Бог

 

<Ода Бог // Сочинения Державина: [в 9 т.] / с объясн. примеч. [и предисл.] Я. Грота. — СПб.: изд. Имп. Акад. Наук: в тип. Имп. Акад. Наук, 1864—1883. Т. 1: Стихотворения, ч. 1: [1770—1776 гг.]: с рис., найденными в рукописях, с портр. и снимками. — 1864. С. 187—203>

 

1784.

XXXVII. БОГЪ.

__

О Ты, пространствомъ безконечный,

Живый въ движеньи вещества,

Теченьемъ времени превѣчный,

Безъ лицъ, въ трехъ лицахъ Божества[2]!

 

// 195

 

Духъ всюду сущiй и единый,

Кому нѣтъ мѣста и причины,

Кого никто постичь не могъ,

Кто все Собою наполняетъ,

Объемлетъ, зиждетъ, сохраняетъ,

Кого мы называемъ — Богъа!

 

Измѣрить океанъ глубокiй,

Сочесть пески, лучи планетъ

Хотя и могъ бы умъ высокiй,

Тебѣ числа и мѣры нѣтъ!

Не могутъ духи просвѣщенны[3],

Отъ свѣта Твоего рожденны,

Изслѣдовать судебъ Твоихъ;

Лишь мысль къ Тебѣ взнестись дерзаетъ, —

Въ Твоемъ величьи исчезаетъ,

Какъ въ вѣчности прошедшiй мигъ.

 

// 196

 

Хаоса бытность довременну

Изъ безднъ Ты вѣчности воззвалъ,

А вѣчность, прежде вѣкъ рожденну,

Въ себѣ самомъ Ты основалъ:

Себя собою составляя,

Собою изъ себя сiяя,

Ты свѣтъ, откуда свѣтъ истекъ.

Создавый все единымъ словомъ,

Въ твореньи простираясь новомъ,

Ты былъ, Ты есть, Ты будешь ввѣкъ[4]!

 

Ты цѣпь существъ въ себѣ вмѣщаешь,

Ее содержишь и живишь,

Конецъ съ началомъ сопрягаешь

И смертiю животъ даришь.

Какъ искры сыплются, стремятся,

Такъ солнцы отъ Тебя родятся;

Какъ въ мразный, ясный день зимойб

Пылинки инея сверкаютъ,

Вратятся, зыблются, сiяютъ,

Такъ звѣзды въ безднахъ подъ Тобой[5].

 

// 197

 

Свѣтилъ возженныхъ миллiоны[6]

Въ неизмѣримости текутъв;

Твои они творятъ законы,

Лучи животворящи льютъ.

Но огненны сiи лампады,

Иль рдяныхъ кристалей громады,

 

// 198

 

Иль волнъ златыхъ кипящiй сонмъ,

Или горящiе эѳиры,

Иль вкупѣ всѣ свѣтящи мѳры —

Передъ Тобой, какъ нощь предъ днемъ.

 

Какъ капля, въ море опущенна,

Вся твердь передъ Тобой сiя[7];

Но чтог мной зримая вселенна?

И что передъ Тобою я?

Въ воздушномъ океанѣ ономъ

Мiры умножа миллiономъ

Стократъ другихъ мiровъ, и то,

Когда дерзну сравнить съ Тобоюд,

Лишь будетъ точкою одною;

А я передъ Тобой — ничто.

 

// 199

 

Ничто! — Но Ты во мнѣ сiяешь

Величествомъ Твоихъ добротъ[8],

Во мнѣ себя изображаешь,

Какъ солнце въ малой каплѣ водъ.

Ничто! — Но жизнь я ощущаю,

Несытымъ нѣкакимъ летаю

Всегда пареньемъ въ высоты;

Тебя душа моя быть чаетъ,

Вникаетъ, мыслитъ, разсуждаетъ:

Я есмь — конечно есь и Ты!

 

Ты есь! — Природы чинъ вѣщаетъ.

Гласитъ мое мнѣ сердце то,

Меня мой разумъ увѣряетъ:

Ты есь — и я ужъ не ничто!

Частица цѣлой я вселенной,

Поставленъ, мнится мнѣ, въ почтенной[9]

Срединѣ естества я той,

Гдѣ кончилъ тварей Ты тѣлесныхъ,

Гдѣ началъ Ты духовъ небесныхъ

И цѣпь существъ связалъ всѣхъ мной.

 

Я связь мiровъ, повсюду сущихъ,

Я крайня степень вещества,

Я средоточiе живущихъ,

Черта начальна Божества.

Я тѣломъ въ прахѣ истлѣваю,

Умомъ громамъ повелѣваю,

Я царь — я рабъ, — я червь — я Богъ[10]!

Но, будучи я столь чудесенъ,

 

// 201

 

Отколѣ происшелъе? — безвѣстенъ,

А самъ собой я быть не могъ.

 

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источникъ жизни, благъ податель[11],

 

// 202

 

Душа души моей и царь!

Твоей тò правдѣ нужно было,

Чтобъ смертну бездну преходило

Мое безсмертно бытiе,

Чтобъ духъ мой въ смертность[12] облачилсяж

И чтобъ чрезъ смерть я возвратился,

Отецъ! — въ безсмертiе Твоез.

 

Неизъяснимый, Непостижныйи!

Я знаю, что души моей

Воображенiи безсильны

И тѣни начертать Твоей;

Но если славословить должно,

То слабымъ смертнымъ невозможно

Тебя ничѣмъ инымъ почтить,

Какъ имъ къ Тебѣ лишь возвышаться,

Въ безмѣрной разности теряться[13]

И благодарны слезы лить.

 

а Кого мы нарицаемъ Богъ (1798).

(Въ рукописи 1790-хъ годовъ на поляхъ написано еще слово именуемъ).

б Какъ въ мразный день когда зимой (1784).

в Въ бездонной пустотѣ текутъ.

(Передѣлка этого стиха принадлежитъ И. И. Дмитрiеву).

г Но чтожъ….

д Какъ ежели сравнять съ Тобою.

(Этотъ стихъ исправленъ также Дмитрiевымъ).

е Отколь я происшелъ.

ж Чтобъ духъ мой перстью облачился.

з Отецъ! въ объятiе Твое.

и Неизъясненный, непостижный.

(Первое слово поправлено Дмитрiевымъ).

 

// 203

 



[2] Безъ лицъ, въ трехъ лицахъ Божества.

«Авторъ, кромѣ богословскаго православный нашей вѣры понятiя, разумѣлъ тутъ три лица метафизическiя, т. е. безконечное пространство, безпрерывную жизнь въ движенiи вещества и неокончаемое теченiе времени, которая Богъ въ себѣ совмѣщаетъ» (Об. Д.).

Другая Ода Богъ, напечатанная 1777 г. въ I-1 ч. Утренняго свѣта безъ подписи имени автора (см. выше, стр. 189), начиналась стихами:

О Ты, которому вселена

Единый кажется чертогъ…

Строфы Державинской оды, по размѣру и количеству стиховъ, даже по порядку сочетанiя риѳмъ, совершенно такiя же, какъ въ этой старѣйшей одѣ. Это была обыкновенная въ то время форма для одъ важнаго содержанiя.

[3] Не могутъ духи просвѣщенны.

Въ 1-й строфѣ Оды Богъ, упомянутой въ примѣчанiяхъ 1 и 2, есть три слѣдующiе стиха:

Во храмъ Твой дивный и священный

Не можетъ умъ непросвѣщенный,

Ни грѣшникъ вѣчно досягнуть.

(Утр. свѣтъ, ч. I, стр. 156).

[4] Ты былъ, Ты есть, Ты будешь ввѣкъ.

Du warest, du bist, wirst sein!

(Клопштокъ въ одѣ: Der Erbarmer, строфа 4-я).

Ты былъ, Ты есь и вѣчно будешь.

(Стансы Богу Княжнина въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ ч. VI, и въ Собесѣдникѣ ч. VIII).

При жизни Державина печаталось въ этомъ стихѣ, какъ и ниже въ 7-й и 8-й строфахъ: Ты есть; только въ изданiи 1798 г.: Ты есь.

[5] … звѣзды въ безднахъ подъ Тобой.

…………………………………………..

Но огненны сiи лампады…

Въ 1-й строфѣ Оды Мiръ (Утр. Свѣтъ 1778 г., ч. II, стр. 74) встрѣчаются сходныя съ этими выраженiя:

Звѣздами полны вижу бездны;

Надъ тысящьми мiровъ стою;

На небо возвергаю взгляды:

Висятъ горящiя лампады.

[6] Свѣтилъ возженныхъ миллiоны…

Этотъ и нѣкоторые другiе стихи слѣдующихъ строфъ напоминаютъ два мѣста изъ Вѣчности Галлера:

Ich häufe ungeheure Zahlen,

Gebürge Millionen auf;

Ich welze Zeit auf Zeit und Welt auf Welten hin,

Und wann ich auf der March des endlichen nun bin,

Und von der fürchterlichen Höhe,

Mit Schwindeln wieder nach Dir sehe,

Ist alle Macht der Zahl, vermehrt mit tausend Malen,

Noch nicht ein Theil von Dir.

…………………………………

Volkommenheit der Grösse!

Was ist der Mensch, der gegen Dich sich hält!

Er ist ein Wurm, ein Sandkorn in der Welt,

Die Welt ist selbst ein Punkt, wann ich an Dir sie messe.

Русскiй переводъ прозою см. въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ за декабрь 1778 г. (ч. II) и въ С-петербургскомъ Журналѣ Пнина за 1798 г. (ч. I). Выписываемъ это мѣсто изъ старѣйшаго перевода, какъ предшествовавшаго сочиненiю оды Богъ и притомъ болѣе удовлетворительнаго, не смотря на отдаленность времени, къ которому онъ относится (стр. 415): «Я соединяю тьмы съ тьмами, неисчислимыя числа; я кладу время на время, мiры на мiры, и когда съ сея ужасныя вышины со страхомъ паки на Тебя взираю, вижу, что вся сила умноженныхъ тьмами разовъ стихъ чиселъ не составляетъ ни единыя Твоея части… О совершенство величiя! что человѣкъ въ сравненiи съ Тобою? — червь, песчинка, и вся вселенная — непримѣтная точка».

Съ этимъ довольно сходно также содержанiе 10-й и 11-й строфъ оды Броккеса: Gottes Grösse (см. выше стр. 194 и переводъ этихъ строфъ въ приложенiи къ настоящей одѣ).

У Сумарокова ода О величествѣ Божiемъ оканчивается слѣдующею строфою:

Я свѣтъ на свѣтъ постановляю

И миллiоны предъявляю

Ихъ смутной мысли я своей.

Толико жъ ихъ взношу надъ оный

И паки, паки миллiоны:

Песчинка, то вселенной всей.

(Соч. Сум. ч. I, стр. 222).

[7] Какъ капля, въ море опущенна,

Вся твердь передъ Тобой сiя.

Въ параллель этимъ стихамъ и предыдущей строфѣ еще Бередниковъ (см. ниже примѣчанiе 10) привелъ слѣдующее описанiе вѣчно-горящаго океана у Ломоносова:

Тамъ огненны валы стремятся

И не находятъ береговъ;

Тамъ вихри пламенны крутятся,

Борющись множество вѣковъ;

Тамъ камни, какъ вода, кипятъ;

Горящи тамъ дожди шумятъ.

Сiя ужасная громада —

Какъ искра предъ Тобой одна.

[8] Величествомъ Твоихъ добротъ.

Въ текстѣ оды Богъ, приложенномъ къ брошюрѣ г. Полторацкаго (см. выше, въ примѣчанiи 1-мъ, стр. 190), напечатано щедротъ вмѣсто добротъ. Хотя послѣднее слово уже и не употребляется такъ въ нынѣшнемъ языкѣ, оно должно оставаться здѣсь, потому что у Державина не нашли мы щедротъ ни въ одной редакцiи этого стиха. У Ломоносава доброты очень часто встрѣчаются подъ риѳму слову щедроты; то же самое находимъ нерѣдко и у Державина.

[9] Поставленъ, мнится мнѣ, въ почтенной и проч.

И. И. Дмитрiевъ предлагалъ вмѣсто мнится мнѣ поставить здѣсь кажется или передѣлать этотъ и слѣдующiй за нимъ стихъ такимъ образомъ:

Всея природы помѣщенный

Во средоточiи Тобой.

[10] Я царь — я рабъ, — я червь — я Богъ.

Почти вся 9-я строфа и вторая половина предыдущей представляютъ большое сходство съ тѣмъ мѣстомъ 1-й пѣсни Юнговыхъ Ночей, которое начинается словами:

How poor, how rich, how abject, how august…

и гдѣ встрѣчаются стихи:

Connexion exquisite of distant worlds!

Distinguish’d link in being’s endless chain!

Midway from nothing to the Deity!...

A worm! A god! —

Это мѣсто можно перевести такъ: «Какъ бѣденъ, какъ богатъ, какъ низокъ, какъ высокъ!... Чудная связь отдаленныхъ мiровъ! избранное звено въ безконечной цѣпи существъ! средина пути отъ ничтожества къ Божеству!... Червь! богъ!» Подлинныя слова Юнга: A worm! f god! были взяты Жуковскимъ въ эпиграфъ его стихотворенiя Человѣкъ, напечатаннаго во II-й книжкѣ Утренней зари 1803 г. — Переводъ 1-й Ночи Юнга былъ напечатанъ еще въ ноябрьской книжкѣ Утренняго свѣта 1778 г.

Сходство нѣкоторыхъ мыслей оды Богъ съ стихами Юнга было давно замѣчено. Покойный Я. И. Бередниковъ, разбирая эту оду въ Вѣстникѣ Европы 1812 г. (ч. LXII), сказалъ по этому поводу: «Справедливо говорятъ, что сiе описанiе почерпнуто нашимъ пѣснопевцѣмъ изъ описанiя пѣвца Британiи, во мракахъ нощи бесѣдовавшаго съ Богомъ, вѣчностiю и безсмертiемъ» и проч. Тотъ же авторъ, приведя послѣднюю половину предыдущей (8-й) строфы, начиная отъ стиха:

Частица цѣлой я вселенной,…

замѣтилъ: «Здѣсь пѣснопѣвецъ цѣлитъ на извѣстное опредѣленiе человѣка философами древняго вѣка: nexus utriusque mundi. Аддиссонъ въ своемъ Зрителѣ тожъ самое подтверждаетъ: «Человѣкъ», говоритъ онъ, «занимаетъ среднее мѣсто между естественною и духовною природою, между видимымъ и невидимымъ мiромъ, и составляетъ то звено существъ, которое, въ нѣкоторомъ смыслѣ, подобно чистѣйшимъ духамъ, славящимъ Безплотнаго, дерзаетъ называть Его отцомъ, а въ другомъ смыслѣ можетъ сказать съ Iовомъ тлѣнiю: ты мой отецъ! И червю: ты мать моя»! (Iовъ, гл. 17, ст. 14).

Клопштокъ въ одѣ An Gott также назвалъ человѣка червякомъ:

…. Dem Wurm, der Mensch heist….

О стихѣ: Я царь — я рабъ, я червь — я Богъ, профессоръ казанскаго университета Городчаниновъ въ 1838 г. переписывался съ Шишковымъ (см. Маякъ 1842 г., т. III, кН. V). Городчаниновъ, находя мысль я Богъ слишкомъ смѣлою и трудною для объясненiя, ищетъ оправданiя ея въ священномъ писанiи и приводитъ тексты, которыми можно ее подкрѣпить. Въ отвѣтѣ своемъ Шишковъ, соглашаясь съ этимъ, прибавляетъ, что «по силѣ воплощенiя Божiя содѣлываясь не только чадомъ Божiимъ, но и причастниковъ Божескаго естества, восторгъ его (человѣка): я Богъ содѣлался не хвастовствомъ червя, но благоговѣнiемъ человѣка, величающаго въ себѣ дѣйствiе благодатнаго милосердiя Божiя, возведшаго его изъ червя въ Бога». Сверхъ того Шишкову казалось, что разсматриваемый стихъ, «при всемъ своемъ превосходствѣ, имѣлъ бы больше правильности и постепенности, когда бы, начальныя два слова: я царь — я рабъ переставая, сказать: Я рабъ — я царь, я червь — я Богъ».

Мы съ своей стороны должны указать на различiе пониманiя слова Богъ въ стихѣ Юнга и въ стихѣ Державина. Юнгъ употребилъ это названiе какъ нарицательное имя, съ неопредѣленнымъ членомъ, и потому оно начинается у него строчною буквою (a god); Державинъ, напротивъ, всегда писалъ въ этомъ стихѣ Богъ.

[11] Источникъ жизни, благъ податель.

Этимъ самымъ стихомъ начинаются Стансы Богу Княжнина, напечатанные въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ за августъ 1780 г. (ч. VI) и въ Собесѣдникѣ (ч. VIII).

[12] Чтобъ духъ мой въ смертность облачился.

Вмѣсто смертность Дмитрiевъ предлагалъ тлѣнность.

[13] Въ безмѣрной разности теряться.

Этотъ стихъ ставилъ въ недоумѣнiе нѣкоторыхъ ограниченныхъ критиковъ; профессоръ Городчаниновъ находилъ его темнымъ и предлагалъ замѣнить его другимъ (см. «Поясненiе нѣкоторыхъ мѣстъ въ гимнѣ Державина Богъ», Маякъ 1843, т. IX, книга 6). Иные читали здѣсь радости вмѣсто разности, считая это послѣднее слово опечаткою, тогда какъ мысль Державина очень ясна: рѣчь идетъ просто о безмѣрной разности между человѣкомъ и Творцомъ его.

// 204

***

ОДА БОГЪ.

Примѣчанiе 1*.

 

// 187

 

Въ вѣкъ Державина духовная поэзiя была въ большомъ ходу по всей Европѣ. Почти у каждаго поэта XVIII-го столѣтiя можно найти одно или нѣсколько стихотворенiй, посвященныхъ прославленiю Бога. Даже Вольтеръ написалъ въ молодости оду Le vrai Dieu (см. Oeuvres de Voltaire, изданiе Beuchot, т. XII, стр. 407). Этому направленiю послѣдовали и русскiе поэты, начиная съ Ломоносова и Сумарокова. Съ тѣхъ поръ, какъ Державинъ сталъ участвовать въ журналахъ, на страницахъ ихъ нерѣдко являлись стихи подобнаго содержанiя. Такъ въ Утреннемъ Свѣтѣ (1777, октябрь, ч. I, стр. 156) напечатана была чья-то Ода Богъ; въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ (1780, августъ, ч. VI, стр. 86) — Стансы Богу, Княжнина, перепечатанные потомъ въ Собесѣдникѣ (ч. VIII); въ Вечерней Зарѣ (1782, ч. II, стр. 51, и ч. III, стр. 77) — Пѣснь Всемогущему (переводъ Ѳ. Ключарева); въ Академическихъ Извѣстiяхъ (1780, май, ч. V, стр. 77) — оригинальная ода Вѣчность. Сверхъ того являлись и прозаическiе переводы подобныхъ стихотворенiй иностранныхъ поэтовъ; напр. въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ (1778, декабрь, ч. II, стр. 413) Брайко перевелъ такимъ образомъ Вѣчность Галлера, а въ Утреннемъ Свѣтѣ (1779, ч. VII, стр. 65) Прянишниковъ — французское сочиненiе о Величiи Божiемъ. Въ этомъ же журналѣ помѣщались переводы въ прозѣ изъ Юнговыхъ Ночей (1778, ноябрь, ч. IV, стр. 229 и слѣд.).

Нѣмецкiе поэты, которыхъ читалъ Державинъ, именно: Галлеръ, Гагедорнъ, геллертъ, Клейстъ, Мендельсонъ и особенно Клопштокъ, богаты подобными стихотворенiями: у Гагедорна мы находимъ Размышленiя о нѣкоторыхъ свойствахъ Божiихъ; у Геллерта — Похвалу Творцу; у Клейста — гимнъ Богу и рапсодiю Похвала Божеству; у Мендельсона — оду Во славу Божiю, и проч. Относящiеся сюда произведенiя Галлера и Клопштока такъ извѣстны, что нѣтъ надобности особо исчислять ихъ.

Естественно, что Державинъ, увлекаемый общимъ направленiемъ, пытался создать что-нибудь замѣчательное въ томъ же родѣ.

Оду Богъ началъ онъ еще въ 1780 г. по возвращенiи отъ заутрени Свѣтлаго Христова воскресенья; но должностныя занятiя и столичныя развлеченiя долго не давали ему кончить ее. Наконецъ, весною 1784 г., онъ, оставивъ службу по неудовольствiямъ съ княземъ Вяземскимъ, отправился и тамъ дописалъ давно занимавшую его оду (подробный разсказъ о томъ см. въ его Объясненiяхъ и Запискахъ). Она явилась въ XIII ч. Собесѣдника (стр. 125), вышедшей 23 апрѣля 1784 года; впослѣдствiи эта ода была напечатана отдѣльно въ четверку безъ означенiя

_________________________________________________

* По обширности этого примѣчанiя мы принуждены отступить здѣсь отъ принятаго нами порядка и помѣщаемъ его передъ одой.

 

// 189

 

года и мѣста, но съ подписью: Г. Державинъ, которыя здѣсь едва-ли не въ первый разъ явилась въ печати. Сверхъ того, ода Богъ вышла около 1792 г. особой тетрадкой въ Москвѣ (см. письмо А. П. Нилова къ Державину отъ 24 iюля 1792 г.) Въ изданiяхъ 1798 и 1808 г. ею начинается собранiе Державина.

Изъ всѣхъ стихотворенiй этого рода ни одно нигдѣ не имѣло такого шумнаго успѣха, какъ ода Богъ. Она прiобрѣла европейскую извѣстность и переведена на языки: нѣмецкiй, французскiй, англiйскiй, итальянскiй, испанскiй, чешскiй, латинскiй и японскiй*. Нѣмецкихъ переводовъ было нѣсколько; французскихъ Г. Полторацкiй указалъ 15 (см. его брошюру Dieuhymne du poète russe DerjavineNotice sur quinze traductions françaises de cette hymneLeipzig, 1855); но первымъ переводомъ оды Богъ на французскiй языкъ былъ Жуковскiй, въ 1799 г., когда онъ еще воспитывался въ московскомъ Благородномъ пансiонѣ (см. въ перепискѣ Державина, подъ означеннымъ годомъ, письмо къ нему Жуковскаго и С. Е. Родзянко). Латинскiй переводъ Черскаго напечатанъ былъ отдѣльно въ Вильнѣ и въ Соревнователѣ (1820 г., ч. IX, стр. 198). Во время плѣна адмирала, въ ту пору капитана, В. М. Головнина у Японцевъ (отъ 1811 до 1813 г.), ода была переведена чрезъ его посредство на японскiй языкъ. Разсказъ о томъ, помѣщенный имъ въ Запискахъ его объ этомъ плѣнѣ (ч. III, стр. 18), тѣмъ любопытнѣе, что вѣроятно онъ-то и послужилъ началомъ столь распространенной молвы, будто бы въ Пекинѣ, во дворцѣ богдохана, виситъ на стѣнѣ китайскiй переводъ этого стихотворенiя. Чтобы всякiй могъ судить о степени вѣроятiя нашей догадки, приводимъ относящiяся сюда строки изъ книги покойнаго адмирала: «Оджнажды ученые ихъ (Японцевъ) просили меня написать имъ какiе-нибудь стихи одного изъ лучшихъ нашихъ стихотворцевъ. Я написалъ Державина оду Богъ, и когда имъ читалъ, они отличали риѳмы и находили прiятность въ звукахъ; но любопытство японское не могло быть удовольствовано однимъ чтенiемъ: имъ хотѣлось имѣть переводъ этой оды. Много труда и времени стоило мнѣ изъяснить имъ мысли, въ ней заключающiяся; однакожъ напослѣдокъ они поняли всю оду, кромѣ стиха: Безъ лицъ, въ трехъ лицахъ Божества, который остался безъ истолкованiя; да они и не настаивали слишкомъ много, когда я имъ сказалъ, что для уразумѣнiя сего стиха должно быть истиннымъ христiаниномъ. Японцамъ чрезвычайно понравилось то мѣсто сей оды, гдѣ поэтъ, обращаясь къ Богу, между прочимъ говоритъ: «И цѣпь существъ связалъ всѣхъ мной. При семъ же случаѣ, удивляясь высокимъ мыслямъ сочинителя, показали они, что постепенное шествiе природы отъ самыхъ высокихъ къ самымъ низкимъ ея творенiямъ и имъ не безызвѣстно. Стихотворенiе

__________________________________________ 

* Болѣе полное исчисленiе переводовъ оды Богъ, какъ и вообще переводовъ изъ Державина, будетъ приложено къ нашему изданiю въ особомъ библiографическомъ указателѣ.

 

// 190

 

это до того понравилось губернатору, что онъ велѣлъ просить г. Мура (одного изъ товарищей заключенiя Головнина) «написать оное для него кистью на длинномъ кускѣ бѣлаго атласа и потомъ отправилъ вмѣстѣ съ переводомъ къ своему императору. Японцы увѣряли насъ, что она будетъ выставлена на стѣнѣ въ его чертогахъ, на подобiе картины». Это извѣстiе не могло не поразить нашего общества и не распространиться въ такое время, когда ода Богъ была еще во всей своей славѣ и когда исторiя плѣна Головнина всѣхъ интересовала. Разсказъ о переводѣ знаменитаго сочиненiя, переходя изъ устъ въ уста, естественно подвергся нѣкоторымъ неточностямъ: японскiй языкъ былъ смѣшанъ съ китайскимъ, намѣренiе принято за исполненiе — и вотъ ода Богъ очутилась, написанная золотыми буквами, въ пекинскихъ чертогахъ. Такое смѣшенiе фактовъ однажды было даже явно высказано въ печати. Въ № 6 Отечественныхъ Записокъ 1846 г. нѣкто И. Б. (Быстровъ?), выражая сомнѣнiе въ существованiи китайскаго перевода оды Богъ, говоритъ: «О немъ, кажется, упоминаетъ Головнинъ въ одномъ изъ своихъ путешествiй». Отсюда уже ясно, какъ произошелъ упомянутый слухъ, который Полевой еще въ 1840 г., а потомъ и Бѣлинскiй назвали сказкою, но который между тѣмъ держался до сихъ поръ и былъ часто повторяемъ, какъ достовѣрный, въ разныхъ европейскихъ литературахъ. Пора окончательно отвергнуть ложную молву, понявъ ея источникъ; отъ этого не пострадаетъ ни слава Державина, ни честь русской литературы (Ср. Библiографич. Записку о Державинѣ въ VI ч. Москвитянина 1846 г.; также указанную выше французскую брошюру г. Полторацкаго, стр. 9 и 10).

Послѣ оды Богъ явилось у насъ въ разное время много другихъ стихотворенiй на тотъ же предметъ, какъ то: Гимнъ Богу Дмитрiева, Пѣснь Божеству Карамзина, Пѣснь Высочайшему Существу В. Пр. (Чтенiе для вкуса 1792, ч. VI), Пѣснь Богу Влад. Измайлова (Аониды 1796 г., кн. I), Гимнъ Непостижимому Мерзлякова (Вѣстникъ Европы 1805, ч. XXIII, № 20), Гимнъ Жуковскаго (изъ Томсона), Ода Богъ Пнина (Журн. Для пользы и удов. 1805, ч. IX), Гимнъ Богу Бередникова (Чтен. въ Бес. люб. русск. сл. 1813, ч. IX), Гимнъ Богу А. Глаголева (Труды общ. люб. рос. сл. 1819, ч. XIV) и проч. Графъ Хвостовъ также сочинилъ Оду Богъ*.

Отдѣльные разборы оды Богъ Державина напечатаны въ Вѣстникѣ Европы (1812 г., ч. LXII, статья Бередникова) и въ Сѣверной Минервѣ (1832, ч. II, статья неподписанная). Сверхъ того, о ней подробно гово-

 ________________________________________________

* Какъ высоко Хвостовъ самъ цѣнилъ свое творенiе, видно изъ слѣдующаго анекдота. Разъ, отправляясь въ Царское Село, онъ взялъ съ собою секретаря своего Ильинскаго, тоже стихотворца, и дорогою требовалъ, чтобъ тотъ откровенно сказалъ ему, которую изъ двухъ одъ, Державина или Хвостова, онъ находитъ выше. Услышавъ искреннее мнѣнiе своего сопутника, которео было разумѣется въ пользу Державинской оды, оскорбленный пiитъ хотѣлъ-было высадить своего секретаря среди дороги и съ трудомъ согласился везти его дальше (слыш. отъ князя Н. А. Цертелева). 

// 191

 

рится въ Трудахъ общ. люб. рос. сл. (1820 г., ч. XX, статья Мерзлякова Державинъ) и въ Современникѣ (1845 г., т. XL, статья Грота Фелица и Собесѣдникъ л. р. сл.). Въ Очеркахъ рус. лит. Полеваго см. ч. I, стр. 72; въ Соч. Бