На умеренность

 

<На умеренность // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 489—499>

1792.

LXVI. На умѢренность[1].

__

Благополучнѣе мы будемъ,

Коль не дерзнемъ въ стремленье волнъ,

Ни въ вихрь, робѣя, не принудимъа

 

// 489

 

Близъ берега держать нашъ челнъ.

Завиденъ тотъ лишь состояньемъ,

Кто среднею стезей идетъ,

Ни благъ не восхищенъ мечтаньемъ,

Ни тмой не ужасаемъ бѣдъ;

Умѣренъ въ хижинѣ, чертогѣ,

Равенъ въ покоѣ и тревогѣ[2];

 

Собрать не алчетъ миллiоновъ,

Не скалится на жирный столъ,

Не требуетъ ни чьихъ поклоновъ

И не лощитъ ни чей самъ полъ;

Не вьется въ душу къ царску другу,

Не ловитъ таинствъ и не льститъ,

Готовъ на трудъ и на услугу

И добродѣтель токмо чтитъ.

Хотя и царь его ласкаетъ,

Онъ носа вверхъ не поднимаетъ.

 

Онъ видитъ, что и дубы мшисты

Кряхтятъ, падутъ съ вершины горъ,

Перунъ дробитъ бугры кремнисты

И пожигаетъ влажный боръ.

Онъ видитъ: съ бѣлыми горами

Вверхъ скачутъ съ шумомъ корабли,

Ревутъ, и черными волнамиб

 

// 491

 

Внутрь погребаются земли;

Онъ видитъ — и судьбѣ послушенъ,

Въ премѣнахъ свѣта равнодушенъ.

 

Онъ видитъ — и, душой мужаясь,

Въ несчастiи надежды полнъ;

Подъ счастьемъ же, не утомляясь,

Въ безпечный не вдается сонъ;

Себя и ближняго покоя,

Чтитъ Бога, вѣру и царей;

Царствъ метафизикой не строя[3],

Смѣется, зря на пузырей,

Летящихъ флотомъ къ небу съ грузомъ,

И вольнымъ быть не мнитъ Французомъ.

 

Онъ вѣдаетъ: доколѣ страсти

Волнуются въ людскихъ сердцахъ,

Нѣтъ вольности, нѣтъ равной частив

Царю въ вѣнцѣ, рабу въ цѣпяхъ;

Несетъ свое всякъ въ свѣтѣ бремя,

Другихъ всякъ жертва и тиранъ;

Течетъ въ свое природа стремя;

А сей законъ коль ввѣкъ ей данъ,

Коль ввѣкъ мы подъ страстьми стенаемъ,

Какихъ же дней златыхъ желаемъ?

 

// 492

 

Всякъ долгу рабъ. — Я не мечтаю

На воздухѣ о городахъ;

Всѣмъ счастливыхъ путей желаю

Къ Фортунѣ по льду на конькахъ.

Пускай Язонъ съ Колхидыг древней[4]

Златое сбрилъ себѣ руно,

Крезъ завладѣлъд чужой деревней[5],

Марсъ откупъ взялъ, — мнѣ все равно[6]:

 

// 493

 

Я не завидливъ на богатство

И царскихъ суммъ на святотатство[7].

 

Когда судьба качаетъ въ люлькѣ,

Благословляю часть мою;

Нѣтъ дѣлъ, — играю на бирюлькѣ[8],

 

// 494

 

Средь Музъ съ Горацiемъ поюе.

Но если бъ царь гдѣ добрый, рѣдкой

Велѣлъ мнѣ грамотки писать,

Я бъ душу не вертѣлъ рулеткойж,

А сталъ бы пнемъ — и сталъ читать[9]

Равно о людяхъ, о болванахъз,

О добродѣтеляхъ въ карманахъ.

 

А ежели бъ когда и скучно

Меня изволилъ онъ принять,

Любя его, я равнодушно

И горесть сталъ бы ощущать,

И шелъ къ нему опять со вздоромъ[10]

 

// 495

 

Суда и милости просить.

