ОТДѢЛЕНIЕ II[36].
Воинская Державина служба до открывшагося въ Имперіи
возмущенія.
Въ помянутомъ 1762 году въ мартѣ мѣсяцѣ прибылъ онъ въ Петербургъ. Представилъ свой паспортъ маіору Текутьеву, бывшему тогда при полку дежурнымъ. Сей чиновникъ былъ человѣкъ добрый, но великій крикунъ, строгій и взыскательный по службѣ. Онъ лишь взглянулъ на паспортъ и увидѣлъ, что просроченъ, захохоталъ и закричалъ: «о, брать! просрочилъ», и приказалъ отвести вѣстовому на полковой дворъ. Привели въ полковуюканцелярію и сдѣлали формальный допросъ. Державинъ, хотя былъ тогда не болѣе какъ 18-и лѣтъ, однако нашелся и отвѣчалъ, что онъ не знаетъ, почему присвоилъ его къ себѣ Преображенскій полкъ; ибо никогда желанія его не было служить, по недостатку его, въ гвардіи, а было объявлено отънего желаніе, чрезъ г. Веревкина, вступить въ артиллерійскій или инженерный корпусъ, изъ которыхъ о принятіи въ послѣдній кондукторомъ и былъ отъ него, Веревкина, удостовѣренъ и носилъ инженерный мундиръ. По справкѣ въ канцеляріи извѣстно стало, что по списку съ прочими, присланному при сообщеніи отъ Ивана Ивановича Шувалова, записанъ онъ въ Преображенскій полкъ за прилежность и способность къ наукамъ, и отпущенъ для окончанія оныхъ на два года. Но паспортъ лежалъ въ канцеляріи до вступленія на престолъ императора Петра Третьяго, по повелѣнію котораго велѣно всѣмъ отпускнымъ явиться къ ихъ полкамъ. И какъ посему онъ, Державинъ, въ просрочкѣ оказался невиннымъ, то и приказано его причислить въ третью роту въ рядовые, куды причисленъ; и какъ не было у него во всемъ городѣ ни одного человѣка знакомыхъ, то поставленъ въ казарму съ даточными солдатами вмѣстѣ съ тремя женатыми и двумя холостыми, и приказано
// С. 425
было флигельману[37] учить ружейнымъ пріемамъ и фрунтовой службѣ; и какъ онъ платилъ флигельману за ученье нѣкоторую сумму денегъ, то стараніемъ его и собственною своею расторопностью и силою до того въ экзерціи успѣлъ, что, на случай требованія предъ Императора, изготовленъ былъ съ прочими на показъ; ибо сей Государь великій былъ охотникъ до екзерціи, и самъ почасту роты осматривалъ, какъ (и) 3-ю, въ которой князь Трубецкой, фельдмаршалъ, генералъ-прокуроръ и подполковникъ гвардіи, числился капитаномъ[38].
Въ такомъ положеніи бывъ нѣсколько времени, Державинъ вздумалъ, что у него есть вышеписанныя болгарскія бумаги, который приказано было ему представить по командѣ; то онъ, отыскавъ г. Веревкина, принесъ къ нему оныя, а сей представилъ его и съ ними къ главному куратору Ивану Ивановичу Шувалову. Сей, принявъ его весьма благосклонно, отослалъ въ Академію художествъ къ какому-то чиновнику оной, Евграфу Петровичу Чемезову[39], который, какъ извѣстно всѣмъ, былъ первый того времени славнѣйшій гравирный въ Имперіи художникъ. Сіе было въ великій постъ.Чемезовъ принялъ Державина весьма ласково, хвалилъ его рисунки, которые въ самомъ дѣлѣ были сущая дрянь; но, можетъ быть, для ободренія только молодаго человѣка къ искусствамъ были похваляемы, и приказалъ ему ходить къ себѣ чаще, обѣщавъ ему чрезъ Ивана Ивановича найти средство и путь упражняться въ наукахъ. Но какъ были при Петрѣ Третьемъ безпрестанно ротные и баталіонные строи, и никому никуды изъ роты отлучаться не позволяли, то и не имѣлъ времени Державинъ являться ни къ Шувалову, ни къ Чемезову; а покровителя,
// С. 426
чтобъ его кто у ротнаго командира выпрашивалъ, никого не имѣлъ. Въ разсужденіи чего и долженъ былъ, хотя и не хотѣлъ, выкинуть изъ головы науки. Однако, какъ сильную имѣлъ къ нимъ склонность, то, не могши упражняться по тѣснотѣ комнаты ни въ рисованіи, ни въ музыкѣ, чтобъдругимъ своимъ компаніонамъ не наскучить, по ночамъ, когда всѣ улягутся, читалъ книги , какія гдѣ достать случалось, нѣмецкія и русскія, и маралъ стихи безъ всякихъ правилъ, которые никому не показывалъ, что однако, сколько ни скрывалъ, но не могъ утаить отъ компаніоновъ, а паче отъ ихъ женъ; почему и начали онѣ его просить о написаніи писемъ къ ихъ родственникам въ деревни[40]. Державинъ, писавъ просто на крестьянскій вкусъ,чрезвычайно имъ тѣмъ угодилъ, и какъ имѣлъ притомъ небольшія деньги, получивъ отъ матери въ подарокъ при отъѣздѣ[41] своемъ сто рублей, то и ссужалъ при ихъ нуждахъ по рублю и по два; а чрезъ то пришелъ во всей ротѣ въ такую любовь, что когда Петръ Третій объявилъ гвардіи походъ въДанію, то и выбрали они его себѣ
// С. 427
артельщикомъ, препоручивъ ему всѣ свои артельныя деньги и заказку[42] нужныхъ вещей и припасовъ для похода. Такимъ образомъ проводилъ онъ свою жизнь между грубыхъ своихъ сотоварищей, ходя безпрестанно не токмо въ строй для обученія экзерціи, но и во всѣ случающіяся въ ротѣ работы, какъ-то: для чищенія каналовъ, для привозки изъ магазейна провіанту, на вѣсти къ офицерамъ и на краулы въ полковой дворъ и во дворцы[43]. 9-го мая стоялъ на краулѣ въ погребахъ, въ старомъ Зимнемъ дворцѣ (что былъ деревянный, на Мойкѣ, гдѣ нынѣ музыкальный клубъ) и смѣненъ длясмотра роты Императоромъ, а скоро послѣ того и всего полка, на Царицыномъ лугу.
Около сего времени, то есть въ іюнѣ или въ началѣ іюля мѣсяца[44], увидѣвъ его въ такомъ уничижительномъ состояніи пасторъ Гельтергофъ, который за какой-то неважный проступокъ при Императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ былъ сосланъ въ Казань и находился въ гимназіи учителемъ, а тогда возвращенъ и Императору былъ знаемъ[45]; то онъ, сожалѣя о его Державина участи,
// С. 428
что онъ находится безъ всякаго призрѣнія и обиженъ, что многіе младшіе его солдаты, по рекомендаціямъ своихъ сродниковъ и милостивцевъ, произведены въ капралы, а онъ оставался всегда обойденнымъ, не смотря на то, что его умъ, хорошее поведеніе и расторопность всѣ начальникиодобряли, то онъ Гельтергофъ и обѣщалъ его Державина выпросить чрезъ своихъ патроновъ у Императора, какъ знающаго нѣмецкій языкъ, въ голштинскіе офицеры, которыхъ полки или баталіоны квартировали въ Оранбаумѣ. Но благодаря Провидѣніе, сего Гельтергофъ не успѣлъ сдѣлать по наступившей скоро, то есть[46] 28-го іюня, извѣстной революціи.
Наканунѣ сего дня одинъ пьяный изъ его сотоварищей солдата, вышедъ на галлерею, зачалъ говорить, что когда выдетъ полкъ въ Ямскую (разумѣется, въ вышесказанный походъ въ Данію), то мы спросимъ, зачѣмъ и куда насъ ведутъ, оставя нашу матушку Государыню, которой мы ради служить. Таковыхъ рѣчей, въ пьянствѣ и сбивчиво выговоренныхъ, Державинъ, не знавъ ни о какомъ заговорѣ, не могъ выразумѣть; тѣмъ паче, что въ то самое время бывшія у него денжонки въ подголовкѣ, когда онъ былъ въ строю, слугою солдата Лыкова[47], который къ нему недавно въ казарму поставленъ былъ, украдены,
// С. 429
то сей непріятный случай сдѣлалъ его совсѣмъ невнимательнымъ къ вещамъ посторонними Солдаты всей роты, любя Державина, бросились по всѣмъ дорогамъ и скоро поймали вора, который на покупку кибитки и лошадей успѣлъ нѣсколько истратить денегъ. Между тѣмъ въ полночь разнесся слухъ,что гранодерской роты капитана Пассека арестовали[48] и посадили на полковомъ дворѣ подъ краулъ; то и собралась было рота во всемъ вооруженіи сама собою, безъ всякаго начальничья приказанія, на ротный плацъ; но, постоявъ нѣсколько во фрунтѣ, разошлась. А поутру, часу по полуночи въ 8-мъ, увидѣли скачущаго изъ конной гвардіи рейтара, который кричалъ, чтобъ шли къ Матушкѣ въ Зимній каменный дворецъ[49], который тогда вновь былъ построенъ (въ первый день Святой недѣли Императоръ въ него переѣхалъ). Рота тотчасъ выбѣжала на плацъ. Въ Измайловскомъ полку былъ слышенъ барабанной бой, тревога, и въ городѣ все суматошилось. Едва успѣли офицеры запыхаючись прибѣжать къ ротѣ, изъ которыхъ однако были нѣкоторые равнодушные, будто знали о причинѣ тревоги. Однако всѣ молчали; то рота вся, безъ всякаго отъ нихъ приказанія, съ великимъ устремленіемъ, заряжая ружья, помчалась къ полковому двору. На дорогѣ, въ переулкѣ, идущемъ близъ полковаго двора, встрѣтился штабсъ-капитанъ Ниловъ[50], останавливалъ, но его не послушались и вошли на полковой дворъ. Тутъ нашли маіора Текутьева, въ великой задумчивости ходящаго взадъ и впередъ, не говоряіцаго ни слова. Его спрашивали, куда прикажетъ идти, но онъ ничего не отвѣчалъ, и рота на нѣсколько минутъ пріостановилась. Но, усмотри, что по Литейной идущая гранодерская, не взирая на воспрещеніе
// С. 430
маіора Воейкова, который, будучи верхомъ и вынувъ шпагу, бранилъ и рубилъ гранодеръ по ружьямъ и по шапкамъ, вдругъ рыкнувъ бросилась на него съ устремленными штыками, то и нашелся онъ принужденнымъ скакать отъ нихъ во всю мочь; а боясь, чтобъ не захватили его на Семеновскомъ мосту, повернулъ направо и въѣхалъ въ Фонтанку по груди лошади. Тутъ гранодеры отъ него отстали. Такимъ образомъ третья рота, какъ и прочія Преображенскаго полка, по другимъ мостамъ бѣжали, одна за одной, къ Зимнему дворцу. Тамъ нашли Семеновскій и Измайловскій ужепришедшими, которые окружили дворецъ и выходы всѣ заставили своими краулами. Преображенскій полкъ, по подозрѣнію ли, что его любилъ болѣе другихъ Государь, часто обучалъ самъ военной екзерціи, а особливо гранодерскія роты, которыхъ было двѣ, жалуя ихъ нерѣдко по чаркѣ вина, или по старшинству его учрежденія, предъ прочею гвардіей, поставленъ былъ внутри дворца. Все сіе Державина, какъ молодаго человѣка, весьма удивляло, и онъ потихоньку шелъ по слѣдамъ полка, а пришедъ во дворецъ, сыскалъ свою роту и сталъ по ранжиру въ назначенное ему мѣсто. Тутъ тотчасъувидѣлъ митрополита новогородскаго и первенствующего члена св. Синода (Гавріила), съ святымъ крестомъ въ рукахъ, который онъ всякому рядовому подносилъ для цѣлованія, и сіе была присяга въ вѣрности службы Императрицѣ, которая уже во дворецъ пріѣхала, будучи препровождена Измайловскимъ полкомъ; ибо изъ Петергофа привезена въ оный была на одноколкѣ графомъ Алексѣемъ Григорьевичемъ Орловымъ, какъ опослѣ ему о томъ сказывали. День былъ самый ясный, и, побывъ въ семъ дворцѣ часу до третьяго или четвертаго по полудни, приведены предъ вышесказанный деревянный дворецъ и поставлены отъ моста вдоль по Мойкѣ. Въ сіе время приходили предъ сей дворецъ многіе и армейскіе полки, примыкали по приведеніи полковниковъ къ присягѣ, по порядку, къ полкамъ гвардіи, занимая мѣста по улицамъ Морскимъ и прочимъ, даже до Коломны. А простоявъ тутъ часу до восьмаго, девятаго или десятаго, тронулись въ походъ, обыкновеннымъ церемоніальнымъ маршемъ, повзводно, прибарабанномъ боѣ, по петергофской дорогѣ, въ Петергофъ. Императрица
// С. 431
сама предводительствовала, въ гвардейскомъ Преображенскомъ мундирѣ, на бѣломъ конѣ, держа въ правой рукѣ обнаженную шпагу[51]. Княгиня Дашкова также была въ гвардейскомъ мундирѣ. Такимъ образомъ маршировали всю ночь. На нѣкоторомъ урочищѣ, не доходя до Стрѣльной, въ полнощь имѣли отдыхъ. Потомъ двигнулись паки въ походъ. Поутру очень рано стали подходить къ Петергофу, гдѣ чрезъ весь звѣринецъ, по косогору, увидѣли по разнымъ мѣстамъ разставленныя заряженныя пушки съ зажженными фитилями, которыя, какъ сказывали послѣ, прикрыты были нѣкоторыми армейскими полками и голстинскими баталіонами; то всѣ отдались Государынѣ въ плѣнъ, не сдѣлавъ нигдѣ ни единаго выстрѣла. Въ Петергофѣ расположены были полки по саду, даны быки и хлѣбъ, гдѣ, сваривъ кашу, и обѣдали. Послѣ обѣда часу въ 5-мъ увидѣли большую четыремѣстную карету, запряженную больше нежели въ шесть лошадей, съ завѣшенными гардинами, у которой на запяткахъ, на козлахъ и по подножкамъ были гранодеры же во всемъ вооружении; а за ними нѣсколько коннаго конвоя, которые, какъ послѣ всѣмъ извѣстно стало, отвезли отрекшагося Императора отъ правленія въ Ропшу, мѣстечко, лежащее отъ Петербурга въ 30 верстахъ, къ Выборгской сторонѣ. Часу по полудни въ седьмомъ[52] полки изъ Петергофа тронулись въ обратный путь въ Петербургъ; шли всю ночь и часу по полуночи въ 12-мъ прибыли благополучно вслѣдъ Императрицы въ Лѣтній деревянный дворецъ, который былъ на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ нынѣ Михайловскій. Простоявъ тутъ часа съ два,приведены въ полкъ и распущены по квартирамъ[53].
// С. 432
День былъ самый красный, жаркій; то съ непривычки молодой мушкатеръ еле живъ дотащилъ ноги. Кабаки, погреба и трактиры для солдатърастворены: пошелъ пиръ на весь міръ; солдаты и солдатки, въ неистовомъ восторгѣ и радости, носили ушатами вино, водку, пиво, медъ, шампанское и всякія другія дорогія вина и лили все вмѣстѣ безъ всякаго разбору въ кадки и боченки, что у кого случилось. — Въ полночь на другой день съ пьянства Измайловскій полкъ, обуявъ отъ гордости и мечтательнаго
// С. 433
своего превозношенія, что Императрица въ него пріѣхала и прежде другихъ имъ препровождаема была въ Зимній дворецъ, собравшись безъ свѣдѣнія командующихъ, приступилъ къ Лѣтнему дворцу, требовалъ, чтобъ Императрица къ нему вышла и увѣрила его персонально, что она здорова; ибо солдаты говорили, что дошелъ до нихъ слухъ, что она увезена хитростями прусскимъ королемъ, котораго имя (по бывшей при Императрицѣ Елисаветѣ съ нимъ войнѣ, не смотря на учиненный съ нимъ Петромъ Третьимъ миръ и что онъ ему былъ другъ) всему россійскому народу было ненавистно[54]. Ихъ увѣряли дежурные придворные, Иванъ Ивановичь Шуваловъ и подполковникъ ихъ графъ Разумовскій[55], также и господа Орловы, что Государыня почиваетъ и, слава Богу, въ вожделѣнномъ здравіи; но они не вѣрили и непременно желали, чтобъ она имъ показалась. Государыня принуждена встать, одѣться въ гвардейскій мундиръ и проводить ихъ до ихъ полка. Поутру изданъ былъ манифестъ, въ которомъ хотя съодной стороны похвалено было ихъ усердіе, но съ другой напоминалася воинская дисциплина и чтобъ не вѣрили они разсѣваемымъ злонамѣренныхъ людей мятежничьимъ слухамъ, которыми хотятъ возмутить ихъ и общее спокойствие; въ противномъ случаѣ впредь за непослушаніе они своимъ начальникамъ и всякую подобную дерзость наказаны будутъ по законамъ. За всѣмъ тѣмъ съ того самаго дня пріумножены пикеты, которые въ многомъ числѣ съ заряженными пушками и съ зажженными
// С. 434
фитилями по всѣмъ мостамъ, площадямъ и перекресткамъ разставлены были. Въ таковомъ военномъ положеніи находился Петербургъ, а особливо вокругъ дворца, въ которомъ Государыня пребываніе свое имѣла дней съ 8-мь, то есть по самую кончину Императора.
По водвореніи такимъ образомъ совершенной тишины объявленъ походъ гвардіи въ Москву для коронаціи Ея Величества, и въ августѣ мѣсяцѣ Державинъ по паспорту отпущенъ былъ съ тѣмъ, чтобъ явиться къ полку въ первыхъ числахъ сентября, когда Императрица къ Москвѣ приближатьсябудетъ. Снабдись кибитченкой и купя одну лошадь, потащился потихоньку.
Въ то время спознакомился онъ или, лучше сказать, сдружился своего же полка изъ дворянъ съ солдатомъ Петромъ Алексѣевичемъ Шишкинымъ, который у него послѣднія деньги заимообразно почти всѣ перебралъ (которыя едва ли заплатилъ). Однако съ остальными пріѣхалъ въ Москву и, будучи въ мундирѣ Преображенскомъ, на голстинскій манеръ кургузомъ, съ золотыми петлицами, съ желтымъ камзоломъ и таковыми же штанами сдѣланномъ, съ прусскою претолстою косою, дугою выгнутою, и пуклями какъ грибы подлѣ ушей торчащими, изъ густой сальной помады слѣпленными, щеголялъ предъ московскими жителями, которымъ такой необыкновенный или, лучше, странный нарядъ казался весьма чудеснымъ, такъ что обращалъ на себя глаза глупыхъ; но къ прибытію Императрицы построены стараго покрою Преображенскіе мундиры. — Подъѣзжая къ Москвѣ, въ селѣ Петровскомъ графа Разумовскаго[56] нѣсколько дней отдыхала, гдѣ мушкатеръ Державинъ, въ числѣ прочихъ солдатъ, наряженныхъ на краулъ, стоялъ въ саду на ночномъ пикетѣ и спознакомился съ подпоручикомъ Протасовымъ[57], который послѣ былъ ему пріятелемъ и дядькою у великаго князя Александра Павловича. Изъ села Петровскаго (ибо тогда еще подъѣзжачаго подмосковнаго Петровскаго дворца построено не было)ѣздила Государыня нѣсколько разъ инкогнито въ кремль. Потомъ всенародно
// С. 435
имѣла свой торжественный въѣздъ, сквозь построенные парадомъ полки гвардейскіе и армейскіе, подъ пушечными съ кремля выстрѣлами и восклицаніями народа. 22 числа сентября въ Успенскомъ соборѣ, по обрядамъ благочестивыхъ предковъ своихъ, царей и императоровъ Россійскихъ, короновалась. Тогда отправленъ былъ обыкновенный народный пиръ. Выставлены были на Ивановской Красной площади жареные съ начинкою и съ живностью быки и пущены изъ ренскаго вина фонтаны. Ввечеру городъ былъ иллюминованъ. Государыня тогда часто присутствовала въ Сенатѣ, который былъ помѣщенъ въ кремлевскомъ дворцѣ; проходя въ оный, всегда жаловала чиновныхъ къ рукѣ, котораго счастія, будучи рядовымъ, и Державинъ иногда удостоивался, ни мало не помышляя, что будетъ со временемъ ея штатсъ-секретарь и сенаторъ. На зиму Государыня изволила переѣхать въ Головинскій дворецъ, чтό былъ въ Нѣмецкой слободѣ. Тутъ однажды, стоя въ будкѣ позадь дворца въ полѣ на часахъ, ночью, въ случившуюся жестокую стужу и мятель, чуть было не замерзъ; но пришедшая смѣна отъ того избавила. На масленицѣ той зимы былъ тотъ славный народный маскерадъ, въ которомъ на устроенномъ подвижномъ театрѣ, ѣздящемъ по всѣмъ улицамъ, представляемы были разныя того времени страсти , или осмѣхалися въ стихахъ и пѣсняхъ пьяницы, карточные игроки, подъячіе и судьи-взяточники и тому подобные порочные люди, — сочиненіе знаменитаго по уму своему актера Ѳедора Григорьевича Волкова и прочихъ забавныхъ стихотворцевъ, какъ-то гг. Сумарокова и Майкова[58].
// С. 436
Стоялъ онъ Державинъ тогда также сперва съ даточными солдатами на квартирѣ во флигелѣ, въ домѣ гг. Киселевыхъ, который былъ, помнится, на Никитской или Тверской улицѣ. Таковая непріятная жизнь ему наскучила, тѣмъ болѣе, что не могъ онъ удовлетворить склонности своей къ наукамъ; а какъ слышно было тогда, что Иванъ Ивановичь Шуваловъ, бывшій главный Московскаго университета и Казанской гимназіи кураторъ, которому онъ извѣстенъ былъ по поднесеннымъ, какъ выше явствуетъ, болгарскимъ бумагамъ[59], то и рѣшился идти къ нему и просить, чтобъ онъ его взялъ съсобою въ чужіе краи, дабы чему-нибудь тамъ научиться. Вслѣдсгвіе чего, написавъ къ нему письмо, дѣйствительно пошелъ и подалъ ему оное лично въ прихожей комнатѣ, гдѣ многіе его бѣдные люди и челобитчики ожидали, когда онъ проходилъ ихъ, дабы ѣхать во дворецъ. Онъ остановился, письмо прочелъ и сказалъ, чтобъ онъ побывалъ къ нему въ другое время. Но какъ дошло сіе до тетки его по матери двоюродной, Ѳеклы Савишны Блудовой[60], жившей тогда въ Москвѣ, въ своемъ домѣ, бывшемъ на Арбатской улицѣ, женщины по природѣ умной и благочестивой, но по тогдашнему вѣку непросвѣщенной, считающей появившихся тогда въ Москвѣ масоновъ отступниками отъ вѣры, еретиками, богохульниками,
// С. 437
преданными антихристу, о которыхъ разглашали невѣроятныя басни, что они заочно за нѣсколько тысячъ верстъ непріятелей своихъ умерщвляютъ и тому подобныя бредни, а Шувалова признавали за ихъ главнаго начальника; то она ему, какъ племяннику своему, порученному отъ матери, и дала страшную нагонку, запрети накрѣпко ходить къ Шувалову, подъ угрозою написать къ матери, буде ея не послушаетъ. А какъ воспитанъ онъ былъ въ страхѣ Божіемъ и родигельскомъ, то и было сіе для него жестокимъ пораженіемъ, и онъ уже болѣе не являлся къ своему покровителю; но отправлялъ, какъ выше явствуетъ, на ряду съ прочими солдатами, всѣ возложенныя низкія должности, а между прочимъ разносилъ нерѣдко по офицерамъ отданные въ полкъ съ вечера приказы. А какъ они стояли почти по всей Москвѣ, съ одного края на другомъ, то есть на Никитской, гдѣ рота стояла, на Тверской, на Арбатѣ, на Прѣснѣ, на Ордынкѣ за Москвой-рѣкой, то и должно было идти почти съ полуночи, дабы поспѣть раздать приказы каждому по рукамъ до обѣдни. И какъ въ Москвѣ по пустырямъ, зимнею порою, во время большихъ вьюгъ, бываютъ великіе снѣжные наносы или сугробы, то въ одну ночь, проходя на Прѣсню, потонулъ-было въ снѣгу, гдѣ напали собаки и едва не растерзали, отъ которыхъ, вынувъ тесакъ, насилу оборонился. Въ одномъ изъ таковыхъ путешествій случился примѣчательный и въ нынѣшнемъ времени довольно смѣшной анекдотъ. Князь Козловскій[61],жившій тогда на Тверской улицѣ, прапорщикъ третьей роты, извѣстный того времени пріятный стихотворецъ, у посѣщавшаго его, или
// С. 438
нарочно пріѣхавшаго славнаго стихотворца Василья Ивановича Майкова[62], читалъ сочиненную имъ[63] какую-то трагедію, и какъ приходомъ вѣстоваго Державина чтеніе перервалось, который, отдавъ приказъ, нѣсколько у дверей остановился, желая послушать, то Козловскій, примѣтя, что онъ не идетъ вонъ, сказалъ ему: «Поди, братецъ служивый, съ Богомъ; что тебѣ попусту зѣвать? вѣдь ты ничего не смыслишь» — и онъ принужденъ былъ выдти.
Наступила весна и лѣто, и хотя многіе, какъ выше явствуетъ, младшіе произведены были, не токмо въ капралы, но и въ унтеръ-офицеры по протекціямъ, а Державинъ безъ протектора всегда оставался рядовымъ; но какъ стало приближаться восшествіе Императрицы на престолъ, 1763 годуіюня 28-го дня, а въ такіе торжественные праздники обыкновенно производство по полку нижнихъ чиновъ бывало, то и рѣшился онъ прибѣгнуть подъпокровительство маіора своего, графа Алексѣя Григорьевича Орлова. Вслѣдствіе чего, сочинивъ къ нему письмо, съ прописаніемъ наукъ и службы своей, наименовавъ при томъ и обошедшихъ его сверстниковъ, пошелъ къ нему и подалъ ему письмо, которое прочетши онъ сказалъ: «хорошо, я разсмотрю.» Въ самомъ дѣлѣ и пожалованъ онъ въ наступившій праздникъ въ капралы[64].
Тогда отпросился въ годовой отпускъ къ матери въ Казань, дабы показаться ей въ новомъ чинѣ. На дорогѣ случилось приключеніе, ничего впрочемъ не значущее, но однако могущее въ крайнее ввергнуть его злополучіе. Прекрасная, молодая благородная дѣвица, имѣвшая любовную связь съ бывшимъ его гимназіи
// С. 439
директоромъ, господиномъ Веревкинымъ, который тогда возвращенъ былъ паки на прежнее свое мѣсто, бывъ за чѣмъ-то въ Москвѣ, отправлялась въ Казань къ своему семейству, сговорилась съ нимъ и еще съ однимъ гвардіи же Преображенскаго полка капраломъ Аристовымъ вмѣстѣ для компаніиѣхать. Въ дорогѣ, будучи непрестанно вмѣстѣ и обходясь попросту, имѣлъ удачу живостью своею и разговорами ей понравиться такъ, что товарищъ, сколь ни завидовалъ и изъ ревности сколь ни дѣлалъ на всякомъ шагу и во всякомъ удобномъ случаѣ возможныя препятствія, но не могъ воспретить соединенію ихъ пламени. Натурально, въ таковыхъ случаяхъ болѣе оказывается въ любовникахъ храбрости и рвенія угодить своей любезной. Въ селѣ Буньковѣ, чтό на Клязьмѣ, владѣніи г. Всеволожскаго, перевощики подали поромъ; извощики взвезли повозки и выпрягли лошадей; но первые не захотѣли перевозить безъ ряды; а какъ они запросили неумѣренную цѣну, которая почти и не подъ силу капральскому кошельку была, то и не хотѣлъонъ имъ требуемаго количества денегъ дать, а они разбѣжались и скрылись въ кусты. Прошло добрыхъ полчаса, и никто изъ перевощиковъ не являлся. Натурально, красавицѣ скучилось; она стала роптать и плакать. Кого же слезы любимаго предмета не тронутъ? Страстный капралъ, обнажа тесакъ, бросился въ кусты искать перевощиковъ и, нашедъ ихъ, то угрозами, то обѣщаніемъ заплатить все, чтό они потребуютъ, вызвалъ ихъ кое-какъна поромъ. Но какъ пришли на оный, то и требовали напередъ денегъ въ превосходномъ числѣ, чѣмъ прежде просили. Тутъ молодой герой, будучи пылкаго нрава, не вытерпѣлъ обману, вышелъ изъ себя и, схватя палку, ударилъ нѣсколько разъ кормщика. Онъ схватилъ свой багоръ и закричалъ прочимъ своимъ товарищамъ: «Ребята, не выдавай»; съ словомъ съ симъ всѣ перевощики, сколько ихъ ни было, кто съ веслами, кто съ шестами, напали на рыцарствующаго капрала, который, какъ ни отмахивался тесакомъ, но принужденъ былъ, бросившись въ повозку, схватить своезаряженное ружье, приложился и хотѣлъ выстрѣлить; но къ счастію, что ружье было новое, предъ выѣздомъ изъ Москвы купленное и неодержанное, курокъ крѣпокъ, то и не могъ скоро спуститься.
// С. 440
Мужики, увидя его ярость и убоявшись смерти, вмигъ разбѣжались. Тогда онъ, отвязавъ маленькій при берегѣ стоявшій челнокъ, сѣлъ въ него и переправился чрезъ Клязьму въ помянутое село Буньково. Тамъ, ходя по улицѣ и по дворамъ, никого не находилъ; наконецъ вышелъ изъ приказнойизбы мужикъ довольно взрачный, осанистый, съ большою бородою и, подпираясь посохомъ, съ видомъ удивленія, спросилъ: «Что ты, баринъ, такъвоюешь, развѣ къ басурманамъ ты заѣхалъ? чего тебѣ надобно?» Проѣзжій пересказалъ ему случившееся, жалуясь на притѣсненіе перевощиковъ. «Ну что же за бѣда? развѣ не можно было другимъ манеромъ сыскать на нихъ управы? Стыдноста, молодой господинъ, озорничать, бѣгать съ голымъ палашомъ по улицѣ и пужать міръ крещеный. Меня не испужаешь, велю схватить, да связать и отвезу въ городъ, такъ и будешь утирать кулакомъ слезы, но не поворотишь. Баринъ нашъ насъ не выдастъ» (который былъ тогда оберъ-прокуроромъ въ Сенатѣ и въ случаѣ при дворѣ). Таковымъ справедливымъ укоромъ устыдилъ храбреца мужикъ. Это былъ бурмистръ того селенія. Насилу, кое-какъ будучи убѣжденъ, приказалъ перевозить за сходную цѣну всѣ повозки.
Пріѣхавъ въ Казань, желалъ съ красавицей своей чаще видѣться; но, будучи небольшаго чина и не богатъ, не могъ имѣть свободнаго хода къ ней въ покой; ибо она жила въ одномъ домѣ съ г. директоромъ, съ супругою его вмѣстѣ. А притомъ, какъ долженъ былъ по приказанію матери ѣхать въШацкъ, для выводу оттуда нѣкотораго небольшаго числа крестьянъ, доставшихся ей на седьмую часть послѣ перваго ея мужа, г. Горина, то сіи кратковременный любовныя шашни тѣмъ и кончились: ибо болѣе никогда уже не видалъ сего своего предмета.
Пріѣхавъ изъ Шацка въ оренбургскую деревню, куда пріѣхала и мать его, прожилъ съ нею тамъ оставшее лѣтнее время; а въ исходѣ сентября отправила она его въ Оренбургъ, по нѣкоторымъ случившимся деревенскимъ дѣламъ. На дорогѣ, не доѣзжая Сорочинской крѣпости верстъ за 30,случилось съ нимъ приключеніе, которое едва не лишило его жизни. Спускаясь съ небольшаго пригорка, переломилась подъ коляскою передняя ось.
// С. 441
Въ разсужденіи обширнаго проѣзда степныхъ мѣстъ берутъ дорожные всегда оси съ собою запасныя. Онъ приказалъ поддѣлывать оную; надѣвъ патронташъ и взявъ ружье, пошелъ по рѣчкѣ, тутъ протекающей, смотрѣть дичины. Увидѣлъ пару утокъ; но онѣ его не допустили: перелетѣвъ по той же самой рѣчкѣ, сѣли въ лукѣ. Онъ пошелъ за ними и, перешедъ маленькій кустарникъ, увидѣлъ вдругъ стадо дикихъ свиней или кабановъ съ молодыми поросятами. Боровъ матерой, черношерстый, усмотри его, тотчасъ отъ табуна отдѣлился. Глаза его какъ горящіе угли заблистали, щетина на гривѣ дыбомъ поднялась, и изъ пасти бѣлая пѣна потекла струею. Охотникъ, примѣтя опасность, хотѣлъ перескакнуть на другую сторону рѣчки, ибо она была самая крошечная; но не успѣлъ онъ къ ней подойти, какъ увидѣлъ кабана, къ себѣ бѣгущаго, и въ тотъ же мигъ почувствовалъ себяброшеннымъ на нѣсколько шаговъ; а вскоча въ безпамятствѣ на ноги, усмотрѣлъ мелькнувшую кровь на пѣнѣ во рту у звѣря, выпалилъ изъ ружья,имѣющагося у него въ рукахъ, со взведеннымъ куркомъ, на поясовомъ прикладѣ. Вепрь палъ, стремившійся къ нему въ другой разъ, и какъ былъ ужеоченъ близко, то зарядъ, хотя изъ мелкой утиной дроби, но угодя ему прямо въ сердце, повергъ его бездыханна на землю. Побѣдитель хотѣлъ подойти къ врагу своему и осмотрѣть его рану; тогда же самъ, почувствовавъ слабость, упалъ и, взглянувъ на лѣвую ногу, увидѣлъ икру почти совсѣмъ отъ берца оторванную и кровь ручьемъ текущую. Не могши далѣе идти къ своей коляскѣ, остался на мѣстѣ, пока казаки, называемые въ томъ краюгулёбщиками или охотники, ѣздящіе по степямъ за кабанами, сайгами и прочими звѣрьми, на него наѣхали и, узнавъ отъ него приключеніе, нашли людей съ коляской, которые, поддѣлавъ ось, давно дожидались и не знали гдѣ найти. Нельзя въ семъ случаѣ не признать чудеснаго покровительства Божія. Первое въ томъ, что свирѣпый звѣрь не пересѣкъ страшными своими клыками берца у ноги и жилъ сухихъ близъ лодыжки, а отдѣлилъ только почти съ самаго подколѣна одну отъ кости икру или мягкое мясо. Второе, что ружье, чрезъ которое былъ переброшенъ, упершись дуломъ въ землю, не сдѣлалось неспособнымъ къ выстрѣлу, ибо
// С. 442
ложе хотя отъ ствола отломилось, по удержался прикладъ съ замкόмъ по самые замочные винты на казенномъ шурупѣ; съ затравки порохъ не ссыпался и произвелъ свое надлежащее дѣйствіе. Третье, что безъ всякаго прицѣленья зарядъ попалъ въ сердце звѣря, иначе бы легкою раною онъ могъ болѣеразсвирѣпѣть и довершить пагубу. Четвертое, что онъ не растерзалъ живота, а поразилъ только ногу. Но какъ бы то ни было, благодареніе Промыслу, спасся отъ смерти, и хотя былъ въ Оренбургѣ недѣль съ шесть боленъ, но пособіями губернатора князя Путятина вылѣчился; однако рана совершенно не затворялась цѣлый годъ.
