямъ. 2-е) Партикулярныхъ кредиторовъ обязательства сумнительныя велѣлъ препроводить на разсмотрѣніе судебныхъ мѣстъ по законамъ. 3-е) Несмотря на запрещенія, учиненныя по симъ обязательствамъ, приказалъ банку выдать сумму на имѣніе графа Чернышева, доставшееся ему по наслѣдству отъ родителей и заплатить сперва долги родительскіе, а потомъ и сыновніе, которые окажутся несумнительными. Вслѣдствіе чего Державинъ разобралъ обязательства молодаго графа Чернышева и, подведя законы, открылъ ихъ истинное достоинство, по коему должны они быть заплаченными или уничтоженными; созвалъ кредиторовъ чрезъ публики и, положа съ одной стороны векселя ихъ съ примѣчаніями на оные, а съ другой положа ассигнаціи, занятыя изъ банка, оставшіяся за платежемъ родительскихъ долговъ, требовалъ ихъ согласія, хотятъ ли они за несправедливые по законамъ получить половинныя суммы, или отосланы быть въ судебныя мѣста для разбирательства по законамъ. Поелику жъ обязательства, какъ выше сказано, были беззаконныя и сумнительныя, то большая часть кредиторовъ и согласились съ радостію принять половинныя суммы обязательства; но нѣсколько захотѣли подвергнуться судебному разсмотрѣнію, которыхъ оказалось не болѣе, какъ тысячъ на сорокъ. Итакъ однимъ разомъ масса на два милліона долговъ рѣшилась, кредиторы были всѣ довольны, а Чернышевъ остался въ двадцатипятилѣтній банкъ долженъ только до шестисотъ тысячъ, да казнѣ и партикулярнымъ людямъ до 400, которые росписаны платежемъ въ годы, и въ правленіе Державина изъ доходовъ заплачены. Оставалось только заплатить княгинѣ Дашковой 18 тысячъ рублей, въ то самое время, когда, за платежемъ процентовъ въ банкъ 50,000, Черныіпевъ получалъ доходу около 70,000 рублей. Но при всемъ (томъ), по привычкѣ къ роскоши и къ мотовству, наскучивъ жить въ довольствѣ

// С. 711

и покоѣ, пожелалъ быть свободнымъ отъ попечительства. Вслѣдствіе чего Державинъ, взявъ отъ него квитанцію въ добропорядочномъ управленіи имѣніемъ его и въ полученіи имъ по отчетамъ суммъ, въ 1807 или 1808 годахъ[612] освободилъ его отъ своей опеки, и онъ послѣ того, продавъ нѣсколько душъ, за всѣмъ тѣмъ сдѣлался должнымъ не менѣе почти, какъ прежде.

Второе происшествіе по третейскому разбирательству случилось не менѣе примѣчанія достойное, означающее характеръ Императора Павла и Державина. Оно было слѣдующее. Князь Потемкинъ имѣлъ у себя въ Польшѣ мѣстечко Дубровну[613], купленное у князя Любомирскаго[614], въ которомъ была устроенная имъ прекрасная суконная фабрика, которой управлялъ изъ пріязни или, лучше, изъ раболѣяства армейскій подполковникъ Маркловскій[615]. Послѣ же смерти князя, вступили въ наслѣдство графъ Самойловъ съ прочими сонаслѣдниками и сонаслѣдницами. Маркловскій пріѣхалъ къ нимъ въ Петербургъ для разсчета по фабрикѣ, и какъ въ то время былъ графъ Самойловъ генералъ-прокуроромъ и въ великомъ случаѣ при дворѣ, то натурально и не весьма уважалъ управителя фабрики, и какъ онъ имѣлъ счетъ по неполученію обѣщаннаго жалованья и по прочимъ издержкамъ на князя, то Самойловъ не токмо не заплатилъ ему требуемыхъ имъ суммъ, но, сдѣлавъ и притѣсненіе, исходатайствовалъ отъ Императрицы указъ, чтобъ счесть его въ могилевской казенной палатѣ, будто по казенному управленію, куды и отосланъ былъ въ кибиткѣ подъ присмотромъ офицера. Натурально, въ угодность сильнаго, можетъ, были сдѣланы ко вреду его многія натяжки; но какъ бы ни было, онъ считалъ себя обиженнымъ и неудовлетвореннымъ.

// С. 712

Въ такомъ положеніи дѣло застала смерть Императрицы. Обстоятельства перемѣнились: Маркловскій сталъ посмѣлѣе говорить и уграживать жалобою Императору. Графъ Самойловъ испугался, и прибѣгли оба къ посредству Державина, чтобъ онъ разобралъ ихъ третейскимъ разбирательствомъ, который потребовалъ отъ нихъ съ каждой стороны объясненіевъ и документовъ, по чему кто себя правитъ. Они представили кратчайшіе, изъ которыхъ однако примѣтили уже со стороны Маркловскаго излишнія требованія, а со стороны Самойлова спесь и самоуправство, что не хотѣлось ему и малаго сдѣлать удовлетворенія. Въ такомъ случаѣ не было надежды къ добровольному примиренію, а надобно было рѣшить властію, которую обвиненный всегда почитаетъ несправедливою. А потому и требовалъ посредникъ отъ нихъ, на законномъ основаніи, отъ крѣпостныхъ дѣлъ записи, чтобъ безъ всякихъ отговорокъ рѣшеніе его исполнили. Маркловскій на сіе согласился; но графъ Самойловъ не хотѣлъ себя подвергнуть сему обязательству, а говорилъ, что онъ и безъ записи исполнитъ положеніе суда. Держивинъ, знавъ его къ колебанію склонный нравъ, не хотѣлъ вотще употреблять труда своего, а для того отъ посредничества отказался.

Скоро послѣ того дворъ отправился въ Москву для коронаціи[616], графъ Самойловъ туды поѣхалъ. Тамъ снискалъ онъ, по своему старому знакомству и связямъ придворнымъ, пріязнь между приближенными Императору, какъ-то: генералъ-прокурора тогда бывшаго, князя Куракина[617]и прочихъ; а потому и мало заботился о удовлетвореніи Маркловскаго, который былъ принятъ въ службу и находился въ Твери комендантомъ. При возвращеніи двора въ Петербургъ, снискалъ онъ[618] знакомство у извѣстнаго господина генерала Дибича[619], вступившаго въ россійскую службу изъ прусской и обучавшаго гвардію строевымъ

// С. 713

эволюціямъ на манеръ прусской, котораго Государь, по пристрастію къ сей націи, подобно какъ и родитель его Петръ Третій, очень любилъ. Почему, поруча въ покровительство его и графа Палена, бывшаго тогда военнаго губернатора[620], жену свою, отправился въ Петербургъ, возобновилъ дѣло съ графомъ Самойловымъ третейскимъ судомъ; ибо по присутственнымъ мѣстамъ не было способу ни начать, ни продолжать его, ибо у Маркловскаго съ княземъ Потемкинымъ не было никакого письменнаго акта ни на управленіе фабрикою, ни на положенное отъ него жалованье, ни на кредитъ дѣлать долги на счетъ его, слѣдовательно только по совѣсти, принявъ въ документы нѣкоторыя письма и обстоятельство, что подчиненный волю главнаго своего начальника и толь могущаго вельможи исполнять былъ долженъ по неволѣ, Маркловскій право свое имѣть могъ. По таковымъ обстоятельствамъ опять Маркловскій чрезъ жену свою прибѣгъ къ суду Державина, на что и Самойловъ согласился. Державинъ паки требовалъ по порядку доказательствъ съ обоихъ сторонъ и записи; но не успѣлъ еще получить оныхъ, какъ Маркловскій пріѣхалъ въ Петербургъ, привезя съ собою для усмотрѣнія Императору мундирные образчики суконъ, которыя съ апробованными не были сходны. Симъ очень онъ угодилъ Государю, и по сей-то причинѣ генералъ-кригскоммиссаръ князь Сибирскій[621] былъ сосланъ почти безъ суда на каторгу въ Сибирь, а Маркловскій получилъ довѣріе, и, будучи у него въ одно время въ кабинетѣ, по предваренію Дибича, а можетъ-быть и графа фонъ-деръ Палена, осмѣлился пожаловаться на графа Самойлова о своей имъ обидѣ и что онъ не можетъ ио своимъ просьбамъ нигдѣ (найти) удовлетворенія. Государь приказалъ Палену, чтобъ Самойловъ тотчасъ удовольствовалъ Маркловскаго, а ежели онъ будетъ отговариваться неимѣніемъ на тотъ разъ денегъ, то чтобъ сорвалъ съ жены его бриліанты и отдалъ Маркловскому. Графъ Самойловъ, услыша такое строгое повелѣніе, бросился къ графу

// С. 714

Кутайцову, къ любимому камердинеру или гардеробмейстеру, который былъ въ первыхъ чинахъ и въ Андреевской лентѣ, и также къ возведенному имъ въ генералъ-прокуроры, господину Обольянинову[622], прося, чтобъ не столь круто поступили съ нимъ, и ссылался на зачатый имъ у Державина третейскій судъ. Сіи два любимца упросили Императора, чтобъ онъ отмѣнилъ приказаніе свое, данное графу Палену, и дозволилъ разобраться судомъ посредническимъ; но какъ записи еще не сдѣлано было, то продолжалось дѣло нѣсколько дней безъ производства.

Маркловскій въ одно утро просилъ Державина о скорѣйшемъ окончаніи. Державинъ отвѣтствовалъ, что коль скоро готово будетъ, то онъ не умедлитъ рѣшеніе. Маркловскій отъ него поѣхалъ во дворецъ. Тамъ, самъ ли Императоръ спросилъ объ удовольствованіи его, или Маркловскій жаловался на продолженіе, но только въ то же утро, когда Державинъ пріѣхалъ въ Сенатъ, прискакалъ къ нему безъ души адъютантъ императорскій, князь Гагаринъ[623], котораго жена была фавориткой его Величества, и объявилъ ему волю Государя, чтобъ совѣстное дѣло Маркловскаго съ Самойловымъ непремѣнно въ тотъ день рѣшено было въ пользу послѣдняго; а ежели оно такъ не рѣшится, то изъ имѣнія его Державина Маркловскій удовольствованъ будетъ. Державинъ, получивъ такое повелѣніе, изумился и холоднокровно съ огорчительною усмѣшкою отвѣтствовалъ: «Донесите Его Величеству, что воля его исполнена будетъ; но въ случаѣ какой ошибки по скорости, не угодно ли Его Величеству будетъ принять предъ всевышнимъ Судьею отвѣтственность на себя?» Послѣднихъ, съ горечью выговоренныхъ словъ, чаятельно, князь Гагаринъ, будучи весьма благонамѣренный и добрый человѣкъ,

// С. 715

не донесъ Императору. Какъ бы то ни было, Державинъ въ крайнемъ былъ смущеніи и не зналъ, какъ въ нѣсколько часовъ столь запутанное совѣстное дѣло, требующее осторожнаго соображенія, въ пользу непремѣнно одного изъ тяжущихся безпогрѣшительно рѣшить. Поѣхалъ домой придумать какое-либо къ тому удобнѣйшее средство. Нашелъ, что военный губернаторъ графъ Паленъ былъ у него и хотѣлъ его видѣть. По тогдашнему строгому и крутому правленію, домашніе перепугались, предполагая быть какому гнѣву Государя; но тогда же получилъ письмо отъ него г. Палена, который объявляетъ ему Императора ту же самую волю, которую объявилъ и адъютантъ Гагаринъ, то есть чтобъ въ сутки рѣшить дѣло въ пользу Маркловскаго, въ противномъ же случаѣ пожертвуетъ своимъ имѣніемъ. Итакъ тотчасъ призываетъ онъ къ себѣ главнаго наслѣдника графа Самойлова и всѣхъ другихъ, бывшихъ наличныхъ въ Петербургѣ, какъ-то: князя Юсупова, дѣйствительныхъ тайныхъ совѣтниковъ Петра (Ампліевича[624]) Шепелева, по довѣренности супругъ ихъ, Василія Васильевича Энгельгардта и прочихъ, которымъ пересказываетъ словесное повелѣніе Императора и наконецъ письменное, полученное отъ графа Палена, предлагая, чтобъ они справедливо или несправедливо рѣшились удовлетворить хотя половиною иска Маркловскаго, котораго было 120 тысячъ; то есть, что причиталось ему получить, полагая по 7-и тысячъ на годъ будто обѣщаннаго ему княземъ жалованья; а другую половину, 60 тысячъ, т. е. на счетъ князя безъ довѣренности, долговъ разнымъ людямъ насчитанныхъ, будетъ стараться имѣющимися у него докуменгами уничтожить. Всѣ они на это согласились.