Равно, когда бъ и свѣтлымъ взоромъ

Со мной онъ вздумалъ пошутить

И у меня просить прощенья[11]:

Не заплясалъ бы съ восхищеньяи,

 

Но съ разсужденьемъ удивлялся

Великодушiю его;

Не вдругъ на похвалы пускался[12],

 

// 496

 

А въ жарѣ сердца моего

Воспѣлъ его бы безъ притворства

И въ сказочкѣ сказалъ подъ часъ:

«Ты громокъ браньми — для потомства,

Ты милъ щедротами — для насъ,

Но славы и любви содѣтель

Тебе твоя лишь добродѣтель».

 

Смотри и всякъ, хотя бъ чрезъ шашни[13]

Фортуны сталъ кто впереди,

Не сплошь спускай златыхъ змѣй съ башни,

И, глядя въ небо, не пади;

Держися лучше середины[14]

И ближнему добро твори;

 

// 497

 

На завтра крѣпостей[i] съ судьбины[15]

Безсильны сами взять цари.

Есть время — сѣй! Оно превратно:

Прошедше не придетъ обратно.

 

Хоть чья душа честна, любезна[16],

Хоть безкорыстенъ кто, уменъ;

Но коль умѣренность полезна

И тѣмъ, кто славою плѣненъ!

Умѣй быть безъ обиды скроменъ,

Осанистъ, твердъ, но не гордецъ,

Рѣшимъ безъ скорости, спокоенъ,

Безъ хитрости ловецъ сердецъ;

 

// 498

 

Вздувъ въ ясномъ парусà лазурѣ,

Умѣй ихъ не сронить и въ бурѣ[17].

 

а Ни въ бурю, струся, не принудимъ (Рукоп. 1790-хъ гг.).

б Ревутъ, и черными долами.

— … черными гробами (позднѣйшая рукоп.).

в … нѣтъ райской части (Р. 1790-хъ гг.)

г … Колхиду древню (1798)

д Чужую тяпнулъ Крезъ деревню.

е У Музъ съ Горацiемъ пою (Р. 1790-хъ гг.)

(Вмѣсто этого И. И. Дмитрiевъ предлагалъ: «Или съ Горацiемъ пою»).

ж Души бъ я не вертѣлъ рулеткой (1798).

з Равно о карлахъ, великанахъ,

О рыцаряхъ и обезьянахъ (Р. 1790-хъ гг.).

и И я плясалъ бы съ восхищенья.

(Дмитрiевъ предлагалъ: «Хотя бъ вспрыгнулъ я съ восхищенья»).

 

// 499

 



[1] 12 декабря 1791 г. Державинъ былъ опредѣленъ къ собственнымъ дѣламъ императрицы, т. е. поступилъ въ число секретарей ея. Какъ изъ его Записокъ, такъ изъ дневника Храповицкаго видно, что Екатерина не всегда была довольная докладами Державина и неразъ выражала ему это; но потомъ опять мирилась съ нимъ. Ясно, что ода На умѣренность была внушена ему впечатлѣнiями этого новаго положенiя, личными его отношенiями и толками о современныхъ событiяхъ во Францiи. По собственному его сознанiю (Об.), первыя четыре строфы кааются его самого и поведенiя его при дворѣ. Въ рукописи 1790-хъ гг. вшитъ на особомъ листѣ рукописный нѣмецкiй переводъ этой оды неизвѣстно кѣмъ сдѣланный.

Въ первый разъ ода была напечатана въ изданiи 1798 г., стр. 248; а потомъ въ изд. 1808, ч. I, XXXII.

[2] Равенъ въ покоѣ и тревогѣ.

Вся эта строфа есть близкое подражанiе Горацiю; въ первыхъ стихахъ узнаемъ начало оды Къ Лицинiю (кн. II, ода 10):

Rectius vives, Licini, neque altum

Semper urgendo, neque, dum procellas

Cautus horrescis, nimium premendo

Litus iniquum.

Ср. переводъ г. Фета:

Счастливѣй проживешь, Лицинъ, когда спѣсиво

Не станешь въ даль пучинъ прокладывать слѣдовъ*,

Иль, устрашася бурь, держаться боязливо

Невѣрныхъ береговъ.

Капнистъ написалъ также, въ подражанiе Горацiю, оду Умѣренность, начинающуюся такъ (Соч. Капниста, изд. Смирд., стр. 421):

Коль хочешь вѣкъ прожить счастливо,

Не все въ открыто море мчись:

Не слишкомъ къ берегу трусливо

Межъ камней съ лодочкою жмись.

Въ этой одѣ Державина встрѣчаются и далѣе заимстованiя изъ Горацiя, котораго философiю съ ея aurea mediocritas, modus in rebus, nil admirari и т. п. почти всѣ тогдашнiе стихотворцы старались воспроизводить. Самая идея написать оду На умѣренность могла быть внушена Державину Горацiемъ, у котораго находимъ сатиру (кн. II, сат. 2) на тотъ же предметъ. Такого же содержанiе оды И. Дмитрiева Къ П. П. Б. (Бекетову) въ книжкѣ И мои бездѣлки (стр. 47).

 

* Изъ этой же оды мы ужъ привели два стиха въ примѣчанiи 7 къ одѣ На смерть кн. Мещерскаго, стр. 91.

[3] Царствъ метафизикой не строя.

Отсюда до начала 6-1 строфы рѣчь идетъ о мечтанiяхъ мнимой свободы и равенства, которыхъ Французы надѣялись достигнуть революцiею. Пузырями поэтъ въ шутку называетъ метафизиковъ, какъ будто желающихъ подняться «въ горное блаженство или имѣть его на землѣ съ грузомъ своимъ, т. е. плотiю» (Об. Д.).

[4] Пускай Язонъ съ Колхиды древней…

Подъ Колхидой разумѣется Крымъ, а подъ Язономъ Потемкинъ, показавшiй большую ловкость въ прiобрѣтенiи этого края (Об. Д.).

[5] Крезъ завладѣлъ чужой деревней…

Оберъ-прокуроръ Александръ Николаевичъ Зубовъ, отецъ фаворита, присвоилъ-было себѣ деревню своего сосѣда, маiора Бехтѣева. Этотъ жаловался Потемкину и просилъ посредничества Державина въ качествѣ совѣстнаго судьи. Державинъ, съ помощiю Зубова сына, который тогда благоволилъ къ нему, успѣлъ привести дѣло къ миролюбивому окончанiю. Объ этомъ онъ подробно разсказываетъ въ своихъ Запискахъ (Р. Бес., стр. 302—304).

[6] Марсъ откупъ взялъ, — мнѣ все равно.

«Князь Долгоруковъ и графъ Салтыковъ, генералъ-аншефъ, бывшiй потомъ фельдмаршаломъ, содержали винные откупа» (Об. Д.). Подъ первымъ Державинъ, безъ сомнѣнiя, разумѣетъ князя Юрiя Владимiровича (род. 1740, ум. 1830), котораго молва дѣйствительно обвиняла за это. Но С. Н. Глинка, служившiй при немъ адъютантомъ, оправдываетъ его въ своихъ Запискахъ (Русск. Вѣстн. 1863 г., № 4)., не отвергая самаго факта. По словамъ Глинки, князь, желая улучшить состоянiе своихъ вотчинъ, раззоренныхъ тремя посторонними управевленiями, взялъ все подъ свой собственный надзоръ, учредилъ суконную фабрику и винокуренный заводъ. «Увѣряли», прибавляетъ Глинка, «будто бы Екатерина однажды укоряла князя, что отъ него отзывается винокуренiемъ. Это неправда.» Подъ графомъ Салтыковымъ должно конечно разумѣть не Ивана Петровича, извѣстанго взятiемъ Хотина во вторую турецкую войну и командовавшаго въ 1790 году финлянскою армiей противъ Шведовъ, а Николая Ивановича, свояка князю Ю. В. Долгорукову. Этотъ Салтыковъ (род. 1736, ум. 1816, съ 1790 графъ, съ 1814 князь), воспитатель императора Александра I, былъ такъ же, какъ Иванъ Петровичъ, генералъ-аншефомъ и фельдмаршаломъ. Въ то же время, когда писались эти стихи, онъ занималъ должность предсѣдателя военной коллегiи.