По наступленіи срока отправился въ Петербурга къ полку. Такимъ же образомъ велъ свою жизнь какъ прежде, упражняяся тихонько отътоварищей въ чтеніи книгъ и кропаніи стиховъ, стараясь научиться стихотворству изъ книги о поэзіи, сочиненной г. Тредьяковскимъ и изъ прочихъ авторовъ, какъ: гг. Ломоносова и Сумарокова[65]. Но болѣе ему другихъ нравился, по легкости слога, помянутый г. Козловскій, изъ котораго и научился цезурѣ
// С. 443
или раздѣленію александрійскаго ямбическаго стиха на двѣ половины. Въ сіе время написалъ стансы, или пѣсенку похвальную Наташѣ, одной прекрасной солдатской дочери, въ сосѣдствѣ въ казармахъ жившей, и отважился показать служившему унтеръ-офицеромъ Сергѣю Васильевичу Неклюдову, котораго черезъ то и брата его Петра Васильевича, Неклюдова[66], бывшаго бомбандирскимъ сержантомъ, пріобрѣлъ пріязнь, а прочихъ своихъ собратій похвалу. Тогда же шуточные, непристойные, сочиненные имъ стихи на счетъ одного капрала, котораго жену любилъ полковой секретарь, бывшій тогда въ великой силѣ у подполковника графа Бутурлина, надѣлали ему хлопотъ и были причиною ненависти того секретаря, хотяонъ прежде его любилъ за нарисованіе весьма искусно перомъ печати съ его гербомъ. Ибо одинъ изъ офицеровъ, имѣя въ карманѣ тѣ стихи, подалъ ихъ вмѣсто приказа гранодерскому капитану поручику Афремову, а тотъ разсказалъ другимъ офицерамъ, то и вышелъ изъ того по всему полку смѣхъ: за что г. полковой секретарь молодаго стихотворца гналъ и вычеркивалъ всегда изъ ротнаго списка, поданнаго къ производству въ чины, а по сей причинѣ и служилъ онъ въ капралахъ четыре года, ведя вышеописанную скромную жизнь. Онъ стоялъ уже съ своими братьями дворянами, упражняющимися въ карточной игрѣ и прочихъ шалостяхъ, молодымъ людямъ свойственныхъ; то и началъ уже по-малу въ нравахъ своихъ развращаться.
Въ семъ промежуткѣ времени едва не случилась съ нимъ незапная страшная смерть. Ходилъ онъ по обыкновенію въ своемъ званіи во всѣ краулы, товъ одномъ изъ оныхъ въ Зимнемъ каменномъ дворцѣ, когда онъ еще внутри не весь былъ выстроенъ, и въ той половинѣ, гдѣ послѣ былъ придворныйтеатръ, а нынѣ апартаменты вдовствующей Императрицы Маріи Ѳедоровны, наверху въ одномъ изъ самыхъ вышнихъ ярусовъ, были двои двери: одни въ покой, въ которомъ былъ полъ, а другія въ другой, въ которомъ былъ проломъ до самыхъ нижнихъ погребовъ,
// С. 444
наполненныхъ каменными[67] обломками; и какъ по лѣности не токмо офицеровъ, но и унтеръ-офицеровъ, приказано было ему ночью обойти всѣ притины[68] дозоромъ, то онъ пошелъ, взявъ фонарщика или солдата, который несъ фонарь, казанскаго дворянина знакомаго себѣ, по фамиліиПотапова. Бѣгая по многимъ лѣстницамъ, не дожидаясь освѣщенія проходовъ, пришелъ наконецъ къ вышеописанному мѣсту, и хотѣлъ стремленіе свое продолжать далѣе, но вдругъ услышалъ голосъ Потапова, далеко на низу лѣстницы отъ него отставшаго, который кричалъ: «Постойте, куды вы такъ бѣжите?» Онъ остановился и лишь только освѣтилъ фонарь, то и увидѣлъ себя на порогѣ, или на краю самой той пропасти, о которой выше сказано. Одинъ мигъ — и едва одни кости его остались бы на семъ свѣтѣ. Онъ перекрестился, воздалъ благодареніе Богу за спасеніе жизни и пошелъ куда было должно.
Въ сихъ годахъ, то есть въ 1765-мъ и въ 1766-мъ году, были два славныя въ Петербургѣ позорища, учрежденный Императрицею, сколько дляувеселенія, столько и для славы народа. Первое, великолепный карусель, раздѣленный на четыре кадрили: на Ассирійскую[69], Турецкую, Славянскую и Римскую, гдѣ дамы на колесницахъ, а кавалеры на прекрасныхъ коняхъ, въ блистательныхъ уборахъ, показывали свое проворство метаніемъ дротиковъ и стрѣльбою въ цѣль изъ пистолетовъ. Подвигоположникомъ былъ украшенный сѣдинами фельдмаршалъ Минихъ, возвращенный
// С. 445
тогда изъ ссылки. Другое, преузорочный подъ Краснымъ Селомъ лагерь, въ которомъ, какъ сказывали, около 50 тысячъ конныхъ и пѣшихъ собрано было войскъ для маневровъ предъ Государынею. Тогда въ придворный театръ впускаемы были безъ всякой платы одни классные обоего пола чины и гвардіи унтеръ-офицеры; а низкіе люди имѣли свой народный театръ на Коммиссаріатской площади, а потомъ изъ карусельнаго зданія, на мѣстѣ, гдѣнынѣ Большой театръ, на которомъ играли всякіе фарсы и переведенныя изъ Мольера комедіи.
Въ одинъ изъ сихъ годовъ, но помнится только, что осенью, случилася поносная смертная казнь на Петербургской сторонѣ извѣстному Мировичу. Ему отрублена на эшафотѣ голова. Народъ, стоявшій на высотахъ домовъ и на мосту, необыкшій видѣть смертной казни и ждавшій по чему-то милосердія Государыни, когда увидѣлъ голову въ рукахъ палача, единогласно ахнулъ и такъ содрогся, что отъ сильнаго движенія мостъ поколебался и перила обвалились[70]. Въ то время, не знаю по какой надобности, Государыня путешествовала по Остзейскимъ городамъ въ Лифляндіи, какъ-то: въРигу, въ Ревель и въ прочихъ[71]. Зимою объявленъ походъ Ея Величества въ Москву[72]. Державинъ, по рекомендаціи вышепомянутаго Петра Васильевича Неклюдова
// С. 446
(который пожалованъ около того времени въ полковые секретари), пожалованъ въ фурьеры и командированъ, подъ начальствомъ подпоручика Алексѣя Ивановича Лутовинова, на ямскую подставу для надзиранія за исправностію наряженныхъ съ ямовъ лошадей, изготовленныхъ для шествія Императрицы и всего Ея двора. Сей Лутовиновъ и старшій его братъ капитанъ-поручикъ, Петръ Ивановичъ, хотя были умные и весьма расторопныевъ своей должности люди, но старшій весьма развращенныхъ нравовъ, которому послѣдуя и младшій нерѣдко упражнялся въ зазорныхъ поступкахъи въ неблагопристойной жизни, то есть въ пьянствѣ, карточной игрѣ и въ обхожденіи съ непотребными ямскими дѣвками, въ извѣстномъ по распутству селѣ, что нынѣ городъ, Валдаяхъ; ибо младшаго брата станція была въ Яжелобицахъ[73], а старшаго въ Зимогорьѣ, въ сосѣдствѣ съВалдаями. Тамъ проводили иногда цѣлыя ночи на кабакѣ, никого однако постороннихъ кромѣ дѣвокъ не впущая[74]. При всемъ томъ, хотя цѣлую зиму, съ ноября по послѣднія числа марта, въ такомъ распутствѣ провели, однако Державина со всѣми принужденіями довести до того не могли,чтобъ онъ когда-либо напился пьянымъ; да и вовсе не токмо вина, но и пива и меду не пилъ; въ карты же однако по малу играть началъ, не оставляяупражняться, если только время дозволяло, и въ стихотворствѣ. Тутъ первые написалъ правильные ямбическіе экзаметры на проѣздъ Государыни чрезъ рѣку того селенія Мохость, въ которой иногда находятъ прекрасный жемчугъ[75]. По проѣздѣ всего двора проѣхалъ кабинетъ-министръ АдамъВасильевичъ Олсуфьевъ[76] и велѣлъ, снявъ станціи, слѣдовать всѣмъ гвардейскимъ командамъ къ ихъ полкамъ въ Москву. Ему были принесеныжалобы, а особливо на старшаго Лутовинова въ разныхъ безчинствахъ, а особливо
// С. 447
въ неотдачѣ ямщикамъ прогонныхъ денегъ, которыя получаемы были изъ Кабинета и отъ проѣзжающихъ. Они были промотаны; но у меньшагоЛутовинова, какъ возложено было получать и платить ямщикамъ тѣ прогоны на унтеръ-офицера Державина, то онъ ихъ, ни мало не удерживая, всегда отдавалъ по рукамъ, кому слѣдовало, и тѣмъ ихъ сберегъ отъ постыдной растраты, а офицера своего отъ суда, которому старшій братъ подвергнутъ: разжалованъ былъ, наипаче за то, что когда спущены были со станціевъ команды, то поскакали опрометью въ Москву, а особливо двоеЛутовиновыхъ. Пріѣхавъ въ село Подсолнечное, гдѣ стоялъ капитанъ Николай Алексѣевичъ Булгаковъ, котораго почитали не за весьма разумнаго человѣка, требовали отъ него, будучи въ шумствѣ, наскоро лошадей, но какъ лошади были въ разгонѣ, то они, ему не вѣря, приказали ихъ сыскивать по дворамъ; а какъ и тамъ оныхъ не находили, то многіе буяны изъ солдатъ, желая угодить командирамъ, перебили въ избахъ окошки и разломали ворота, то и вышла отъ сего озорничества жалоба и шумъ. Булгаковъ вступился за свою команду. Онъ и Лутовиновы, наговоря другъ другу обидныхъ и бранныхъ словъ, называя Булгакова дуракомъ, разгорячились или, лучше сказать, вышли хмѣльные изъ разсудка, закричали своимъ командамъ: къ ружью! Булгаковъ также своей. У каждаго было по 25 человѣкъ, которые построились во фрунтъ; имъ приказано было заряжать ружья; но Державинъ, бѣгая между ими, будто для исполненія офицерскихъ приказаній, запрещалъ тихонько, чтобъ они только видъ показывали, а въ самомъ дѣлѣ ружей не заряжали; и какъ было тогда ночное время, то офицеры того и не примѣтили, а между тѣмъ подоспѣли лошади и наѣхали другія команды, именноизъ Крестецъ капитанъ Голохвастовъ, то и успокоилось сіе вздорное междуусобіе.
Въ сіе время досталось Державину при производствѣ въ полку чрезъ чинъ подпрапорщика въ каптенармусы[77], а генваря
// С. 448
перваго числа 1767 года — въ сержанты, ибо, при покровительствѣ полковаго секретаря Неклюдова, его уже не обходили. Съ открытіемъ весныГосударыня на судахъ по Волгѣ шествовала въ Казань. На семъ пути, въ сообществѣ своихъ приближенныхъ господъ, трудилась надъ переводомъ Мармонтелева Велизарія[78]. Гвардія возвратилась въ Петербургъ, а Державинъ на нѣкоторое время отпросился, для свиданія съ матерью и меньшимъ его братомъ, учившимся въ гимназіи при директорствѣ г. Каница, въ Казань, гдѣ и потомъ въ оренбургской деревнѣ оставшую часть лѣта и осень въ семействѣ своемъ прожилъ[79]. Возвращаясь изъ отпуска, взялъ съ собою и меньшаго его брата изъ гимназіи, которая была тогда подъ вѣдомствомъ директора г. Капица[80].
Но, пріѣхавъ въ Москву и имѣвъ отъ матери порученіе купить у господъ Тантыковыхъ на Вяткѣ небольшую деревнишку душъ 30, остановился, и какъ за чѣмъ-то совершеніе крѣпости остановилось, то отправилъ въ Петербургъ меньшаго брата, просилъ записать его въ службу помянутаго своего благодѣтеля, полковаго секретаря Неклюдова, и себѣ на два мѣсяца отсрочку, которую и получилъ[81], а братъ записанъ въ тотъ же Преображенскій полкъ, но только, по склонности его къ математикѣ, въ бомбардирскую
// С. 449
роту. И какъ стоялъ онъ тогда у двоюроднаго своего брата, господина Блудова[82], который и его двоюродный братъ господинъ подпоручикъ Максимовъ, живши въ одномъ съ нимъ домѣ, завели его сперва въ маленькую, а потомъ и въ большую карточную игру, такъ что онъ проигралъ данныя ему отъматери на покупку деревни деньги[83]. Тогда забылъ о срокѣ, хотѣлъ проигранныя деньги возвратить; но как не могъ, то, занявъ у него Блудова, купилъ деревню на свое имя и ему оную, съ присовокупленіемъ материнскаго имѣнія, хотя не имѣлъ на то и права, заложилъ. Попавъ въ такую бѣду, ѣздилъ, такъ сказать, съ отчаянія,
// С. 450
день и ночь по трактирамъ искать игры. Спознакомился съ игроками или, лучше, съ прикрытыми благопристойными поступками и одеждоюразбойниками; у нихъ научился заговорамъ, какъ новичковъ заводить въ игру, подборамъ картъ, поддѣлкамъ и всякимъ игрецкимъ мошенничествамъ. Но благодареніе Богу, что совѣсть или, лучше сказать, молитвы матери никогда его до того не допускали, чтобъ предался онъ въ наглое воровство или въ коварное предательство кого-либо изъ своихъ пріятелей, какъ другіе дѣлывали. Но когда и случалось быть въ сообществѣ съ обманщиками, и самому обыгривать на хитрости, какъ и его подобнымъ образомъ обыгривали, но никогда таковой, да и никакой выигрышъ не служилъ ему въ прокъ; следственно онъ и не могъ сердечно прилѣпиться къ игрѣ, а игралъ по нуждѣ. Когда же не имѣлъ денегъ, то никогда въ долгъ не игралъ, не занималъ оныхъ и не старался какими-либо переворотами отыгриваться или обманами, лжами и пустыми о заплатѣ увѣреніями доставать деньги; но всегда содержалъ слово свое свято, соблюдалъ при всякомъ случаѣ вѣрность, справедливость и пріязнь. Если же и случалось, что не на что, не токмо играть, но и жить, то, запершись дома, ѣлъ хлѣбъ съ водою и маралъ стихи при слабомъ иногда свѣтѣ полушечной сальной свѣчки, или при сіяніи солнечномъ сквозь щелки затворенныхъ ставней. Такъ тогда, да и всегда проводилъ онъ несчастливые дни[84]. А какъ онъ уже въ
// С. 451
такой распутной жизни просрочилъ болѣе полугода, то помянутый его благодѣтель Неклюдовъ (отправляя еще секретарскую должность, хотя былъ уже и капитаномъ-поручикомъ), видя, что онъ за срокомъ столь долго проживаетъ въ Москвѣ, и слыша, что замотался, то, опасаясь, чтобъ не погибъ,ибо разжалованъ бы былъ по суду въ армейскіе солдаты, сжалился надъ нимъ и безъ всякой его просьбы въ ордерѣ между прочими полковыми дѣлами къ капитану-поручику московской команды Шишкову приписалъ, что когда сержантъ Державинъ явится, то причислить его къ московской командѣ, который ордеръ (съ свѣдѣнія или безъ свѣдѣнія объ сей отсрочкѣ, то неизвѣстно) маіоръ Масловъ подписалъ, и былъ спасителемъ погибающаго мотарыги. Онъ, ставъ симъ средствомъ обезпечнымъ отъ несчастія, пробылъ нѣсколько еще мѣсяцовъ въ Москвѣ, велъ жизнь не лучше какъ и прелюде; а поелику жилъ онъ въ помянутомъ домѣ Блудова съ сказаннымъ же его родственникомъ Максимовымъ, то и случилось съ нимънѣсколько замѣчательныхъ происшествій.
Первое. Хаживала къ нимъ въ домъ въ сосѣдствѣ живущаго приходскаго дьякона дочь, и въ одинъ вечеръ, когда она ьышла изъ своего дома, отецъ или матерь, подозрѣвая ее быть въ гостяхъ у сосѣдей, упросили бутошниковъ, чтобъ ее подстерегли, когда отъ нихъ выдетъ. Люди ихъ и Блудоваувидѣли, что бутошники позаугольно кого-то дожидаются, спросили ихъ; они отвѣчали грубо, то вышла брань, а потомъ драка; а какъ съ двора сбѣжалось людей болѣе нежели подзорщиковъ было, то первые послѣднихъ и поколотили. Съ досады за таковую неудачу и чтобъ отмстить, залегли они въ крапивѣ[85] на оградѣ церковной, чрезъ которую должна была проходить несчастная грація. Ее подхватили отецъ и мать, мучили плетью и, по наученію полицейскихъ, велѣли ей сказать, что была у сержанта Державина. Довольно сего было для крючковъ, чтобы прицѣпиться. На другой день, когда онъ часу по полудни въ первомъ ѣхалъ изъ вотчинной коллегіи, гдѣ былъ по своимъ дѣламъ, въ каретѣ четвернею, и лишь приближился толькокъ своимъ воротамъ, то вдругъ ударили
// С. 452
въ трещетки, окружили карету бутошники, схвативъ лошадей подъ уздцы и, не объявя ничего, повезли чрезъ всю Москву въ полицію. Тамъ посадили его съ прочим арестантами подъ краулъ. Въ такомъ положеніи провелъ онъ сутки. На другой день поутру ввели въ судейскую. Судьи зачалиспрашивать и домогаться, чтобъ онъ признался въ зазорномъ съ дѣвкою обхожденіи и на ней женился; но какъ никакихъ доказательствъ, ни письменныхъ, ни свидѣтельскихъ, не могли представить на взводимое на него преступленіе, то, проволочивъ однако съ недѣлю, должны были съ стыдомъ выпустить, сообща однако за извѣстіе въ полковую канцелярію, гдѣ таковому безумству и наглости алгвазиловъ дивились и смѣялись. Вотъкаковы въ то время были полиція и судьи!
Второе. Познакомился съ нимъ въ трактирахъ по игрѣ нѣкто, хотя по роду благородный, знатной фамиліи, но по поступкамъ самый подлый человѣкъ, который содержался въ юстиціи[86] за поддѣлку векселей и закладныхъ на весьма большую сумму и подставленіе по себѣ въпоручительство подложной матери, который имѣлъ за собою въ замужествѣ прекрасную иностранку, которая торговала своими прелестями. Въ неевлюбился нѣкто пріѣзжій пензинскій молодой дворянинъ, слабый по уму, но довольно достаточный по имуществу. Она, съ вѣдома, какъ послѣ открылось, мужа, съ нимъ коротко обращалась и его безъ милости обирала, такъ что онъ заложилъ свое и материнское имѣніе и лишился самыхъ необходимо нужныхъ ему вещей. А какъ сей дворянинъ былъ съ Державинымъ хорошій пріятель, то и сжалился онъ на его несчастіе. Вслѣдствіе чего, будучи въ одинъ день въ компаніи съ мужемъ, слегка далъ ему почувствовать поведеніе жены. Мужъ старался прикрыть ее и оправдать себя своимъневѣдѣніемъ; и хотя тогда прекратилъ разговоръ шутками, но запечатлѣлъ на сердцѣ своемъ на него злобу за такое чистосердечное остереженіе. Онъ,спустя нѣкоторое время, позвалъ его въ гости къ себѣ на квартиру жены и подъ-вечеръ намѣренъ былъ поколотить, а можетъ-быть и убить; ибо когда
// С. 453
Державинъ вошелъ въ покои, то увидѣлъ за ширмами двухъ сидящихъ незнакомыхъ, а третьяго лежащаго на постелѣ офицера, котораго разъ видѣлъвъ трактирѣ игравшаго несчастно на бильярдѣ; ибо его на поддѣльные шары обыгривали, что онъ шуткой и замѣтилъ офицеру. Хозяинъ, принявъ гостя сначала ласково, зачалъ его по-малу въ разговорахъ горячить противорѣчіями, и потомъ привязываться къ словамъ, напоминая преждеслышанный имъ, относя ихъ къ обидѣ его и жены; но какъ гость опровергалъ сильными возраженіями свое невинное чистосердечіе; то умышленникъ и началъ кивать головой сидящимъ за ширмами и лежащему на постелѣ, давая имъ знать, чтобъ они начинали свое дѣло. Противъ всякаго чаянія,лежащій сказалъ: «Нѣтъ, братъ, онъ правъ, а ты виноватъ, и ежели кто изъ васъ тронетъ его волосомъ, то я вступлюсь за него и переломаю вамъ руки и ноги»; ибо былъ онъ молодецъ, приземистый борецъ, всѣхъ проворнѣе и сильнѣе и имѣлъ подлѣ себя орясину, то хозяинъ и всѣ прочіе соумышленники удивились и опѣшили. Это былъ господинъ землемѣръ, недавно пріѣхавшій изъ Саратова, поручикъ Петръ Алексѣевичъ Гасвицкой, который съ того времени сдѣлался Державину другомъ[87].
Третье. Помянутый сродственникъ господина Блудова, Максимовъ, жившій съ нимъ въ одномъ домѣ, имѣлъ въ Москвѣ великое знакомство, а особливо съ сенатскими чиновниками; ибо имѣлъ по сему правительству дѣла. Онъ имѣлъ свои деревни въ тогдашней Пензинской губерніи, близъ села Малыковки, чтό нынѣ городъ Волскъ[88]. Къ нему хаживалъ той волости экономический крестьянинъ Иванъ Серебряковъ[89], содержавшійся въ сыскномъ приказѣ по поводу подаваннаго имъ проекта Императору Петру Третьему о населеніи выходящими изъ Польши раскольниками намѣстахъ пустопорожнихъ, лежащихъ по рѣкѣ Иргизу, впадающей въ рѣку Волгу. Поелику же онъ Серебряковъ и къ нему приставленные начальники тотъ проектъ и сдѣланную по
// С. 454
оному имъ отъ правительства довѣренность употребляли во зло, принимая всякаго рода и господскихъ[90] людей вмѣсто польскихъ выходцевъ, давали имъ для поселенія по Иргизу билеты; то и было о томъ слѣдствіе, а онъ до окончанія онаго и рѣшительнаго о немъ приговора содержался въ томъприказѣ. Извѣстно же было изъ манифеста о турецкой войнѣ, что Запорожскіе казаки, подъ предводительствомъ атамановъ ихъ, Желѣзняка и Черняя[91], разграбили польскую Украйну и разорили за Днѣпромъ турецкую слободу Балту, отъ чего война началась; то и велѣно было выступившимъ въ походъ войскамъ тѣхъ Запорожцевъ переловить и послать въ Сибирь, что и исполнилъ графъ Петръ Александровичь Румянцовъ.По приводѣ въ Москву нѣкоторыхъ изъ тѣхъ разбойниковъ и главныхъ ихъ предводителей, Желѣзняка и Черняя, послѣдній занемогъ, или притворился больнымъ, то до выздоровленія и посаженъ въ тотъ же сыскной приказъ, гдѣ содержался Серебряковъ; и какъ они сидѣли въ одномъ покоѣ, то между разговорами разсказалъ Черняй Серебрякову о награбленномъ съ его артелью богатствѣ, а можетъ-быть и съ прикрасою, что ямы наполнены ими, покрытыя землею, серебряной посудой, и пушки жемчугомъ и червонцами. У Серебрякова на сіе сокровище разгорѣлись зубы. Сообщилъ онъ сіе свѣдѣніе вышесказанному Блудова родственнику, живущему въ одномъ съ Державинымъ домѣ, и прельстилъ его своими росказнями. Сей или оба они вознамѣрились воспользоваться симъ богатствомъ. Для чего Серебряковъ, выпрашиваясь изъ-подъ краула, нерѣдкохаживалъ къ нему, и Державинъ его у него нѣсколько разъ видалъ; но никакъ не участвовалъ въ ихъ умыслѣ, тѣмъ паче, что они, желая однинабогатиться, никогда и не приглашали его къ тому. А какъ имъ нельзя было безъ сообщниковъ сильнѣйшихъ и произвести въ дѣйствіе сего своего предпріятія, то и пригласилъ сказанный родственникъ къ сему промыслу довольно значущихъ чиновныхъ людей изъ господъ сенатскихъ
// С. 455
и прочихъ благородныхъ людей, своихъ пріятелей, чрезъ коихъ бы высвободить Черняя и Серебрякова изъ тюрьмы. Они это сдѣлали такимъобразомъ: составили подложный вексель на Черняя, по которому произвели взысканіе, и какъ находился такой законъ, по коему должно было изо всѣхъ правительствъ по требованіямъ посылать въ магистрата колодниковъ для уплаты ихъ долговъ ихъ заимодавцамъ, а изъ магистрата дозволялось отпускать ихъ въ баню, въ церковь и къ родственникамъ подъ присмотромъ; — сего довольно ключкотворцамъ. Черняй отпущенъ въ баню подънадзираніемъ одного гарнизоннаго солдата: на Царицыной площади отбитъ незнаемыми людьми; а Серебрякова выпросилъ подъ своепоручительство помянутый господина Блудова родственникъ. Сія побочная исторія введена здѣсь для того, что послѣ откроется у оной связь съ коммиссіею, по возмущенію Пугачева бывшей, въ которой употребленъ былъ Державинъ[92].
Наконецъ, кратко сказать, онъ, проживая въ Москвѣ въ знакомствѣ съ таковаго разбора людьми, чрезвычайно наскучилъ или, лучше сказать,возгнушавшись самъ собою, взялъ у пріятеля матери своей 50 руб., который прошенъ былъ отъ нея ссудить въ крайней его нуждѣ, бросился опрометью въ сани и поскакалъ безъ оглядокъ въ Пегербургъ[93]. Сіе было въ мартѣ мѣсяцѣ 1770 года, когда уже начало открываться въ Москвѣ моровое повѣтріе. Въ Твери удержалъ-было его нѣкто изъ прежнихъ его пріятелей, человѣкъ распутной жизни, но кое-какъ отъ него отдѣлался,издержавъ всѣ свои денжонки. На дорогѣ занялъ у ѣдущаго изъ Астрахани садоваго ученика съ виноградными къ двору лозами 50 руб. и тѣ въновгородскомъ трактирѣ проигралъ. Остался у него только рубль одинъ, крестовикъ, полученный имъ отъ матери, который онъ во все теченіе своейжизни сберегъ. Подъѣзжая къ Петербургу въ 1770 году, какъ уже тогда моровое повѣтріе распространялось, нашелъ на Ижорѣ или Тоснѣ заставу карантинную, на которой должно было прожить двѣ
// С. 456
недѣли. Это показалось долго, да и жить за неимѣніемъ денегъ было нечѣмъ; то старался упросить карантиннаго начальника о скорѣйшемъ пропускѣ,доказывая, что онъ человѣкъ небогатый, платья у него никакого нѣтъ, которое бы окуривать и провѣтривать должно было; но какъ былъ у него одинъ сундукъ съ бумагами, то и находили его препятствіемъ; онъ, чтобьг избавиться отъ онаго, сжегъ при краульныхъ со всѣмъ тѣмъ, что въ немъ ни было,и, преобратя бумаги въ пепелъ, принесъ на жертву Плутону все, что онъ во всю молодость свою чрезъ 20 почти[94] лѣтъ намаралъ, какъ-то: переводы съ нѣмецкаго языка и свои собственныя сочиненія въ прозѣ и въ стихахъ[95]. Хороши ли они, или дурны были, того теперь сказать не можно; но изъблизкихъ его пріятелей кто читалъ, а особливо Христіанина въ уединеніи, Захарія, весьма хвалили[96].
Пріѣхавъ, какъ выше сказано, въ Петербургъ съ однимъ рублемъ, благословеніемъ матери, занялъ на прожитокъ 80 рублей у Григорья Никифоровича Киселева, давнишняго своего пріятеля, казанскаго помѣщика, съ которымъ учились вмѣстѣ въ гимназіи, служили въ полку и гуляли на подставахъ.Тутъ брата
// С. 457
своего засталъ уже бомбардиромъ или мушкетерскимъ капраломъ, но больнымъ въ чахоткѣ, что, бывъ на ученьѣ, отъ усильнаго поворачиванія пушки надорвался, вспотѣлъ и пошедъ домой простудился, отъ чего пришла сперва лихорадка, отъ которой лѣчился извѣстнымъ славнымъ шарлатаномъЕрофеичемъ[97], вылѣчившимъ графа Алексѣя Григорьевича Орлова отъ весьма опасной болѣзни, отъ котораго всѣ лучшіе доктора отказались.Выпивъ нѣсколько пріемовъ настояннаго съ какими-то кореньями питья, сталъ кашлять кровью и получилъ выше объявленную неизлѣчимую болѣзнь. Видя его весьма въ короткое время изсохнувшимъ, отпросилъ въ отпускъ къ матери въ Казань, гдѣ онъ подъ ея призоромъ осенью, болѣе 20 лѣтъ отърожденія своего, кончилъ жизнь и погребенъ на Проломной улицѣ, у церкви Вознесенія Господня[98].
Оставшись послѣ брата, на занятыя у Киселева деньги выигралъ сотни двѣ рублей у помянутаго выше господина Протасова[99], заплатилъ долгъ и пробавлялся кое-какъ, имѣя наиболѣе обхожденіе съ нимъ, съ Петромъ Васильевичемъ Неклюдовымъ и съ капитаномъ Александромъ Васильевичемъ Толстымъ, у котораго тогда и въ 10-й ротѣ находился. Сіи трое честные и почтенные люди его крайне полюбили за нѣкоторыя его способности, что онъ изрядно рисовалъ или, лучше сказать, конировалъ перомъ съ гравированныхъ славнѣйшихъ мастеровъ эстамповъ, такъ искусно, что съ печатными не можно было узнать рисованныхъ имъ картинъ[100]. Болѣе же всего нравился онъ имъ за нѣкоторое искусство въ составленіи всякаго рода писемъ. Писанныя имъ къ Императрицѣ для всякаго рода людей притѣсненныхъ, обиженныхъ и бѣдныхъ всегда имѣли желаемый успѣхъ и извлекали
// С. 458
у нея щедроты. Случалось, обработывалъ онъ приказныя и полковыя дѣла, и доклады иногда къ престолу, и любовныя письма для Неклюдова, когдаонъ влюбленъ былъ въ дѣвицу Ивашеву, на которой послѣ и женился, хотя отецъ сперва тому и противился.
Въ 1771 году переведенъ въ 16-ю роту, въ которой отправлялъ фельдфебельскую должность въ самой ея точности и исправности; такъ что, когда назначенъ былъ въ томъ лѣтѣ лагерь подъ Краснымъ Кабачкомъ, то капитанъ Василій Васильевичь Корсаковъ, никогда не служившій въ арміи и нимало несвѣдущій военныхъ движеній, возложилъ все свое упованіе на фельдфебеля, ибо и офицеры были столько же свѣдущи въ томъ, какъ и онъ, или по крайней мѣрѣ люди изнѣженные или лѣнивые, что не хотѣли заниматься своею должностію: такова была тогда служба. Но какъ и онъ ничего не зналъ и не знали, какъ въ лагерь вступить, то и принужденъ былъ у солдата, недавно написанныхъ въ гвардію изъ армейскихъ полковъ, учиться, а чтобъ не стыдно было, то, вставая на зарѣ, собиралъ роту и, разставя колья, назначалъ имъ лагерныя улицы и входы и вводилъ въ нихъ повзводно или пошеренжно людей. А какъ лагерь благополучно отстояли, и на полковомъ смотрѣ никакого безпорядку не случилось, то и болѣе заслужилъ уваженія отъ всѣхъ офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, которые избрали его въ хозяина и препоручили сложенную ими компаніонскую сумму. По выходѣ изъ лагеря, въ сентябрѣ, какъ надобно было къ приближающемуся новому году атестовать изъ унтеръ-офицеровъ въ офицеры, что тогда происходило чрезъ собраніе ротныхъ командировъ и прочихъ офицеровъ, то нельзя было не отдать справедливости, по службѣ, по поведенію и по честности, фельдфебелю. Однакоже полковой адъютантъ Желтухинъ, имѣя меньшаго брата сержантомъ, младшимъ Державина, за которымъ ему не могло достаться въ офицеры, и желая какъ можно натянуть, придирался всячески къ фельдфебелю, и въ одинъ разъ, что минуту послѣ его пріѣзду на полковой дворъ пришелъ за приказомъ, поставилъ его подъ ружье, желая тѣмъ представить его неисправнымъ въ должности и обнесть тѣмъ у маіораМаслова, котораго онъ былъ любимецъ и дѣлалъ изъ него, чтό хотѣлъ, который уже былъ направленъ,
// С. 459
чтобъ Державина за бѣдностію въ гвардіи офицеры не производить, а выпустить въ армейскіе офицеры. Однакоже, какъ офицеры знали егоспособности, а особливо помянутые Неклюдовъ, Протасовъ и Толстой, которые были уже капитанами изъ лучшихъ и маіоромъ уважаемы, наотрѣзъвъ собраніи сказали, что ежели Державинъ не атестуется, то они никого другихъ атестовать не могутъ. Итакъ онъ въ началѣ 1772 года, генваря 1-годня, произведенъ гвардіи прапорщикомъ въ ту же 16-ю роту, въ которой служилъ фельдфебелемъ. Въ самомъ дѣлѣ, бѣдность его великимъ былапрепятствіемъ носить званіе гвардіи офицера съ пристойностію; а особливо тогда болѣе даже, нежели нынѣ, предпочитались блескъ и богатства изнатность, нежели скромныя достоинства и ревность къ службѣ. Но какъ бы то ни было, ссудою изъ полку сукна, позументу и прочихъ вещей на счетъ жалованья (ибо тогда изъ полковой экономической суммы всегда коммиссаромъ запасалось оныхъ довольное количество) обмундировался онъ;продавъ сержантскій мундиръ, купилъ аглинскіе сапоги и, небольшую занявъ сумму, и ветхую каретишку въ долгъ у господъ Окуневыхъ, исправился всѣмъ нужнымъ. Жилъ онъ тогда въ маленькихъ деревянныхъ покойчикахъ, на Литейной, въ домѣ господина Удолова, хотя бѣдно, однакоже порядочно, устраняясь отъ всякаго развратнаго сообщества; ибо имѣлъ любовную связь съ одною хорошихъ нравовъ и благороднаго поведенія дамою, и какъ былъ очень къ ней привязанъ, а она не отпускала его отъ себя уклоняться въ дурное знакомство, то и исправилъ онъ по-малу свое поведеніе,обращался между тѣмъ, гдѣ случай дозволялъ, съ честными людьми и въ игрѣ, по необходимости для прожитку, но благопристойно. Изъ офицеровъпріязнь его тогда была наиболѣе съ поручикомъ Алексѣемъ Николаевичемъ Масловымъ, который также имѣлъ интригу съ одною довольно чиновною дамою. Сей Масловъ былъ человѣкъ довольно умный, честный и съ нарочитыми въ словесности, а особливо на французскомъ языкѣ, свѣдѣніями; но при всемъ томъ вѣтреный и мотъ, который ввелъ Державина въ большія хлопоты, какъ о томъ ниже увидимъ.
Въ семъ году около осени случилось замѣчательное происшествіе.
// С. 460
Въ одинъ годъ, помнится, въ іюлѣ мѣсяцѣ, отданъ приказъ, чтобъ выводить роты на большое парадное мѣсто въ три часа поутру. Прапорщикъ Державинъ пріѣхалъ на ротный плацъ въ назначенное время. Къ удивленію, не нашелъ тамъ не токмо капитана, но никого изъ офицеровъ, кромѣ рядовыхъ и унтеръ-офицеровъ; фельдфебель отрепортовалъ ему, что всѣ больны. Итакъ, когда пришла пора, онъ долженъ вести одинъ людей на полковое парадное мѣсго. Тамъ нашелъ маіора Маслова, и прочія роты начали собираться. Когда построились, сказано было: «къ ногѣ положи», и ученья никакого не было. Такимъ образомъ прождали съ 3-хъ часовъ до 9-го часа въ великомъ безмолвіи, недоумѣвая, что бы это значило. Наконецъ отъ стороны слободъ, что на Пескахъ, услышали звукъ цѣпей. Потомъ показался взводъ солдатъ въ синихъ мундирахъ. Это была сенатская[101] рота. Приказано было полку сдѣлать карé, въ которой, къ ужасу всѣхъ, введенъ въ изнуренномъ видѣ и блѣдный унтеръ-офицеръ Оловянишниковъ, и съ нимъ12 человѣкъ лучшихъ гранодеръ. Прочтенъ указъ Императрицы и приговоръ преступниковъ. Они умышляли на Ея жизнь. Имъ учинена торговая казнь; одѣли въ рогожное рубище и тутъ же, посажавъ въ подвезенныя кибитки, отвезли въ ссылку въ Сибирь. Жалко было и ужасно видѣть терзаніе ихъ катомъ, но ужаснѣе того мысль, какъ могъ благородный человѣкъ навесть на себя такое бѣдствіе. Однакоже таковыхъ умышленій на Императрицу было не одно сіе (окромѣ возмущенія злодѣя Пугачева, которое будетъ ниже нѣсколько обстоятельнѣе описано, потому что въ усмиреніи онаго участвовалъ и Державинъ), и именно гласныя, не говоря о невышедшихъ наружу: скоро по коронаціи въ Москвѣ Хрущевскій и Жилинскій; по возвращеніи въ Петербургъ Озеровскій и Жилинскій: первые ошельмованы на эшафотѣ переломленіемъ шпагъ и разосланы на житье по ихъ деревнямъ, вторые въ каторжную работу въ Сибирь, а Пугачевскій успокоенъ съ большимъ кровопролитіемъ въ междоусобной брани.
// С. 461