Итакъ призвали Маркловскаго, который никакимъ образомъ не соглашался получить половину иска. Итакъ, что было дѣлать? Приговорить весь заплатить крайняя была бы несправедливость, которая легла бы вѣчно на совѣсти, а сверхъ того подвергнулся бы стыду и поношенію, что изъ трусости, какъ низкаго духа человѣкъ, предалъ въ жертву безсильныхъ сильному; съ другой

// С. 716

же стороны заступить невинность справедливымъ рѣшеніемъ, отказавъ весь искъ Маркловскому, какъ ничѣмъ не доказанный, было бъ въ правленіе Императора Павла крайнее неблагоразуміе. А потому и придумывалъ способы, какъ бы кончить процессъ миролюбіемъ, а не своимъ приговоромъ, и наконецъ, по тончайшемъ соображеніи всѣхъ здѣсь видимыхъ обстоятельствъ, усмотрѣлъ, что предъ тѣмъ за годъ было дѣло у тѣхъ же сонаслѣдниковъ съ княземъ Любомирскимъ, котораго было мѣстечко Дубровна, гдѣ была означенная[625] суконная фабрика, и продано князю Потемкину, и какъ деньги были не всѣ заплачены, то происходилъ между тѣмъ княземъ и сонаслѣдниками разсчетъ въ суммахъ, который рѣшенъ третейскимъ судомъ и конфирмованъ Императоромъ. Изъ сего рѣшенія видно, что всѣ долги по Дубровнѣ и фабрикѣ принялъ Любомирскій на себя, а прочіе, то есть по обязательствамъ на имя князя Потемкина, графъ Самойловъ съ сонаслѣдниками, каковыхъ дубровенскихъ долговъ насчитывалось тоже до шестидесяти тысячъ; слѣдовательно и выходило само по себѣ, когда шестьдесятъ тысячъ наслѣдники согласились заплатить добровольно, а 60 тысячъ приняты, — по третейскому суду утвержденному Императоромъ, — княземъ Любомирскимъ, отъ чего онъ и отговориться не можетъ. Обѣ стороны на сіе согласились. Вслѣдствіе чего и написанъ приговоръ, въ которомъ сказано, что, по предложенію Державинымъ миролюбія, платятъ они тотчасъ 60 тысячъ, а достальныя предоставляютъ получить съ Любомирскаго по его въ бывшемъ третейскомъ судѣ согласію.

Сей приговоръ графомъ Самойловымъ и всѣми сонаслѣдниками подписанъ; но какъ пришло къ подпискѣ Маркловскаго, то онъ началъ насчитывать и требовать 30,000 рублей, говоря, что онъ безъ того не подпишетъ приговора, стращая графомъ Паленомъ. Тутъ Державинъ вышелъ изъ себя и, забывъ строгость императорскаго приказанія и покровительство Маркловскаго Паленомъ и Дибичемъ, сказалъ Маркловскому въ лицо, что онъ бездѣльникъ, что искъ его затѣйный: доказывается сіе собственнымъ

// С. 717

его письмомъ, въ которомъ онъ увѣдомляетъ одного своего пріятеля, что онъ въ вѣдомости на имя его показалъ должнымъ князя Потемкина 18 тысячъ рублей, то чтобъ онъ сіе, когда будетъ спрошенъ, подтвердилъ; но тотъ сего не подтвердилъ и отдалъ письмо его графу Самойлову, а сей Державину, при первомъ еще желаніи разобраться третейскимъ судомъ, про которое онъ Самойловъ и Державинъ совсѣмъ было забыли; но при семъ послѣднемъ разбирательствѣ Державинъ; вспомнивъ, не показалъ его съ умыслу, дабы не показать Маркловскому вида, что онъ противной стороны, и не подать тѣмъ поводу (къ) какимъ-либо клеветамъ и ухищреніямъ, при сильномъ покровительствѣ самого Императора, отдалить его отъ разбирательства сего дѣла, предоставляя себѣ то письмо показать нри самомъ послѣднемъ рѣшеніи и, изоблича Маркловскаго неожиданнымъ образомъ въ его плутовствѣ, сдѣлать его безгласнымъ, чтό онъ и сдѣлалъ. Прочетши то письмо громогласно, спросилъ Маркловскаго, хочетъ ли онъ, чтобъ то письмо показано было Императору; словомъ, ежели онъ не подпишетъ миролюбія, онъ сейчасъ ѣдетъ во дворецъ и увѣренъ въ правосудіи Государя, что онъ Маркловскій не токмо не получитъ своего иска, но будетъ отправленъ въ Сибирь, какъ изобличенный бездѣльникъ. Маркловскій, увидя свое письмо и твердую рѣшимость Державина, защищающаго правдою невинность, затрясся, поблѣднѣлъ и, не говоря ни слова, подписалъ приговоръ. Въ 7 часовъ утра, отправилъ Державинъ чрезъ графа Палена репортъ Государю и при ономъ, за подписаніемъ обоихъ сторонъ тяжущихся, приговоръ, также при доношеніи въ Сенатъ, и списки такіе жъ далъ на обѣ стороны. Такимъ образомъ сіе ябедническое дѣло кончено. Государь былъ очень доволенъ, что повелѣніе его въ толь короткое время исполнено, и Державинъ не подвергался никакимъ пересудамъ, ибо миролюбіемъ, а не его однимъ приговоромъ, окончилъ оное.

Въ прошломъ годѣ, предъ симъ дѣломъ, по той ли[626] интригѣ, что долженъ былъ рѣшительный приговоръ послѣдовать въ общемъ собраніи Правительствующаго Сената о взысканіи съ

// С. 718

тамбовскаго купца Бородина по вышепомянутому винному откупу[627] 300,000 рублей, по жалобѣ стряпчаго, когораго государственный казначей графъ Васильевъ покровительствовалъ, да и вся партія графа Гудовича и Завадовскаго, и какъ боялись противнаго мнѣнія Державина, по коего приказанію, въ бытность его въ Тамбовѣ губернаторомъ, губернскій стряпчій вошелъ въ искъ на Бородина, то бывшій тогда генералъ-прокуроромъ князь Лопухинъ[628], будучи упрошенъ помянутой партіей, хитрымъ образомъ удалилъ Державина въ Бѣлоруссію въ имѣніе генерала Зорича, находящееся въ Шкловѣ[629], якобы по дошедшимъ на него до престола жалобамъ отъ тамошнихъ Евреевъ, или, какъ извѣстно всѣмъ было, что любимцу Императора, вышесказанному гардеробмейстеру Кутайцову, чрезвычайно хотѣлось то Зоричево имѣніе за дешевую цѣну себѣ присвоить, а потому Лопухинъ, какъ тесть Кутайцову[630], благопріятствуя ему въ семъ намѣреніи, и избралъ Державина, какъ человѣка знающаго дѣла и по его мнѣнію жестокаго къ совершенію сего ихъ замысла, въ чаяніи тѣмъ два удара сдѣлать: 1) удалить его отъ суда Бородинскаго дѣла; 2) угодить Кутайцову, который Державина побочнымъ

// С. 719

образомъ чрезъ своихъ пріятелей наклонялъ, чтобъ, утѣсня Зорича, имѣніе его ему за дешевую цѣню доставить. Итакъ Державинъ долженъ былъ ѣхать въ Бѣлоруссію для слѣдствія, по жалобѣ шкловскихъ Евреевъ, Зорича и для изысканія причинъ возстанія нѣкотораго селенія противу нижняго земскаго суда, по указу губернскаго правленія, долженствующаго привесть въ исполненіе приговоръ гражданской палаты, относительно ввода во владѣніе нѣкотораго помѣщика по гражданскому спорному дѣлу. Пріѣхавъ въ Шкловъ, сколько ни старался изыскивать такихъ правильныхъ причинъ притѣсненія жидовъ Зоричемъ, по коимъ можно (бы) было подвергнуть его не только лишенію имѣнія, но и суду обыкновенному; ибо если Евреи имѣли какіе-либо виды къ жалобамъ на вдадѣльца, то онъ не менѣе на нихъ въ неисполненіи ихъ обязанностей; поелику же приказано было въ повелѣніи Государя относиться въ сумнительныхъ случаяхъ къ Его Величеству, то и писалъ Державинъ къ нему о многомъ, а сіе ему тотчасъ наскучило; то чрезъ бывшаго тогда генералъ-прокурора Беклешова[631] велѣно было ему, оставя слѣдствіе, возвратиться въ Петербургъ, что онъ и исполнилъ, учиня изслѣдованіе о показанномъ буйствѣ нижнему земскому суду деревни Березятни, которое произошло ни отъ чего болѣе, какъ отъ несообразности польскихъ законовъ съ русскими: напримѣръ, въ польскихъ не было ни губернскаго правленія, ни градской, ни сельской полиціи, судная и исполнительная власть заключалась въ главномъ и повѣтовомъ судахъ нераздѣльно, и ихъ только повелѣнія исполнялись; а по русскому учрежденію о управленіи губерній палаты и уѣздные суды судили, но приводило въ исполненіе рѣшенія ихъ губернское правленіе чрезъ капитановъ-исправниковъ и городничихъ: то когда по просроченной записи на деревню Березятню графа Поля[632], предписало губернское правленіе отдать во владѣніе помѣщику, имѣвшему запись; повѣренный

// С. 720

или прикащикъ графа, по польскимъ законамъ, цыдулою своею боронилъ или не допустилъ нижняго земскаго суда до исполненія указа, а отъ того вышла драка, въ которой прибитъ капитанъ-исправникъ и служители сельской полиціи. Изыскавъ сіе, донесъ по пріѣздѣ въ Петербургъ съ подробнымъ объясненіемъ сего неустройства Правительствующему Сенату; но къ крайнему удивленію ничего изъ сего не вышло къ исправленію сего великаго въ землѣ безпорядка, отъ котораго происходило не токмо много ссоръ и тяжбъ, но и самыхъ убивствъ. Въ бытность генераломъ-прокуроромъ старался-было Державинъ о поправленіи всѣхъ таковыхъ неудобствъ, происходившихъ отъ разности законовъ пріобрѣтенныхъ завоеваніемъ провинцій; но съ сожалѣніемъ или стыдомъ признаться должно, что никто ни о чемъ касательно общаго блага отечества, кромѣ своихъ собственныхъ пользъ и роскоши, не пекся; то и было правленіе такъ-сказать въ летаргіи или въ параличѣ. Не знаю, чтό Богъ сдѣлаетъ при наступившемъ теперь несчастіи или переворотѣ, одумаются ли правительствующія головы и приложатъ ли всевозможное истинное попеченіе о должномъ во всѣхъ частяхъ правленія порядкѣ и непоколебимости отечества.

Въ наступившемъ 1798 году Державинъ получилъ, по избранію самого Императора, кромѣ ввѣренныхъ опекъ графини Брюсъ, князя Голицына и госпожи Колтовской, новыя коммиссіи, а именно въ маѣ мѣсяцѣ велѣно было ему ѣхать въ Вятскую губернію для слѣдованія посыланныхъ туда сенаторовъ Ивана Володиміровича Лопухина и Матвѣя Григорьевича Спиридова[633], которые въ рапортѣ своемъ Императору донесли о нѣкоторыхъ сдѣланныхъ ими положеніяхъ противъ законовъ и несоотвѣтственно данной имъ власти. Но Державинъ искусно умѣлъ отъ сей хлопотливой посылки отдѣлаться, сказавъ, что онъ сейчасъ готовъ ѣхать, но думаетъ, что не будетъ никакой въ томъ пользы, но напротивъ можетъ выйти изъ сего новое слѣдствіе, для того, что одинъ сенаторъ противъ двухъ сенаторовъ вѣроятія

// С. 721

правительства не заслужитъ, ежели онъ и дѣйствительно найдетъ какіе ихъ безпорядки, а лучше пусть Правительствующій Сенатъ, сообразивъ сдѣланное ими съ законами и найдя ихъ самыя погрѣшности, ихъ прикажетъ исправить; тогда они не столько могутъ обидѣться, какъ тѣмъ, что бы одинъ равный имъ собратъ сдѣлалъ. Уважено было сіе разсужденіе, и посылка безъ всякаго гнѣва императорскаго отмѣнена[634]. Но только лишь сія исторія прошла, поручена, по имянному же указу, вышеупомянутая опека г-жи Колтовской[635], которая была весьма щекотлива, потому что Императоръ въ нее влюбнлся, и хотѣлъ, по его нраву, круто благосостояніе ея исправить; словомъ опека сія въ послѣдствіи времени, какъ ниже увидимъ, имѣла важное вліяніе на устройство всего государственнаго состава относительно производства дѣлъ. Не успѣлъ сего указа не только выполнить, но и собрать по немъ нужныхъ свѣдѣній о имѣніяхъ и дѣлахъ госпожи Колтовской, какъ получилъ еще имянной указъ ѣхать тотчасъ въ Бѣлоруссію и, по оказавшемуся тамъ великому въ хлѣбѣ недостатку, сдѣлать такія распоряженія, чтобъ не умирали обыватели съ голоду. Ни денегъ на покупку хлѣба, ни другихъ какихъ пособій не дано, а велѣно казенныя староства, пожалованныя владѣльцамъ на урочные годы, повѣрить съ ихъ контрактами, и ежели гдѣ оные во всей силѣ не соблюдены, то отобрать тѣ имѣнія по прежнему въ казенное вѣдомство. Но и собственные владѣльческіе крестьяне, ежели гдѣ усмотрѣны будутъ не снабденными отъ владѣльцевъ хлѣбомъ и претерпѣвающіе голодъ, то отобравъ отъ нихъ, отдать подъ опеку. Равно изслѣдовать поведеніе Евреевъ, не изнуряютъ ли они поселянъ въ пропитаніи ихъ обманами, и искать средствъ, чтобъ они, безъ отягощенія послѣднихъ, сами трудомъ своимъ пропитывать себя могли[636].

Державинъ, пріѣхавъ въ Бѣлоруссію, самолично дозналъ великій

// С. 722

недостакокъ у поселянъ въ хлѣбѣ или, лучше, самый сильный голодъ, что питались почти всѣ пареною травою, съ пересыпкою самымъ малымъ количествомъ муки или крупъ. Въ отвращеніе чего, развѣдавъ у кого у богатыхъ владѣльцевъ въ запасныхъ магазейнахъ есть хлѣбъ, на основаніи (указа) Петра Великаго 1722 года[637], (велѣлъ) взять заимообразно и раздать бѣднымъ, съ тѣмъ чтобъ, при приближающейся жатвѣ, немедленно такое же количество возвратить тѣмъ, у кого что взято. А между (тѣмъ), проѣзжая деревни г. Огинскаго[638], подъ Витебскомъ находящіяся, зашелъ въ избы крестьянскія, и увидѣвъ, что они ѣдятъ пареную траву и такъ тощи и блѣдны, какъ мертвые, призвалъ прикащика и спросилъ, для чего крестьяне доведены до такого жалостнаго состоянія, что имъ не ссужаютъ хлѣба. Онъ, вмѣсто отвѣта, показалъ мнѣ повелѣніе господина, въ которомъ повелѣвалось непремѣнно съ нихъ собрать, вмѣсто подводъ въ Ригу, всякій годъ посылаемыхъ, по два рубли серебромъ. «Вотъ», сказалъ при томъ, «ежелибы и нашлись у кого какія денжонки на покупку пропитанія, то исполнить должны сію господскую повинность». Усмотря таковое немилосердое сдирство, послалъ тотчасъ въ губернское правленіе предложеніе, приказалъ сію деревню графа Огинскаго взять въ опеку по силѣ даннаго ему имяннаго повелѣнія. Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось отъ дремучки или; лучше сказать, отъ жестокаго равнодушія къ человѣчеству: употребило всѣ способы къ прокормленію крестьянъ, доставъ хлѣба отъ сосѣдственныхъ губерній. Также свѣдавъ, что жиды, изъ своего корыстолюбія, выманивая у крестьянъ хлѣбъ попойками, обращаютъ оный паки въ вино и тѣмъ оголожаютъ, приказалъ винокуренные заводы ихъ въ деревнѣ Лёзнѣ[639] запретить, и прочія сдѣлалъ распоряженія,

// С. 723

сберегающія и пособляющія къ промыслу хлѣба. А какъ было уже это въ исходѣ іюня и чрезъ два мѣсяца поспѣвала жатва, то, разными способами пробавившись до оной, пресѣкъ голодъ. Въ теченіе сего времени, разьѣзжая по губерніи, далъ приказаніе капитанъ-исправникамъ и повѣтовымъ маршаламъ пересвидѣтельствовать всѣ казенные староства и повѣрить ихъ съ контрактами; относительно жъ крестьянскаго имущества, угодій, скота и пашенной земли, не остались ли оныя у васъ (у нихъ?) противъ того количества, въ каковомъ приняты изъ казны въ частное содержаніе; а чтобы они сіе сдѣлали безъ всякаго подлога, съ наилучшею вѣрностію, то обѣщалъ репорты ихъ и вѣдомости лично самъ въ селеніяхъ повѣрить съ натурою, что онъ по нѣкоторымъ важнымъ староствамъ и учинилъ дѣйствительно, а тѣмъ самымъ привелъ въ такой страхъ предводителей, исправниковъ, прикащиковъ и самыхъ поселянъ, что никто не смѣлъ ничего солгать. Такъ же, во время сего объѣзда своего, собралъ свѣдѣнія отъ благоразумнѣйшихъ обывателей, отъ Іезуитской академіи, всѣхъ присутственныхъ мѣстъ, дворянства и купечества и самыхъ казаковъ, относительно образа жизни жидовъ, ихъ промысловъ, обмановъ и всѣхъ ухищреній и уловокъ, коими они уловляютъ и оголожаютъ глупыхъ и бѣдныхъ поселянъ, и какими средствами можно оборонить отъ нихъ несмысленную чернь, а имъ доставить честное и не зазорное пропитаніе: водворя ихъ въ собственные свои города и селенія, учинить полезными гражданами; равнымъ образомъ, какъ поправить въ Бѣлоруссіи хлѣбопашество, которое весьма небрежно отправляется. Всѣ таковыя свѣдѣнія, какъ объ арендахъ, такъ и Евреяхъ, велѣлъ себѣ доставить къ 1-му сентябрю въ Витебскъ, куды къ сему времени пріѣхавъ, сочинилъ о Евреяхъ обстоятельное мнѣніе, основанное на ссылкахъ историческихъ, общежительскихъ свѣдѣніяхъ и канцелярскихъ актахъ[640]; а объ арендахъ — табель, изъ которой ясно видно, въ каждомъ староствѣ какое число душъ, земли, угодій, скота и прочаго имущества было принято арендаторами изъ казны и дѣйствительно существуетъ.

// С. 724

Въ сіе время получено имянное повелѣніе принять въ свое попечительство вышесказанное шкловское имѣніе генералъ-маіора Зорича[641]; то между тѣмъ какъ мнѣніе о Евреяхъ и табель переписывались набѣло, ѣздилъ въ шкловское имѣніе для принятія онаго въ свое вѣдомство отъ опекуновъ, графа Толстаго и помѣщика Чаплица. Сдѣлавъ нужное тамъ распоряженіе, поѣхалъ обратно въ Шкловъ, а оттуда въ Петербургъ въ октябрѣ мѣсяцѣ. Надобно замѣтить, что по симъ тремъ порученіямъ, т. е. прокормленію губерніи, описанію староствъ и описанію Евреевъ, скорое и основательное исполненіе императорскихъ повелѣній доставило Державину въ августѣ еще мѣсяцѣ не токмо что въ рескриптахъ монаршее благоволеніе, но и чинъ дѣйствительнаго тайнаго совѣтника и орденъ, тогда бывшій въ великой модѣ малтійскій Іоанна Іерусалимскаго[642]. Случилась также и непріятность: дворянство, за то что велѣлъ онъ имъ кормить своихъ крестьянъ и наложилъ[1] на имѣніе Огинскаго опеку, сдѣлало комплотъ или стачку и послало на Державина оклеветаніе къ Императору; но согласительныя ихъ письма переловлены и доставлены въ Петербургъ. Императоръ по пылкому своему нраву подумалъ, что замышляютъ на него бунтъ, приказалъ-было, по сообщенію Державина, военнымъ начальникамъ, находящимся съ полками въ Полоцкѣ, дѣйствовать; но Державинъ представленіями своими его успокоилъ. Губернскій только предводитель статскій совѣтникъ Зарянко сосланъ былъ въ ссылку въ Тобольскъ; но едва туды доѣхалъ, то былъ освобожденъ по ходатайству Державина при вступленіи на престолъ Императора Александра.

Исполненіемъ сихъ коммиссій Державинъ пришелъ-было у Императора Павла въ великое уваженіе и довѣренность. Не успѣлъ онъ по повелѣнію его возвратиться въ Петербургъ, какъ и сдѣланъ паки президентомъ коммерцъ-коллегіи въ августѣ еще мѣсяцѣ. На возвратномъ пути заѣхалъ въ Гатчино и остановился,

// С. 725

по благопріятству къ нему тогдашняго генералъ-прокурора Петра Хрисанѳовича Обольянинова, во дворцѣ, въ его покояхъ. Тутъ хозяинъ объявилъ ему, что онъ президентъ коммерціи, чего Державинъ до того времени не зналъ[643]. Сей удивился и спросилъ, по какой причинѣ палъ на него сей выборъ Императора. Обольяниновъ отвѣтствовалъ, что предмѣстникъ его князь Гагаринъ «подозрѣвается имъ покровительствующимъ Агличанамъ, которыхъ онъ не терпитъ и не имѣетъ къ нему большой довѣренности, то и нашелъ достойнымъ васъ». — «Но гдѣ же Гагаринъ?» — «Онъ сдѣланъ министромъ коммерціи, а вы президентомъ[644] съ полною довѣренностью». — «Въ чемъ же та состоитъ довѣренность?» — Тогда генералъ-прокуроръ показалъ печатную инструкцію, изъ которой Державинъ усмотрѣлъ, что министръ управляетъ коммерціею, опредѣляетъ и отрѣшаетъ непосредственно чиновниковъ, смотритъ за таможнями, дѣлаетъ предписанія консуламъ, составляетъ торговые трактаты и тарифы и предлагаетъ, по конфирмаціи, коллегіи, которая всѣ его распоряженія исполняетъ, а буде усмотритъ чтό противное законамъ и пользѣ государственной, доноситъ о томъ Сенату; впрочемъ наблюдаетъ порядокъ въ производствѣ дѣлъ и хранить ихъ въ архивѣ. «Гдѣ же», Державинъ сказалъ, «полная ко мнѣ довѣренность?» я ничто иное, какъ рогожная чучела, которую будутъ набивать бумагами; а голова, руки и ноги, дѣйствующіе коммерціею — князь Гагаринъ». — «Такъ угодно было Государю», измѣнясь въ лицѣ, отвѣтствовалъ генералъ-прокуроръ. Опослѣ Державинъ узналъ, что Государь имѣлъ полную довѣренность къ Державину по извѣстному всѣмъ безкорыстію его и хотѣлъ президента коллегіи по исполнительной части уважить, а министра учредить для изобрѣтенія лучшихъ средствъ къ распространенію оной; но по придворной интригѣ, что князя Лопухина дочь была любовница

// С. 726

императорская, которою посредствовалъ ему, по дружбѣ съ отцомъ, князь Гагаринъ, слѣдовательно и состоялъ подъ покровительствомъ ея[645], а потому въ угодность ли ей самъ Императоръ таковую инструкцію велѣлъ сочинить, или генералъ-прокуроръ[646] въ угодность ей же и Кутайцову, за котораго сыномъ была дочь Лопухина[647], вмѣстѣ съ Лопухинымъ и Гагаринымъ составили. Или Императоръ, зная строгія правила Державина слѣдовать во всемъ законамъ и не уступать въ томъ никому, то нарочно поставилъ его съ княземъ Гагаринымъ въ такомъ соотношеніи, чтобъ онъ съ нимъ ссорился и выводилъ дѣла его наружу, дабы удобнѣе ему было, по пословицѣ, чужими руками жаръ загребать. А какъ сіе ближе было другихъ причинъ къ истинѣ, то Державинъ переговоря съ Гагаринымъ, условились не дѣлать ничего прежде публично, пока другъ съ другомъ не согласятся, дабы не быть жертвами такого непріязненнаго замысла. Такимъ образомъ пошло у нихъ дѣло гладко и безссорно. Пространно бы было описывать всѣ несообразныя съ здравымъ разсудкомъ повелѣнія; но скажу вкратцѣ о трехъ. Первое, приказалъ, въ коллегіи, въ общемъ собраніи знатныхъ купцовъ и адмирала Кушелева[648], сдѣлать постановленіе о внутреннемъ судоходствѣ, то есть какой конструкціи гдѣ строить суда, къ хожденію по рѣкамъ удобнѣйшія; вслѣдствіе чего въ собраніи коллегія объявила свое мнѣніе, адмиралъ свое, а купечество свое, и какъ въ указѣ предписано не было въ случаѣ разныхъ мнѣній представить Сенату, а поднести прямо Государю: то и вышла его резолюція, надписанная его рукою надъ всѣми тѣми мнѣніями: «Быть по сему». Никто не осмѣлился спросить изъясненія; такъ напечатано и публиковано. Второе, приказалъ непремѣнно узнать, въ какое время аглинскихъ капиталовъ болѣе у насъ въ Россіи, нежели нашихъ въ Англіи, для того чтобъ, какъ опослѣ открылось, въ удобнѣйшее время наложить на ихъ товары амбарго; а какъ таковое же

// С. 727

приказаніе прежде дано было и князю Гагарину, и, противъ всѣхъ политаческихъ просвѣщенныхъ народовъ правъ, отбираны были и ревизованы иностранныхъ книги, по которымъ истины не нашли, для того что они настоящія скрыли и представили поддѣльныя, то Державину и не хотѣлось быть исполнителемъ такого съ одной стороны несообразнаго, а съ другой безполезнаго приказанія: отговорился, но подвергнуть себя вящшему гнѣву, нежели подъ какой князь Гагаринъ за то же самое попадалъ, не хотѣлъ; то безъ всякаго сумнѣнія чрезъ генералъ-прокурора донесъ Его Величеству, что онъ сіе тотчасъ исполнитъ. Вслѣдствіе чего и приказалъ всѣмъ маклерамъ всякій день въ 6-мъ часу поутру являться къ нему и репортовать объ своихъ записныхъ (книгахъ) какъ и куды сколько денегъ переведено ими въ чужіе краи, хотя зналъ онъ, что таковою крутою или, лучше сказать, смѣшною экзекуціею вѣрнаго о капиталахъ баланса узнать не можно было, ибо маклеры съ одной стороны въ книжкахъ своихъ писать могли не всегда правду, а съ другой о переводимыхъ въ Россію суммахъ безъ купеческихъ книгъ и вовсе знать не можно было; но таковымъ шумнымъ дѣйствіемъ Державинъ думалъ, какъ говорится, бросить пыль въ глаза Императору, что приказанія его ревностно исполняются, чѣмъ и былъ онъ безмѣрно доволенъ. Однакожъ не выдержалъ не токмо что ни одного мѣсяца, ниже недѣли: приказалъ наложить амбарго. Третье, во время сего захваченія аглинскихъ товаровъ, пожаловался Государю одинъ лифляндскій дворянинъ, что въ Англіи будто несправедливо у него оставленъ корабль съ товарами, до 700,000 р. простирающимися. Государь, не приказавъ ни переписаться, ни выправиться ни съ кѣмъ, велѣлъ аглинскимъ купцамъ, здѣсь находящимся, заплатить сію сумму претенденту и поручилъ сіе исполнить въ 24 часа непремѣнно Державину, который, съ возможной кротостью и снисхожденіемъ собравъ тѣхъ купцовъ, объявилъ имъ волю Императора; но какъ тогда сильный шелъ ледъ по Невѣ и никоимъ образомъ нельзя было имъ за деньгами переѣхать чрезъ Неву, которыя у нихъ въ конторахъ хранились на Васильевскомъ острову, — они дали честное слово, коль скоро станетъ рѣка, внесть деньги. Державинъ репортовалъ,

// С. 728

чтό получилъ. Сіе было-дошло до Государя, который велѣлъ истребовать ихъ генералъ-прокурору. Къ счастію, что въ ночь рѣка остановилась, деньги купцами взнесены, и Державинымъ генералъ-прокурору отосланы. Провидѣніе его берегло во всякихъ таковыхъ случаяхъ. Но возвратимся, для нѣкоторыхъ не безважныхъ обстоятельствъ, чтобъ соблюсти цѣпь происшествій, къ пріѣзду Державина изъ Бѣлоруссіи въ Гатчино.

Пріѣхавъ, подалъ онъ чрезъ генералъ-прокурора Императору репортъ о исполненіи порученныхъ имъ дѣлъ, приложа къ оному мнѣніе свое о Евреяхъ и табель о повѣркѣ старостинскихъ имѣній, болѣе 80,000 душъ, изъ коей, какъ въ зеркалѣ, видно было состояніе каждаго и какъ они приняты были изъ казеннаго вѣдомства. Государю онъ лично представленъ не былъ, неизвѣстно для какихъ причинъ, а какъ сказывалъ господинъ Обольяниновъ, то для того будто, что Государь отозвался: «Онъ горячъ, да и я, то мы опять поссоримся; а пусть чрезъ тебя доклады его ко мнѣ идутъ». Мнѣніе же и табель приказалъ препроводить для разсмотрѣнія въ Сенатъ. Впрочемъ, хотя объявлено Державину было благоволеніе Императора за совершеніе сихъ коммиссій, однако примѣчалъ онъ сухость онаго, потому что не отобрано въ казну ни одного староства, чего, кажется, очень хотѣлось: ибо, за раздачею скоровременно и безразсудно, кому ни попало, русскихъ казенныхъ дворцовыхъ крестьянъ и польскихъ арендъ при восшествіи на престолъ и коронаціи, нечѣмъ уже почти было награждать истинныхъ заслугъ и прямыхъ достоинствъ; то и ожидали наполненія ущерба отобраніемъ арендныхъ староствъ за неисправное содержаніе по контрактамъ, такъ какъ и по другимъ дѣламъ, за неисполненіе законовъ и обязанностей, и всякими новыми налогами за гербовую бумагу щечились[649] и накопляли казенныя имущества. Державинъ могъ рѣшительнымъ отнятіемъ большаго количества имѣній и себѣ достать за труды тысячи двѣ душъ или по крайней мѣрѣ одну, чтό ему и обѣщано было; но онъ не хотѣлъ взять на свою совѣсть грѣха, чтобъ у кого-либо отписать староство за несохраненіе

// С. 729

контрактовъ, ибо судя строго, никто изъ арендаторовъ оныхъ въ точности не сохранилъ, одни въ той статьѣ, а (другіе въ) другой; а отобрать у всѣхъ около ста тысячъ душъ и поднять на себя крики и вопль многочисленныхъ, имѣющихъ связи при дворѣ, владѣльцевъ — не рѣшился, а предоставилъ Императору самому, не скрывъ предъ нимъ истины кому-либо въ поноровку, а другому въ обиду. Вотъ это-то и не полюбилось……… подлыя души, задушая гласъ совѣсти, для своей корысти выслуживаются.

Въ сіе же время вышесказанный временщикъ г. Кутайцовъ, бывши въ покояхъ генералъ-прокурора, завелъ Державина въ уединенную комнату и убѣдительно просилъ достать ему шкловское имѣніе господина Зорича, по случаю попечительства его надъ онымъ[650], по его же, какъ видно, тайному ходатайству учрежденнаго, обѣщая ему сію услугу отплатить значительною благодарностью, да и подъ рукою однимъ евреемъ сказано ему было, что онъ получитъ за осмотръ арендъ двѣ тысячи душъ и орденъ св. Андрея, въ удостовѣреніе чего и господинъ Перецъ, извѣстный нынѣ славный откупщикъ, неоднократно прихаживалъ къ нему, и іезуитскій генералъ Груберъ прашиванъ отъ Кутайцова. Но Державинъ, слѣдуя законному порядку, иначе сего сдѣлать не могъ, какъ испросить продажу, имѣнія съ публичнаго торгу за неплатежъ долговъ Зоричевыхъ, которыхъ простиралось за 2 милліона р., а имѣніе было въ Могилевской и Минской[651] губ., до 14 тысячъ душъ, то и надобно прежде чрезъ публики собрать кредиторовъ. А какъ на сіе въ законахъ положены сроки, то скоро сего и исполнить не можно, чѣмъ онъ предъ Кутайцовымъ и предъ Перцомъ всегда и отговаривался, прося подождать, а тамъ зависѣть будетъ отъ нихъ купить имѣніе съ публичнаго торга, — которое однако всякими крючками и неправдами, при помощи сильной руки Кутайцова въ царствованіе Павлово и иными, хотя не законными, средствами отнять у Зорича и доставить

// С. 730

Кутайцову можно было; но Державинъ противъ совѣсти сего не сдѣлалъ и Зорича не продалъ, обнадеживая домогающихся со дня на день довести до публичной продажи; но какъ это продлилось[652], а равно и въ Сенатѣ разсмотрѣніе объ арендахъ, то и остался Державинъ отъ великихъ обѣщаній, по своей богобоязненности, ни съ чѣмъ, какъ токмо съ добрымъ именемъ и довѣренностію Государя, въ доказательство которой ноября 23 дня пожалованъ въ финансъ-министры[653].

Весьма удивился, что бывъ коммерцъ-президентомъ въ дѣйствительномъ служеніи не болѣе двухъ мѣсяцевъ и не успѣвъ еще войти въ познаніе сей части, уже получаетъ новую весьма обширную и важнѣйшую первой. Но весьма странно казалось ему также и то, что графъ Васильевъ оставался въ прежней должности государственнаго казначея: то не понималъ, какъ ему быть финансъ-министромъ при ономъ, и которое званіе предъ которымъ преимущественнѣе, и кто изъ нихъ начальствовать долженъ былъ; а какъ Васильевъ его и по чину и по службѣ считался старѣе, то и не могъ онъ быть подъ командою у младшаго: финансъ-министра званіе было важнѣе[654] государственнаго казначея. Словомъ, въ такой путаницѣ поѣхалъ объясниться къ генералъ-прокурору, по котораго докладу писались и выходили Государевы указы. Онъ ему доказалъ, что финансъ-министровъ съ самаго начала политическаго образованія Россіи никогда не бывало, а въ другихъ государствахъ, сколько ему извѣстно, въ сей постъ облеченный чиновникъ есть весьма великая особа: онъ изобрѣтатель и распорядитель всѣхъ государственныхъ доходовъ и расходовъ, а государственный казначей ничто иное, какъ счетчикъ оныхъ и то же самое, что была ревизіонъ-коллегія, учрежденная

// С. 731

Петромъ Великимъ и до установленія въ 1779 году[655] экспедиціи о государственныхъ доходахъ существовавшая[656]; финансъ-министръ долженъ имѣть особливую инструкцію, въ которую, какъ въ узелъ, должны входить всѣ источники силъ государственныхъ. Императрица Екатерина отлагала отъ времени до времени оную, или наказъ издать казеннаго управленія, но не успѣла и такъ скончалась; а для того-то экспедиція о государственныхъ доходахъ и управлялась временнымъ начертаніемъ ея должности, поднесеннымъ княземъ Вяземскимъ для свѣдѣнія только Императрицы, которое писалъ наскоро Державинъ[657].

Г. Обольяниновъ, внявъ сему объясненію, доложилъ Императору, который, отмѣня прежній свой указъ; коимъ пожалованъ былъ Державинъ въ финансъ-министры, наименовалъ его государственнымъ казначеемъ, отставя г. Васильева вовсе отъ службы[658]. Таковая на него опала произошла отъ какихъ-то сплетней, что не удовлетворилъ онъ выдачею какой-то суммы по желанію и просьбѣ Кутайцова, который за то и наговорилъ Императору, что будто онъ утаиваетъ всегда прямое количество въ казначействѣ денегъ, заставляя терпѣть недостатокъ даже военные департаменты. Сего было уже очень много возбудить гнѣвъ вспыльчиваго и самовластнаго владѣтеля. Велѣно было тотчасъ сочиненную и поднесенную г. Васильевымъ тогда табель росписанія доходовъ и расходовъ на наступившій годъ разсмотрѣть

// С. 732

Державину. Поелику жъ она составляется вкратцѣ изъ многихъ перечней, взятыхъ изъ вѣдомостей и счетовъ всего государства, то надобно было всѣ просмотрѣть оные, чтобъ удостовѣриться о точности росписанія; но какъ въ скорости сего никоимъ образомъ не можно было сдѣлать, а Императоръ требовалъ, то Державинъ и не зналъ, чтό дѣлать. Но взглянувъ на перечень коммерцъ-коллегіи, показующій пошлинный доходъ, увидѣлъ, что показано онаго было только 8,000,000, а въ вѣдомости коммерцъ-коллегіи, тогда же отъ него поданной, значилось 10,000,000: то посему усумнясь, не могъ взять на свой страхъ исправности росписанія, въ табели изображеннаго, что и донесъ Императору чрезъ господина Обольянинова. Вслѣдствіе сего велѣно было графу Васильеву подать Императору счетъ за все время управленія его государственною казною. Помнится, спустя два мѣсяца, онъ подалъ, который тотчасъ велѣно было разсмотрѣть Державину, чего Васильевъ представить себѣ не могъ, полагая, что Государь будетъ онымъ доволенъ, для того что онъ въ красныхъ линейкахъ и весьма чисто былъ написанъ.

Между тѣмъ Державинъ, обозрѣвая производство дѣлъ государственныхъ экспедицій, нашелъ чрезвычайную оныхъ обширность къ отягощенію только служащею, а никакой не приносящую пользы или прямаго дѣла не исполняющую, ибо велѣно было присылать вѣдомости на вѣдомости, какъ-то мѣсячныя, третныя и годовыя, и кромѣ того отчеты, которые никто какъ должно не разсматривалъ, откладывая день за день: то и была со дня учрежденія экспедиціи о государственныхъ (доходахъ) болѣе двадцати лѣтъ вся имперія несчитанною. Въ разсужденіи чего, чтобъ сократить счеты, предложилъ Державинъ собранію всѣхъ экспедицій государственныхъ доходовъ, то есть доходной, расходной, недоимочной и счетной, чтобъ они дали свои мнѣнія, какія вѣдомости, какъ не нужныя и отягощающія прямое дѣло, отмѣнить и какія оставить, а также и изобрѣли бы кратчайшіе или удобнѣйшіе способы, какимъ образомъ каждый годъ непремѣнно, не запуская до другаго, ревизовать окончательно счеты всего государства; ибо безъ сего не можно удостовѣрять верховную власть о цѣлости казны.

// С. 733

Собраніе зкспедицій объ отмѣнѣ излишнихъ бумагъ дало свои мнѣнія, которыя тщательно разсмотрѣлъ государственный казначей и, утвердивъ, вошелъ съ репортомъ въ Правительствующій Сенатъ, прося о предписаніи всему государству, какія вѣдомости присылать и какія не присылать, что Сенатъ безъ всякой отмѣны и учинилъ. Касательно жъ методы[659], какимъ образомъ сокращательно ревизовать и оканчивать счеты непремѣнно каждаго году, не откладывая до другаго, тѣхъ способовъ и мѣръ во время отправленія сей должности не успѣлъ еще изложить; а потому и осталось, смѣло сказать можно, до сего дня государство такъ-сказать безсчетнымъ. Когда же присланный счетъ отъ Императора, поданный ему отъ графа Васильева за время его управленія, сталъ по книгамъ въ государственной экспедиціи повѣрять, то нашелъ не токмо по перечнямъ каждой губерніи, но и по валовой росписательной табели, поднесенной Государю въ томъ году, такія невѣрности и несходства, что никакъ не можно было удостовѣриться о цѣлости казны государственной. Первый самый перечень по счету и по табели былъ сборъ съ государственныхъ дворцовыхъ крестьянъ: въ счетѣ противъ конфирмованной табели было показано менѣе двумя милліонами, и какъ самого Васильева не было, за болѣзнію якобы, при семъ случаѣ въ экспедиціи, то и спросилъ Державинъ старшаго члена, чтό послѣ былъ самъ государственнымъ казначеемъ[660], отъ чего такое несходство, и на которомъ перечнѣ утвердиться. Онъ, замѣшавшись, не нашелся, какъ отвѣтствовать, сталъ жаловаться и говорить, что якобы онъ судитъ экспедицію, чего ему указомъ не предписано, а велѣно только свѣрить счетъ съ росписаніемъ. Державинъ крайне такою дерзкою укоризною былъ тронутъ и, вспыхнувъ, схватилъ себя за волосы и сказалъ, что «ежели вы хотите быть судимы, то тотчасъ сіе иснолниться можетъ.» Въ самомъ дѣлѣ, стоило только показать Императору несходство между двумя документами, то есть табелью, конфирмованною

// С. 734

Государемъ, и счетомъ, ему поднесеннымъ также самимъ Васильевымъ, то безъ всякаго сумнѣнія отвезены были (бы) и Васильевъ и всѣ его совѣтники въ крѣпость. Но Державинъ сего не сдѣлалъ, а между тѣмъ Голубцовъ оправясь, сказалъ что несходство сіе происходитъ можетъ отъ того, что въ табели, конфирмованной Государемъ, съ дворцовыхъ крестьянъ доходъ былъ показанъ съ полнаго числа душъ, сколько ихъ тогда дѣйствительно было: но какъ послѣ того въ наступившемъ году пожаловано оныхъ крестьянъ болѣе 300,000 душъ разнымъ владѣльцамъ, то и сборъ съ нихъ умалился, о чемъ докладывано было Императору, и онъ въ іюнѣ мѣсяцѣ того же году сдѣлалъ счисленіе своею рукою карандашемъ на запискѣ, которая ему о томъ поднесена была: то въ счетѣ и выставленъ перечень съ той записки, а потому онъ съ табелью и не сходенъ. «Гдѣ же записка?» спросилъ Державинъ. — «Не знаю, гдѣ завалилась», отвѣтствовалъ Голубцовъ. Наконецъ, по многомъ исканіи и суетахъ, нашли оную бумагу у него въ домѣ, на коей карандашемъ императорскою рукою видно исчисленіе о уменьшеніи съ сей статьи доходовъ. По сей причинѣ Державинъ дозволилъ и другіе несходные перечни счетные съ вѣдомостью, поданной ему отъ экспедиціи, повѣрить и объяснить, отъ чего происходитъ ихъ разность, давъ имъ на то довольно сроку[661]. Графъ Васильевъ[662], пріѣхавъ къ нему ввечеру, благодарилъ сквозь слезъ за снисхожденіе. Державинъ, забывъ многія непріятности, дѣлаемыя ему во время тамбовскихъ дѣлъ, которыя много зависѣли отъ экспедиціи о доходахъ, или паче отъ него Васильева по сильному его вліянію на домъ князя Вяземскаго[663], припомня только слегка, что за ревностное его желаніе отправлять должность свою съ точностію и не запускать

// С. 735

безъ разсмотрѣнія вѣдомостей, выгоняли его изъ службы; а когда (бъ) его представленія приняты были и объ отчетахъ палатъ прилежнѣе пеклися[664], тогда (бъ) сей напасти съ нимъ не случилось. Словомъ, ежелибъ Державинъ по строгому тому времени не спасъ Васильева, то бы онъ конечно погибъ, потому что Кутайцовъ, а въ угожденіе его и Обольяниновъ, на него сильно налегали и желали его совершенно погубить.

Симъ самымъ Державинъ навлекъ на себя отъ нихъ подозрѣніе. Они заключили, что Державинъ Васильева покровительствуетъ, и для того исходатайствовали у Императора оберъ-прокурора для смотрѣнія за дѣлами экспедиціи, чего ни прежде, ни послѣ никогда не бывало; но могъ быть учрежденъ государственный контролеръ совсѣмъ на другихъ правилахъ, нежели оберъ-прокуроръ, и быть подъ начальствомъ финансъ-министра или государственнаго казначея, а не генералъ-прокурора; но Обольяниновъ, по честолюбію своему, хотѣлъ и сію часть прибрать къ себѣ подъ руки. Какъ бы то ни было, но объясненіе несходствъ продолжалось болѣе мѣсяца, такъ что Кутайцовъ и Обольяниновъ зачали о томъ громко поговаривать, и Державинъ боялся чтобъ, снисходя Васильеву, себя самого вмѣсто его не управить въ крѣпость. Наконецъ въ мартѣ мѣсяцѣ объясненія тѣ кончились, и Державинъ въ собраніи всѣхъ экспедицій и оберъ-прокурора оныхъ г. Михайлова разсмотрѣвъ, получилъ (приказаніе), поднесть Императору на основаніи ихъ рапортъ, чтό и исполнилъ. Поелику жъ г. Голубцовъ убѣдительно его просилъ прежде поданныя ему вѣдомости, изобличающія невѣрность самихъ ихъ и счетовъ, отдать ему обратно; то Державинъ подумавъ, чтобъ не сочли его умышленнымъ закрытелемъ какого-либо похищенія казны, призвалъ оберъ-прокурора въ собраніе и спросилъ его, можно ли и согласенъ ли онъ тѣ неисправныя вѣдомости обратно выдать, въ которыхъ не находитъ никакой надобности, для того что репортъ Императору о цѣлости казны подавался тогда не удостовѣрительно, а только къ свѣдѣнію, въ какомъ состояніи найдены дѣла экспедиціи и суммы по вѣдомостямъ ея; а когда

// С. 736

по циркулярному письму Державина, апробованному[2] Императоромъ и посланному ко всѣмъ губернаторамъ, яко къ хозяевамъ губерній, о повѣркѣ наличныхъ денегъ и высланныхъ (отъ) оныхъ въ казначейства и о недоимкахъ свѣдѣнія получатъ и счеты въ новому году обревизуютъ, тогда уже новымъ репортомъ о цѣлости казны достовѣрно донесено быть можетъ. Когда же оберъ-прокуроръ на сіе предложеніе согласился и донесъ генералъ-прокурору, тогда онъ прежде, по запискѣ сего обстоятельства въ журналъ, репортъ Государю подалъ, въ которомъ именно изображено, что книгъ записныхъ и бухгалтерскихъ за время князя Вяземскаго совсѣмъ не нашлось, что за Васильева время хотя и есть книги, но такъ многочисленны, пространны и сумнительны, что ихъ въ скоромъ времени ни проревизовать, ни утвердить безъ справокъ до полученія отвѣтовъ отъ губернаторовъ никакъ не возможно, и что основываясь только[665] на вѣдомостяхъ и объясненіяхъ, поданныхъ отъ экспедиціи, за которыя они отвѣтствуютъ, повѣрка счетамъ графа Васильева сдѣлана, которыя оказались другъ съ другомъ сходственны (потому что они соглашены послѣдними объясненіями), и наконецъ, что многихъ имянныхъ указовъ на отпущенныя въ расходъ суммы не отыскано. Вотъ въ какомъ порядкѣ найдено Державинымъ государственной казны управленіе, что можно видѣть изъ помянутаго его рапорта, поданнаго Императору Павлу, который и теперь чаятельно въ цѣлости находится въ канцеляріи Государственнаго Совѣта[666]. По оному репорту докладывано было въ Совѣтѣ въ присутствіи

// С. 737

Наслѣдника, то есть нынѣ царствующаго Государя Императора Александра Перваго, 11-го марта[667], то есть наканунѣ кончины Императора Павла. Наслѣдникъ бралъ сторону Васильева и защищалъ его всевозможнымъ образомъ, не по существу дѣлъ, но по предупрежденію о его исправности; а господинъ Обольяниновъ выказывалъ его неисправнымъ, но уже слишкомъ, по пристрастію угодить обвиненіемъ Императору или, лучше сказать, Кутайцову. Державинъ балансировалъ на ту и другую сторону, подкрѣпляя, сколь можно, невинныя ошибки и справедливость; но чѣмъ бы сія исторія въ наступающій день, по докладѣ Императору, ежелибы онъ здравствовалъ, кончилась, неизвѣстно. Можетъ-быть и Державинъ бы пострадалъ.

Здѣсь бы должно происшествія, случившіяся съ Державинымъ въ царствованіе Императора Павла, кончить; но нѣкоторыя, хотя частныя, по примѣчательныя по вліянію на все Кутайцова, заслуживаютъ распространенія.