[7] И царскихъ суммъ на святотатство.

Послѣдняя турецкая война, подъ главнымъ начальствомъ князя Потемкина, стоила слишкомъ 60 миллiоновъ рублей, тогда какъ первая, подъ командою графа Румянцова, потребовала не болѣе 7 милл. Потемкинъ, пользуясь неограниченною довѣренностiю императрицы, «содержалъ казенныя деньги и свои вообще» и, дѣлая расходы, не велъ никакихъ счетовъ (Об. Д.). «Наконецъ», замѣчаетъ Энгельгардтъ въ своихъ Запискахъ (стр. 97), «издерживаемыя имъ суммы и роскошная его жизнь привели императрицу въ неудовольсвтiе». О суммахъ Потемкина, бывшихъ «въ полномъ и безотчетномъ распоряженiи» правителя его канцелярiи, В. С. Попова, и «поступавшихъ въ расходъ по запискѣ» этого чиновника, Грибовскiй (Записки его, стр. 81) сообщаетъ слѣдующiя подробности. Суммы эти были: «во первыхъ, экстраординарная военная, которую возили всегда вслѣдъ за княземъ, серебромъ и золотомъ до 8 милл. Руб.; во вторыхъ, доходы екатеринославской губернiи и таврической области, до 2 милл. Въ годъ, предоставленные на улучшенiе сего края, и третье, до 12 милл. сер., ежегодно отпускаемыхъ изъ провiантской канцелярiи».

[8] Нѣтъ дѣлъ, — играю на бирюлькѣ и проч.

Слово бирюлька употреблено здѣсь въ значенiи дудки. Въ словаряхъ академiи и г. Даля приведено выраженiе: «играть въ бирюльки», какъ означающее: заниматься пустяками, ничего не дѣлать. Конечно въ томъ же смыслѣ должно принимать и выраженiе Державина. Есть пословицы, въ которыхъ слово дудка употребленно такимъ образомъ, напр.: «Иванъ въ дудку играетъ, а Марья съ голоду умираетъ» (Сборникъ В. Даля, стр. 260).

Императрица, занята будучи политическими и военными дѣлами, неохотно занималась въ послѣднюю турецкую войну гражданскими, а какъ авторъ былъ по части оныхъ докладчикъ, то и не допущенъ бывалъ по недѣлѣ и по двѣ» (Об. Д.). Подробнѣе о томъ же см. въ Запискахъ его (Р. Бес., стр. 319 и 345). Отношенiя Державина къ императрицѣ въ это врея много поясняются Записками Храповицкаго (мѣста, до него касающiяся въ этомъ дневникѣ, собраны въ Библiографич. Запискахъ 1858, № 5, гдѣ однакожъ опущено все, относящееся къ 1789, именно подъ слѣдующими числами: 27 iюня, 11 и 29 iюля и 1 августа; сверхъ того о Державинѣ упомянуто подъ 29 ноября 1788 г.).

Для словъ съ Горацiемъ пою ср. выше, стр. 171, прим. 2 къ одѣ Рѣшемыслу.

[9] Я бъ душу не вертѣлъ рулеткой и проч.

Здѣсь Державинъ объясняетъ, что онъ, по негибкости своего характера, при докладахъ не вертѣлся туда и сюда, какъ рулетка; но читалъ чтò есть на бумагѣ, не смотря на лица, и о взяточникахъ такъ же какъ и о честныхъ людяхъ (Об. Д.).

[10] И шелъ къ нему опять со вздоромъ.