Первое. Производилось въ Сенатѣ въ 1795-мъ или въ 1796-мъ году дѣло нѣкоего господина Свищова, шацкаго помѣщика, въ сочиненіи имъ якобы подложной завѣщательной записи на имѣніе покойной жены его, которую опровергалъ шуринъ его Енгалычевъ, подъ покровительствомъ графа Мусина-Пушкина, оберъ-прокурора Святѣйшаго Синода[668], который носилъ нарочитое благоволеніе покойной Императрицы Екатерины. Онъ по своей ловкости домогся, что велѣно было сіе дѣло разсмотрѣть въ совѣстномъ судѣ. Енгалычевъ или, лучше, графъ Пушкинъ избралъ съ своей стороны въ посредники Державина и лишь объявилъ

// С. 738

о томъ совѣстному суду, то явился къ нему поутру рано графъ Дмитрій Александровичъ (Зубовъ)[669] и отъ себя и отъ имени брата своего Платона Александровича, любимца Императрицы, просилъ, чтобъ онъ не ходилъ въ посредники по Свищову дѣлу со стороны графа Пушкина. Державинъ отвѣтствовалъ, что онъ не можетъ отъ того отговориться по учрежденію о губерніяхъ[670]; Зубовъ возразилъ, что ежели не послушаетъ просьбы его, то зналъ бы, что онъ, братъ и вся ихъ фамилія — ему враги. Подумавъ, что навлекать на себя непріязнь такихъ людей, которые ему благопріятны, несходно съ благоразуміемъ, и что по силѣ ихъ не можетъ онъ помочь одинъ правой сторонѣ, а къ тому жъ что тогда былъ не очень здоровъ, то и послалъ онъ въ судъ отзывъ, что за болѣзнію посредникомъ по сему дѣлу быть не можетъ. Спустя послѣ того года два или три, пришло то самое дѣло на рѣшеніе Правительствующаго Сената общаго собранія. Стали докладывать; Державинъ тотчасъ усмотрѣлъ несохраненіе законнаго порядка въ дарительной записи, данной Свищову отъ жены его и, по довѣренности отъ нея, безъ собственнаго ея рукоприкладства, записанной человѣкомъ Свищова въ записной крѣпостной книгѣ (и другіе видѣли, что та запись подложно составлена послѣ смерти госпожи Свищовой), по горячему его характеру тотчасъ зачалъ прежде другихъ сенаторовъ открывать мнѣніе свое въ пользу Енгалычева. Примѣтя сіе, оберъ-прокуроръ г. Оленинъ[671]тотчасъ, противъ всякаго порядка, пресѣкъ чтеніе сего дѣла, сказавъ, что онъ имѣетъ государственное нужнѣйшее предложить къ слушанію. Не зная тому причины, всѣ удивились, тѣмъ паче что другое дѣло, которое стали докладывать, не имѣло никакой важности. Но тотъ же день ввечеру, часу въ 12-мъ ночью, пріѣзжаетъ къ нему г. Дольской[672],

// С. 739

г. Кутайцова наперсникъ, и проситъ отъ имени его, чтобъ былъ со стороны Свищова. Державинъ отговаривался всѣми силами; но Дольской не отставалъ, убѣждая обѣщаньями и угрозами отъ имени временщика: такъ ежели онъ противъ Свищова будетъ, то сей сдѣлается ему непримиримымъ врагомъ. Державинъ часа два бился и наконецъ, не могши отвязаться, сказалъ, что онъ скажется больнымъ и въ Сенатъ не будетъ. «Нѣтъ», отвѣтствовалъ Дольской: «вы непремѣнно быть должны въ присутствіи, потому что знаетъ Государь, что вы по сему дѣлу убѣждены были Зубовыми нейти въ посредники; то, зная вашу правду, и смотритъ онъ, на чьей сторонѣ вы будете. Видя такое усиліе, отъ котораго отдѣлаться не могъ, не раздраживъ временщика, принужденъ былъ сказать, что онъ послѣдуетъ большинству голосовъ. Съ симъ Дольской и оставилъ его въ покоѣ, послѣ котораго, долго размышляя, не зналъ какъ поступить, чтобъ, не наруша правды, выйти съ честію изъ сего скареднаго дѣла. Но какъ оно было весьма сумнительно, что по совѣсти могло быть такъ, а по формѣ или по канцелярскому обряду иначе; каковыя сумнительныя дѣла, по указу 1714 года Петра Великаго, велѣно, не рѣша въ Сенатѣ, вносить на рѣшеніе самого Государя; то онъ и положилъ твердо поступить по оному. Вслѣдствіе чего пріѣхавъ на другой день въ Сенатъ, засталъ уже слушаемымъ, и когда стали сбирать голоса, то онъ приказалъ подать указную книгу, въ которой, пріискавъ вышепомянутый указъ, прочелъ и увидѣлъ, что онъ послѣдовалъ по дѣлу извѣстнаго и славнаго богатствомъ сибирскаго губернатора князя Гагарина, который за лихоимство и вопіющія притѣсненія казненъ былъ злѣйшею смертною казнью по указу того великаго Государя[673], а какъ онъ Гагаринъ въ томъ указѣ самыми грубыми названіями былъ порицаемъ, и къ несчастію, на то время сидѣлъ въ присутствіи,

// С. 740

противъ самаго Державина, князь Гаврила Петровичъ Гагаринъ, потомокъ казненнаго Гагарина, державшій сторону Свищова: то не могъ онъ отъ стыда глазъ взвести на него и сослаться на тотъ указъ; а потому, не говоря ни слова, закрылъ книгу, и когда подошелъ къ нему секретарь спрашивать его мнѣнія, то онъ, размысля, что хотя Енгалычевъ доказалъ несохраненіе законнаго порядка при запискѣ въ книгѣ записи, но какъ о томъ, что вѣрющее письмо завѣщательницы, данное человѣку мужа ея, было подписано точно не ея рукою, въ доказательствахъ своихъ нигдѣ не говорилъ ни слова, то онъ, успокоя тѣмъ свою совѣсть, сказалъ секретарю: ежели большинство голосовъ будетъ на сторонѣ Свищова, то и онъ съ ними согласенъ. Чѣмъ самымъ и кончилось сіе дѣло, которое можетъ служить образцомъ, что въ правленіи, гдѣ обладаютъ любимцы, со всею честностію и правотою души и при всемъ желаніи послѣдовать законамъ, не всегда можно устоять въ правдѣ, или по крайней мѣрѣ поднять на себя невинно людей сильныхъ, что нерѣдко съ Державинымъ и случалось.

Второе. Виленскій или минскій губернаторъ Яковъ Ивановичъ Булгаковъ[674] увѣдомилъ дворъ въ 1798 году, что тамошніе обыватели дѣлаютъ потаенныя стачки, неблагопріятныя для Россіи, а полезныя для французовъ, и что нѣкто Дембровскій, набравъ нѣсколько полковъ Поляковъ, ушелъ и присоединился къ ихъ арміямъ. Императоръ по крутому своему (нраву) тотчасъ велѣлъ таковыхъ заговорщиковъ ловить и привозить въ Петербургскую крѣпость, гдѣ ихъ въ Тайной канцеляріи допрашивали, а по допросѣ присланы на судъ Сенату. Таковые были почти всѣ изъ нижняго разбора людей, то есть попы, стряпчіе и дробная шляхта, которые никакого уваженія не заслуживали, потому что ежели они и были въ чемъ виновны, то не иначе какъ по внушеніямъ или подкупамъ сильныхъ или богатыхъ магнатовъ, которыхъ они, не имѣя на нихъ явныхъ доказательствъ, принуждены были не выводить наружу. Ихъ обвиняли измѣною, потому что они присягали на русское подданство, и по россійскимъ

// С. 741

законамъ приговаривали, вмѣсто смерти, на вѣчную каторгу въ Сибирь. По очереди пришло и до Державина давать свое о нихъ мнѣніе. Онъ спросилъ г. Макарова, имѣвшаго дирекцію въ Тайной канцеляріи[675]: «Виноваты ли были Пожарскій, Мининъ и Палицынъ, что они, желая избавить Россію отъ рабства польскаго, учинили между собою союзъ и свергли съ себя иностранное иго?» — «Нѣть», отвѣтствовалъ Макаровъ, «они не токмо не виноваты, но всякой похвалы и нашей благодарности достойны.» — «Почему жъ такъ строго обвиняются сіи несчастные, что они имѣли нѣкоторые между собою разговоры о спасеніи отъ нашего владѣнія своего отечества, и можно ли ихъ винить въ измѣнѣ и клятвопреступленіи по тѣмъ же самымъ законамъ, по каковымъ должны обвиняться въ подобныхъ заговорахъ природные подданные? По нашимъ, кто вступилъ въ заговоръ или слышалъ о томъ, да не донесъ, подлежитъ смерти. Мнѣ нечего другаго о нихъ сказать, какъ то же самое; но если и были они когда вѣрные подданные, спросите по совѣсти у всѣхъ вельможъ, которые о нихъ подписываютъ смертный приговоръ, то есть графа Ильинскаго, графа Потоцкаго[676] и прочихъ, которые тогда были сенаторами и присутствовали по сему дѣлу въ общемъ собраніи, не то же ли и они думаютъ, что сіи осужденные. Придетъ время, что о томъ узнаете: чтобъ сдѣлать истинно вѣрноподданными завоеванный народъ, надобно его прежде привлечь сердце правосудіемъ и благодѣяніями, а тогда уже и наказывать его за преступленія, какъ и коренныхъ подданныхъ по національнымъ[677] законамъ. Итакъ, по моему мнѣнію, пусть они думаютъ и говорятъ о спасеніи своего отечества, какъ хотятъ, но только къ самому дѣйствію не приступаютъ, за чѣмъ нашему

// С. 742

правительству прилежно наблюдать должно и до того ихъ не допускать кроткими и благоразумными средствами, а не казнить и не посылать всѣхъ въ ссылку; ибо всей Польши ни переказнить, ни заслать въ заточеніе не можно. Иное дѣло — главныхъ заводчиковъ[678]. Посмотрите лучше на Дембровскаго, который выпросилъ у Государя привилегію на формированіе полковъ; то набравъ ихъ, онъ легко то же можетъ сдѣлать, чтό и братья его, то есть уйти во Францію, или когда подойдутъ Французы, то измѣня присоединиться къ нимъ. Вотъ за чѣмъ надобно неусыпно наблюдать, а не за тѣмъ, чтό попы и подъячіе между собою въ домахъ своихъ разговариваютъ, и за то ихъ ссылать въ ссылку.» Г. Макаровъ тутъ же въ собраніи при Державинѣ пересказалъ слышанное отъ него генералъ-прокурору князю Куракину. На другой, то есть въ воскресный день, когда Державинъ пріѣхалъ по обыкновенію во дворецъ, Куракинъ, встрѣтя его, улыбаючись сказалъ, что Государь приказалъ ему не умничать; а между тѣмъ, сколько слышно было, что судьба преступниковъ облегчена и болѣе не приказано забирать и привозить въ Петербургъ Поляковъ въ Тайную канцелярію, а тамъ ихъ за болтовню унимать по законамъ.

Третье. Покойною Государынею пожалованныя Донскимъ казакамъ земли особою дачею отмежеваны и планъ на нихъ выданъ[679], которыя разграничилъ посыланный нарочно, не помню какой, генералъ; но при Императорѣ Павлѣ произошли отъ смежныхъ казенныхъ и частныхъ владѣльцевъ споры, такъ что надобно было нѣкоторыя русскихъ крестьянъ селенія отъ нихъ вывести или причислить къ ихъ станицамъ; а какъ сего никто не могъ сдѣлать, кромѣ Государя, то поданъ былъ о семъ отъ межеваго департамента докладъ съ описаніемъ обстоятельствъ и

// С. 743

сумнѣній, по коимъ испрашивалось разрѣшеніе. Государь, посреди плана, на всѣхъ спорныхъ мѣстахъ подписалъ своею рукою: «Быть по сему.» Межевая экспедиція, получа, не знала, что дѣлать, кому какое мѣсто отдавать и куды по срединѣ живущихъ поселянъ причислить: къ казакамъ ли, или оставить по прежнему? Державинъ написалъ о семъ краткую записку и отдалъ оберъ-прокурору, чтобъ объяснился съ генералъ-прокуроромъ, который жилъ тогда въ Гатчинѣ, который было-обѣщалъ доложить Императору; но послѣ такъ струсился, что далъ погонку и оберъ-прокурору, зачѣмъ онъ отъ Державина принималъ записку. А потому и посланъ былъ безтолковый указъ, по коему не знали, что дѣлать; но послѣ уже при Императорѣ Александрѣ дѣло сіе поправлено, и дана особая грамота войску Донскому на тѣ земли въ 1811 году[680].

Четвертое. Въ началѣ царствованія Императора Павла генералъ-прокуроръ князь Куракинъ выпросилъ себѣ и многимъ своимъ пріятелямъ великое количество на выборъ лучшихъ казенныхъ земель, которыя у казенныхъ поселянъ, лишнія сверхъ 8-и десятинъ, отбирали даже подъ огородами, не токмо подъ пашнями, а тѣ, кому они были отданы, продавали тѣмъ же самымъ поселянамъ рублевъ по 300 и по 500 десятину и такимъ образомъ удовлетворяли ненасытную свою алчность. Въ то самое время, когда Державинъ чрезъ Лопухипа просилъ на обмѣнъ себѣ земли 200 только четвертей на Званкѣ изъ ямской противулежащей за Волховомъ дачи, у которыхъ были излишнія сверхъ 15-и десятинъ, то и въ томъ отказано. Когда князь Куракинъ и другіе хищнически набили свои карманы, то будто изъ жалости и изъ состраданья, что у казенныхъ крестьянъ мало земли, исходатайствовали указъ, чтобъ всѣхъ казенныхъ крестьянъ надѣлить по 15-и десятинъ на душу. И тогда пошло притѣсненіе владѣльцевъ при рѣшеніи дѣлъ, что начали отнимать не только примѣрныя земли, но и писцовыя, чтобъ набрать недостатокъ въ 15 десятинъ; а гдѣ въ смежности нѣтъ, тѣмъ додавать и въ дальномъ разстояніи. Видя все сіе, Державинъ, присутствуя въ межевомъ

// С. 744

департаментѣ, нерѣдко шумливалъ противъ генералъ-прокуроровъ, князя Куракина и потомъ князя Лопухина, также и государственнаго казначея Васильева, что они такъ изъ пристрастія и корыстолюбія во зло употребляли щедроту Государя; а какъ они сіе ни во что ставили, то сочинилъ онъ извѣстную въ 3-й части его сочиненій пѣсню:

Что мнѣ, что мнѣ суетиться,

Вьючить бремя должностей,

Если свѣтъ за то бранится,

Что иду прямой стезей?

Пусть другіе работаютъ,

Много умныхъ есть господъ:

И себя не забываютъ,

И царямъ сулятъ доходъ[681].

Распустилъ по городу, желая, чтобъ она дошла до Государя и чтобъ его спросили, на чей счетъ оная писана: тогда бы и сказалъ онъ всю правду; но какъ они боялись до сего довести Государя, чѣмъ бы открыться могли всѣ ихъ пакости, то и терпѣли, тайно злобясь, дѣлая между тѣмъ на его счетъ непріятныя Императору внушенія. Вслѣдствіе чего въ одно воскресенье, проходя онъ въ церковь, между собравшимися въ прохожей залѣ увидѣвъ Державина, съ яростнымъ взоромъ, по обыкновенію его, раздувъ ноздри, такъ фыркнулъ, что многіе то примѣтили и думали, что вѣрно отошлетъ Державина въ ссылку или по крайней мѣрѣ вышлетъ изъ города въ деревню; но Державинъ, надѣяся на свою невинность, пошелъ, будто ничего не примѣтя, въ церковь, помолился Богу и далъ себѣ обѣщаніе въ хвалу Божію выпросить къ своему гербу надпись: Силою вышнею держусь, чтό на другой день и исполнилъ, подавъ въ герольдію прошеніе, въ которомъ просилъ себѣ написанія грамоты съ прибавленіемъ вышесказаннаго девиза, потому что въ гербѣ его изображена рука, держащая звѣзду, а какъ звѣзды держатся вышнею силою, то и смыслъ таковаго девиза былъ ему очень приличенъ, что онъ

// С. 745

никакой другой подпоры не имѣлъ, кромѣ одного Бога; Императору же могло быть сіе не противно, потому что силу Вышняго по самолюбію своему почиталъ онъ въ себѣ. Герольдія поднесла докладъ и съ симъ девизомъ гербъ Державина конфирмованъ[682].

Пятое. Скоро послѣ того, и помнится, въ первый день 1798-го или 1799-го года[683], генералъ-прокуроръ Лопухинъ многимъ сенаторамъ, унижавшимся предъ нимъ или ласкательствующимъ ему, выпросилъ лентъ; Державинъ же, хогя онъ былъ старѣе другихъ и болѣе прочихъ трудился, однако обойденъ. Лишь только разнесся о семъ слухъ въ собраніи при дворѣ, то услышался всеобщій ропотъ на неправосудіе. Кутайцовъ, или кто другой, пересказалъ о томъ Императору. Державинъ между тѣмъ, привыкнувшій почасту сносить таковыя обиды, поѣхалъ изъ дворца равнодушно обѣдать къ графу Строганову[684], гдѣ и занялся бостономъ до самаго вечера, не хотя ѣхать во дворецъ на балъ, куды хозяинъ сбирался. Пріѣхавши домой, услышалъ, что пріѣзжалъ придворный ѣздовой и именемъ Императора звалъ его во дворецъ. Не зная тому причины, весьма удивился и тотчасъ поѣхалъ. Лишь только входитъ въ Егорьевскую залу, гдѣ уже начался балъ, то многіе, встрѣчая, сказываютъ: «Тебя Государь спрашивалъ». Наконецъ, увидя его, генералъ-прокуроръ князь Лопухинъ сказалъ: «Вамъ Императоръ намѣренъ надѣть Аннинскую ленту; но теперь уже поздо, то пожалуйте ко мнѣ завтра поутру поранѣе, я васъ ему въ кабинетѣ представлю». Такъ и сдѣлалось. Я къ нему пріѣхалъ, и вмѣстѣ, въ его сѣдши карету, отправились во дворецъ. Онъ зачалъ, будто по довѣренности, говорить, что Государь давеча было-хотѣлъ надѣть на васъ ленту съ прочими, но поусумнился, что вы все колкіе какіе-то пишете стихи; но я уже его упросилъ: итакъ онъ приказалъ васъ представить къ себѣ сегодня. Державинъ поблагодарилъ, зная, что онъ его не рекомендовалъ, а можетъ-быть и отговаривалъ; но когда голосъ публики отозвался въ пользу Державина и

// С. 746

дошелъ до Государя, то онъ самъ захотѣлъ, какъ изъ нижеслѣдующаго увидимъ, ознаменовать къ нему свою милость. Пріѣхавъ во дворецъ, нѣсколько подождалъ въ кабинетской канцеляріи и скоро позванъ былъ въ кабинетъ: Государь вошелъ изъ противныхъ дверей и набросилъ на него ленту, Державинъ успѣлъ только сказать, что ежели онъ чѣмъ виноватъ...[685] но Императоръ, не давъ договорить начатыхъ словъ, зарыдалъ и отъ него скороподвижно ушелъ. Изъ сего не иное что заключить можно, что Государь къ нему былъ хорошо расположенъ; но злобнымъ наушничествомъ и клеветою былъ отвращаемъ.

Шестое. Когда родился великій князь Михаилъ Павловичъ[686], то во время собранія при дворѣ знатныхъ особъ для поздравленія, графъ Завадовскій и господинъ Козодавлевъ, который тогда былъ оберъ-гірокуроръ въ Сенатѣ, между радостными разговорами, при таковыхъ случаяхъ бываемыми, говорилъ Державину, чтобъ онъ написалъ на день рожденія царевича стихи. Онъ имъ обѣщалъ, и въ первое собраніе привезъ съ собой оду, которой тому и другому отдалъ по письменному экземпляру; а какъ сія піеса имѣла нѣкоторыя въ себѣ рѣзкія выраженія, какъ-то между прочимъ:

Престола хищнику, тирану

Прилично устрашать враговъ[687],

Но Богомъ на престолъ вѣнчанну

Любить ихъ должно, какъ сыновъ;

то натурально и стала публика поговаривать, опасаясь, чтобъ сочинителя въ толь смутное время, каково было Павлово, не сослали въ ссылку, или бы какого другаго ему огорченія не сдѣлали. Державинъ, въ полномъ удостовѣреніи о своей невинности и будучи готовъ отвѣтствовать, что онъ о хищникѣ престола говорилъ, а Императоръ воцарился по наслѣдству законно; то, не опасаясь ничего, не робѣлъ и, не взирая на разные неблагопріятные для него слухи, всюду выѣзжалъ. Въ наступившее воскресенье, пріѣхавъ въ придворный театръ, встрѣтился въ

// С. 747

дверяхъ съ Козодавлевымъ: то сей, увидѣвъ его, поблѣднѣлъ и бросился отъ него, какъ отъ язвы, опрометью прочь; въ театрѣ же, увидя его предъ собою на передней лавкѣ сидящаго, тотчасъ вскочилъ и ушелъ въ толь отдаленное мѣсто, что его видѣть не могъ. Державинъ не зналъ, къ чему приписать такое отъ себя пріятеля удаленіе, которому онъ нѣкогда и чинъ статскаго совѣтника выпросилъ у Императрицы Екатерины и всегда считалъ. его себѣ привязаннымъ человѣкомъ. Но послѣ узналъ, что страшные разнесшіеся слухи, что будто Императоръ гнѣвенъ за оду, были причиною трусости г. Козодавлева, чтобъ не почли его сообщникомъ въ сочиненіи оной. Итакъ, презрѣвъ такую низость души, былъ спокоенъ. Но на первой недѣлѣ Великаго поста, когда говѣлъ Державинъ съ своимъ семействомъ, въ середу, видѣлъ непріятный сонъ, и хотя не вѣрилъ никакимъ привидѣніямъ, однако подумалъ, чтобъ не случилось съ нимъ чего, говорилъ женѣ, чтобъ она не пужалась отъ разносящихся слуховъ, а уповала на Бога. Но когда они были въ церкви, то посреди самой обѣдни входитъ въ церковь фельдъегерь отъ Императора и подаетъ ему толстый свертокъ бумагъ; жена, увидѣвъ, помертвѣла. Между тѣмъ открывъ свертокъ, находитъ въ немъ табакерку, осыпанную бриліантами, въ подарокъ отъ Императора присланную за ту оду, при письмѣ г. статсъ-секретаря Нелединскаго, въ коемъ объявлено ему отъ Его Величества высочайшее благоволеніе. На другой день, поѣхавъ въ Сенатъ, находитъ въ общемъ собраніи г. Козодавлева, показываетъ ему табакерку, который съ радостнымъ восторгомъ бросается ему на шею и поздравляетъ съ государскою милостію. Державинъ, отступя отъ него, сказалъ: «Поди прочь отъ меня, трусъ. Зачѣмъ ты намедня отъ меня бѣгалъ, а теперь цѣлуешь?[688]».

Седьмое. Въ 1798 году, когда напечатаны были въ Москвѣ въ первый разъ сочиненія Державина, цензура тамошняя по строгому тогдашнему времени усумнилась напечатать и не напечатала въ одѣ Изображеніе Фелицы двухъ строкъ, а именно:

// С. 748

Самодержавства[689] скиптръ желѣзный Моей щедротой позлащу, могъ только упросить, чтобъ для сихъ стиховъ оставили праздное мѣсто, и писалъ генералъ-прокурору князю Куракину, говоря, что ежели Екатерина, будучи также самодержавная Государыня, не токмо не воспретила, но съ благоволеніемъ приняла сей стихъ; то для чего Императору Павлу можетъ быть непріятенъ, когда онъ не менѣе ея позлащаетъ щедротами свой скипетръ? Куракинъ докладывалъ по сему письму, и какъ (Державинъ) никакого не получилъ отвѣта, то во всѣхъ отпечатанныхъ экземплярахъ и написалъ въ пробѣлѣ сіи два стиха своею рукою, не опасаясь толкованія трусовъ.

Осьмое. Когда Державинъ возвратился изъ Бѣлоруссіи, то вскорѣ, по покровительству Кутайцова, котораго тогда задобрили Евреи, подала на него одна жидовка жалобу Императору, единственно съ тѣмъ чтобъ, оклеветавъ, замарать его въ мысляхъ Государя и лишить довѣренности къ мнѣнію его, о нихъ поданному. Въ той жалобѣ жидовка показывала, что будто Державинъ на вышеупомянутомъ лезнинскомъ[690] винокуренномъ еврейскомъ заводѣ, смертельно билъ ее палкою, отъ чего она, будучи чревата, выкинула мертваго младенца. Но какъ Державинъ, бывъ на томъ заводѣ съ четверть часа, не токмо никакой жидовки не билъ, но ниже въ глаза не видалъ, то и не зналъ о сей клеветѣ до самой той минуты, когда, при пріѣздѣ его изъ коммерцъ-коллегіи въ Сенатъ, оберъ-прокуроръ Оленинъ показалъ ему объявленный генералъ-прокуроромъ имянной указъ, чтобъ по той просьбѣ учинилъ разсмотрѣніе Сенатъ. Крайне онъ удивился такой странной незапности и не вѣрилъ ей, потому что онъ поутру былъ у генералъ-прокурора и ни слова отъ него о томъ не слыхалъ. Но прочетши указъ и просьбу, вспыхнулъ и сбѣсился такъ-сказать до сумасшествія. «Какъ», закричалъ онъ во весь голосъ при собраніи: «здѣсь не законы управляютъ и не воля Императора, но прихоти Кутайцова и узденя[691] его Обольянинова.

// С. 749

На меня въ то время внимать клеветамъ жидовки, когда всѣ мои поступки въ Бѣлоруссіи апробованы уже рескриптомъ Государя, и предавать меня съ ней суду! Нѣтъ, я ѣду къ Императору, и пусть меня посадятъ въ крѣпость, а я докажу глупость объявителя такихъ указовъ, прежде нежели буду отвѣчать на жидовкину бездѣльническую просьбу». Оленинъ и прочіе его пріятели, схватя его за полу, дергали и унимали, чтобъ онъ пересталъ горячиться. Онъ опомнился, хотѣлъ ѣхать къ генералъ-прокурору, но не могши вдругъ преодолѣть своей запальчивости, просилъ г. сенатора Захарова[692], попавшагося ему въ глаза на подъѣздѣ сенатскомъ, чтобъ онъ сѣлъ съ нимъ въ карету и проѣхался нѣсколько по городу. Сей исполнилъ его желаніе и, въ продолженіе ѣзды болѣе двухъ часовъ, разговорами своими нѣсколько его успокоилъ. По пріѣздѣ пошелъ прямо въ кабинетъ къ генералу-прокурору, но сей, какъ видно, свѣдалъ о его чрезвычайномъ огорченіи, тотчасъ вскочилъ съ мѣста и прибѣжалъ къ нему, цѣловалъ даже его руки, прося успокоиться, доказывая что указъ, объявленный имъ, никакой важности въ себѣ не составляетъ, что жидовкина клевета ничего не значитъ. — «Нѣтъ, ваше превосходительство, я писалъ указы и знаю, какъ ихъ писать; то когда велѣно разсмотрѣть жидовкину просьбу, то само по себѣ разумѣется, что съ меня противъ оной взять объясненіе и рѣшить по законамъ, стало судить.» — «Но какъ же этому помочь?» сказалъ генералъ-прокуроръ. — «Поѣдемте со мною къ Императору; пусть онъ самъ разсудитъ и отмѣнитъ свой неосторожный указъ», сказалъ Державинъ. «Почто такъ далеко ходить», съ робостію[693] говорилъ Обольяниновъ[694]: «нѣтъ ли средства самимъ намъ поправить?» — «Но записаны ли въ Сенатѣ», спросилъ

// С. 750

Державинъ, «всѣ вами объявленныя высочайшія повелѣнія и собственноручный рескриптъ Государя Императора, которымъ апробованы дѣла мои и поступки, бывшіе въ Бѣлорусской губерніи, по порученнымъ мнѣ коммиссіямъ, а въ томъ числѣ и по лезнинскому винокуренному заводу, на которые болѣе трехъ мѣсяцевъ жалобы ни отъ кого не было? Ежели записаны, то какъ вы могли противъ государскихъ благоволеній повѣрить такой сумасбродной и неистовой жалобѣ, и по ней докладывать?» — «Нѣтъ», онъ сказалъ, «благоволенія мною вамъ объявленныя и рескриптъ въ Сенатѣ не записаны». — «То объявите», говорилъ Державинъ: «или я самъ ихъ объявлю прежде, нежели по жалобѣ жидовки докладывано будетъ; а когда они запишутся, тогда, наведя о нихъ справку, можете ими отвергнуть клевету еврейки, не требуя отъ меня объясненія на оную и не подвергая такъ-сказать меня суду съ нею». Такъ и сдѣлали, и еврея, писавшаго ей жалобу, приговорили за дерзость на годъ въ смирительный домъ. Но по восшествіи на престолъ Императора Александра Державинъ исходатайствовалъ ему свободу изъ онаго.

Девятое. Наканунѣ Крещенія въ 1801 году Державину разсудилось съѣздить отобѣдать въ Пажескій корпусъ къ князю Зубову (по возвращеніи его изъ удаленія въ Петербургъ), въ которомъ онъ былъ названъ главнымъ директоромъ[695]. Просидѣвъ у него до вечера, поѣхали вмѣстѣ во дворецъ, по обыкновенію, для поздравленія наканунѣ Императора съ наступающимъ праздникомъ. Едва вступили въ залу собранія, какъ услышалъ, что ищутъ его и зовутъ къ Императору. Онъ удивился, ибо выше сказано, что онъ не хотѣлъ съ нимъ лично видаться, дабы себя и его не разгорячить. По вступленіи въ кабинетъ, Государь подошелъ и, осмотря его съ ногъ до головы нѣсколько разъ, самъ сѣлъ на софу и, велѣвъ противъ себя ему сѣсть на стулъ, смотрѣлъ прилежно въ глаза. По нѣкоторомъ молчаніи, спросилъ: «Послалъ ли онъ воспрещеніе въ Ригу о невыдачѣ французскому

// С. 751

королю Людовику XVIII, живущему тамъ, жалованья?» — «Послалъ», отвѣтствовалъ Державинъ. — «Да полно такъ ли, и будетъ ли остановлено?» — «Конечно», Державинъ сказалъ: «ибо коль скоро отъ Вашего Величества получилъ вчерась чрезъ адъютанта князя Шаховскаго о томъ повелѣніе, то тотчасъ отправилъ по эстафетѣ въ казенную палату повелѣніе, а на другой день еще по почтѣ; то надѣюсь, исполнены будутъ.» — «Хорошо», сказалъ съ грознымъ видомъ Императоръ и, тотчасъ откланявшись, отпустилъ его отъ себя. Державинъ не зналъ, что это значило; но послѣ, какъ время объяснило случившееся происшествіе, то кажется не иное что, какъ Государь хотя ласкалъ въ то время Зубова, но подозрѣвалъ его себѣ недоброжелателемъ, и былъ онъ у него подъ тайнымъ присмотромъ, а потому когда свѣдалъ, что Державинъ у него въ тотъ день обѣдалъ, то спросилъ его незапно предъ себя и глядѣлъ пристально въ глаза, не покажетъ ли какого смущенія, а чрезъ то не покажетъ ли своего съ нимъ соучастія. Но какъ бы то ни было, Державинъ всякое воскресенье долженъ былъ ему посылать краткія репортицы о состояніи казны (т. е. отчетъ о приходахъ и расходахъ оной въ прошедшую недѣлю), которая такъ безмѣрными издержками истощена была и безпрестанно истощалась, что недоставало не токмо остаточныхъ казначейства суммъ, но самыхъ давныхъ недоимокъ и долговъ казенныхъ, на счетъ коихъ принуждены были печатать новыя ассигнаціи и удовлетворять Императора, который не хотѣлъ вѣрить, что казна его въ крайнемъ недостаткѣ. Въ два мѣсяца тогда, сверхъ всѣхъ статныхъ и остаточныхъ суммъ, издержано было болѣе 6-и милліоновъ рублей, какъ на посылку въ Индію Донскихъ казаковъ[696], на строеніе Казанской церкви[697], и прочія подобныя затѣйливыя издержки, такъ что наконецъ, по невступленію въ полномъ количествѣ ассигнованныхъ доходовъ на военный департаментъ, стали оказываться въ ономъ недостатки, которые наполнить никоимъ образомъ было неоткуда. А какъ сіе могло причинить государственному казначею великую бѣду, то въ послѣдній день царствованія

// С. 752

сего Государя, по неожиданію отъ запрещенной европейской торговли пошлиннаго доходу, Державинъ рѣшился подать докладъ Императору и подалъ, чтобъ напечатать милліоновъ 40 ассигнацій, скупить ими на биржѣ находящіеся купеческіе товары, и тѣмъ ожививъ внутреннюю торговлю, воспользоваться сколько-нибудь отъ нихъ пошлинами. Но за смертію Императора, въ ту ночь случившуюся, сего доклада не вышло.

Десятое. Въ навечерье сего страшнаго переворота Державинъ былъ у генералъ-прокурора до 12-го часа ночи и, какъ государственпый казначей, трактовалъ съ нимъ и съ купцомъ Рюминымъ о подрядѣ соли во всѣ Россійскіе города, по отдачѣ оной на откупъ еврею Перцу въ полуденныхъ губерніяхъ изъ крымскихъ соляныхъ озеръ[698], и положивъ на мѣрѣ сію операцію, поѣхалъ домой. Но часу поутру въ осьмомъ на другой день вбѣгаетъ къ нему свояченица его, (жена) г. Нилова, который послѣ былъ губернаторомъ въ Тамбовѣ[699], жившая съ мужемъ у него въ домѣ, и сказываетъ, запыхавшись, что Императоръ скончался. Происшествіе сіе не оставятъ описать историки; но Державинъ, по ревности своей и любви къ отечеству желая охранить славу Наслѣдника и брата его Константина, которыхъ порицали въ смерти ихъ отца, и тѣмъ укоризну и опасность отвратить Имперіи, написалъ бумагу, въ которой совѣтовалъ хотя видомъ однимъ произвесть слѣдствіе, которымъ бы обвиненіе сгладить съ сихъ принцевъ……………………. съ которой бумагой и ѣздилъ раза три во дворецъ; но былъ приближенными, которые его держали такъ-сказать въ осадѣ, не допущенъ. Впрочемъ о семъ объяснится ниже, а здѣсь за приличное только почитается сказать, что вмѣстѣ съ манифестомъ о восшествіи на престолъ Александра состоялся указъ, что государственнымъ

// С. 753

казначеемъ сдѣланъ опять по прежнему графъ Васильевъ, а Державину велѣно только присутствовать въ Сенатѣ[700].

Онъ получилъ отъ Императора Павла слѣдующія награжденія: 1, за оду на рожденіе великаго князя Михаила Павловича табакерку съ бриліантами; 2, такую же за оду на Малтійскій орденъ; 3, крестъ бриліантовый Мальтійскій за сочиненіе банкротскаго устава, въ которомъ онъ участвовалъ съ бывшимъ генералъ-прокуроромъ Беклешовымъ и настоящимъ, Обольяниновымъ, и княземъ Гагаринымъ. Достойно замѣтить, что сего устава была наиболѣе цѣль воздержать дворянство отъ мотовства и дѣланія сверхъ имѣнія ихъ долговъ, а для того довѣренность къ нимъ въ тѣснѣйшіе сжата предѣлы, нежели прежде, то есть велѣно заемныя письма писать у крѣпостныхъ дѣлъ, а ежели и домовыя могутъ быть письма, но по нимъ взысканіе чинить не иначе какъ по формѣ судомъ, а не скорымъ исполненіемъ; купеческая довѣренность по векселямъ оставлена въ прежней силѣ. Державинъ же предполагалъ не иначе дворянину дѣлать довѣренность какъ по открытому листу, отъ правительства за свидѣтельствованному, гдѣ у кого какое недвижимое есть имѣніе, такимъ образомъ чтобъ всякій заимодавецъ подписывалъ сколько подъ какое имѣніе кого ссудилъ, дабы послѣдующій заимодатель могъ видѣть, не безопасно ли ему еще подъ то же имѣніе заимобрателя ссудить. Ибо, напримѣръ, кто въ банкѣ заложилъ по 40 рублей душу или домъ въ третьей части настоящаго капитала, а онъ несравненно дороже стоитъ, то по продажѣ и можетъ онъ безъ сумнѣнія свои получить деньги; кто же недвижимыхъ имѣній не имѣетъ, тотъ можетъ какого извѣстнаго капиталиста упросить подписать за него свое поручительство, и тотъ уже порука за него своимъ имѣніемъ отвѣтствовать. Такимъ способомъ всѣ бы тяжбы долговыя пресѣклись, ибо довѣренность

// С. 754

была (бы) имѣнію, а не лицу дворянскому; но купеческая довѣренность, душа торговли, распространяясь, оставалась бы въ своей силѣ. Но опослѣ сей (уставъ) разными толкованіями и каверзами ослабленъ, такъ что ни довѣрія, ни скораго взысканія кредиторамъ не доставлялъ. — Наконецъ получилъ Державинъ еще награжденіе за поднесеніе росписанія доходовъ на 1801 годъ, за что прежде государственнымъ казначеямъ, предшественникамъ[701]его, жаловалось по 100,000 рублей, которые и тогда Императоръ приказалъ-было выдать; но окружающіе увѣрили Государя, что по недавному вступленію Державина въ сію должность много такого награжденія, и дано ему только 10,000 рублей, а остальные 90,000 рублей раздѣлили по себѣ, какъ-то: Обольянинову 30,000 руб., адмиралу Кушелеву 30,000, князю Гагарину 30,000; но Державинъ никогда ни отъ кого никакого не получалъ награжденія и тѣмъ былъ доволенъ: хотя и чувствовалъ обиду, но скрылъ въ своемъ сердцѣ.