«Императрица иногда скучала, что авторъ обременялъ ее докладами о правосудiи и милости къ бѣднымъ; но онъ, не смотря на то, все съ тѣмъ же приходилъ (говоря придворнымъ языкомъ) вздоромъ» (Об. Д.). Вѣроятно, до Державина дошли слова, сказанныя о немъ Екатериною вслѣдствiе доклада его по дѣлу графа Моцениго съ банкиромъ Сутерландомъ: «Онъ со всякимъ вздоромъ ко мнѣ лѣзетъ» (Зап. Храпов., подъ 2 марта 1792 г.). Объ этомъ дѣлѣ см. Зап. Держ., Р. Бес., стр. 311, 314 и слѣд.

[11] И у меня просить прощенья.

«Случалось нерѣдко, что императрица, признаваясь въ своемъ несправедливомъ гнѣвѣ, прашивала у Державина прощенiя, ибо онъ не по своему выбору, а по ея собственному приказанiю производилъ самыя важныя, но непрiятныя дѣла, изъ которыхъ иныя до его времени оставались лѣтъ по 20-ти нерѣшенными» (Об. Д.; ср. Зап. Его, стр. 337 и слѣд.).

[12] Не вдругъ на похвалы пускался.

Сама императрица нѣсколько разъ просила Державина, чтобъ онъ писалъ стихи; подобные Фелицѣ; но онъ, съ одной стороны будучи занятъ важнѣйшими дѣлами, а съ другой, видя несправедливости, неохотно къ этому приступалъ, такъ что во время служенiя своего при ней написалъ весьма немногiя пьесы, и то съ примѣсью нравоученiя, какова и эта ода (Об. Д.). То же самое говоритъ онъ и въ Запискахъ своихъ (Р. Бес., стр. 320), прибавляя, что обѣщалъ исполнить желанiе государыни и «нѣсколько разъ принимался, запираясь по недѣлѣ дома; но ничего написать не могъ, не будучи возбужденъ какимъ-либо патрiотическимъ славнымъ подвигомъ». Въ другомъ мѣстѣ Записокъ (стр. 339) онъ объясняетъ слѣдующимъ образомъ охлажденiе, которое Екатерина показывала ему въ послѣднiе годы своей жизни: … «можетъ быть и за то, что онъ, по желанiю ея, видя дворскiя хитрости и безпрестанные себѣ толчки, не собрался съ духомъ и не могъ такихъ ей тонкихъ писать похвалъ, каковы въ одѣ Фелицѣ и тому подобныхъ сочиненiяхъ, которыя имъ писаны не въ бытность его еще при дворѣ: ибо издалека тѣ предметы, которые ему казались божественными и приводили духъ его въ воспламененiе, явились ему, при приближенiи его ко двору, весьма человѣческими и даже недостойными великой Екатерины; то и охладѣлъ такъ его духъ, что онъ почти ничего не могъ написать горячимъ, чистымъ сердцемъ въ похвалу ея».

[13] Смотри и всякъ, хотя бъ чрезъ шашни и проч.

«т. е. и ты, который по любовнымъ шашнямъ сдѣлался большимъ человѣкомъ» (Об. Д.). Къ 3-му стиху сдѣлано тамъ же примѣчанiе: Зубовъ, бывшiй потомъ графъ и князь, любимецъ императрицы, иногда послѣ обѣда занимался сей дѣтской игрой, спуская бумажные змѣи съ царскосельскихъ башень».

[14] Держися лучше середины —

любимое правило древнихъ — не одного Горацiя; Цицеронъ, напр., говоритъ: Mediocritatis regula optima est (Off. 2, 17); или Овидiй: Medio tutissimus ibis (Met. 2, 137). Ср. выше строфу 1-ую этой оды.

[15] На завтра крѣпостей съ судьбины.

Нелишнимъ считаемъ пояснить, что здѣсь слово завтра употреблено въ видѣ существительнаго, почему И. И. Дмитрiевъ въ рукописи 1790-хъ годовъ и совѣтовалъ напечатать его «косыми буквами». Нѣмецкiй переводчикъ (см. выше, стр. 490, въ примѣчанiи 1) такъ передалъ это мѣсто:

Denn einen Sicher-Brief auf Morgen

Sich vom Geschicke zu erzwingen

Ist selbet dem Könige nicht möglich,

и въ выноскѣ противъ слова Sicher-Brief замѣтилъ по-русски: «Обыкновеннѣйшее нѣмецкое слово было бы Kauf-Brief; но Kauf-Brief въ точности означаетъ купчую, а здѣсь, кажется, испортило бы смыслъ, еслибъ поставить купчую вмѣсто крѣпости, и для того взялъ я себѣ вольность употребить слово, ближе подходящее къ оригиналу».

[16] Хоть чья душа честна, любезна и проч.

«Всѣ сiи любезныя качества имѣлъ въ себѣ неоспоримо князь Зубовъ, но былъ неумѣренно гордъ и такъ скроменъ (скрытенъ?), что, поручая иногда самъ дѣла, — когда ихъ къ нему приносили, то онъ не говорилъ о нихъ ни слова по цѣлому году, хорошо ли они сдѣланы, или худо» (Об. Д.). Вся эта строфа относится къ кн. П. А. Зубову (род. 1767, ум. 1822), который въ началѣ своего возвышенiя отличался скромностью, но мало по малу сдѣлался такъ же гордъ и недоступенъ, какъ прежде были Григорiй Орловъ и Потемкинъ (подробнѣе о П. Зубовѣ см. въ примѣчанiяхъ подъ пьесою Къ Лирѣ, 1794 г.).

[17] Умѣй ихъ не сронить и въ бурѣ —

«т. е. умѣй при несчастiи быть твердымъ, но онъ сего качества душевнаго не имѣлъ; а когда взошелъ на престолъ императоръ Павелъ, то онъ такъ струсилъ, что жалко было на него смотрѣть» (Об. Д.). Ср. примѣчанiя къ стихотворенiямъ Водопадъ (стр. 486), На кончину благотворителя (подъ 1795), Аѳинейскому витязю (подъ 1796) и На возвращенiе графа Зубова изъ Персiи (подъ 1797 г.). По смерти Екатерины II Зубовъ былъ въ числѣ тѣхъ, которые отправились въ Гатчину къ ея преемнику, и этому поступку онъ обязанъ былъ сохраненiемъ, въ первое время новаго царствованiя, всѣхъ своихъ званiй; императоръ Павелъ, обнявъ его, сказалъ: «L'ami de ma mere sera toujours le mien». О сближенiи Державина съ Зубовымъ и объ отношенiяхъ между ними см. выше, стр. 270, примѣч. 1 къ Изображенiю Фелицы и Записки Державина (Русс. Бес., стр. 298). Хотя Зубовъ и принималъ Державина благосклонно и, по видимому, покровительствовалъ ему, ничего для него не дѣлалъ. Державину казалось, что Зубову непрiятна была его поэтическая слава: этотъ молодой временщикъ часто для потѣхи старался «стравливать, или ссорить» съ нимъ Эмина (Николая), который также писалъ стихи (см. выше, стр. 271, примѣчанiе къ Изображенiю Фелицы). Такимъ образомъ, вполнѣ объясняется неудовольствiе противъ Зубова, выражающееся въ этомъ стихотворенiи. Въ рукописяхъ, при заглавiи его, находится приписка Къ***: послѣ сказаннаго становится несомнѣннмъ, что она означаетъ Платона Зубова.

 



[i] Къ стихамъ: «На завтра крѣпостей съ судьбины

Безсильны сами взять цари».

Здѣсь опять воспоминаніе одного мѣста изъ 1-й Ночи Юнга:

In human hearts what bolder thoughts can rise,

Than man’s presumption on to-morrow’s dawn!

Where is to-morrow? In another world.

т. е. Можетъ ли въ сердцѣ человѣческомъ возникнуть мысль смѣлѣе увѣренности въ завтрашнемъ разсвѣтѣ? Гдѣ завтрашній день? Въ другомъ мірѣ! — Ср. Горація, кн. IV, оду 7: Quis scit, an adjiciant hodiernae crastina summae и проч.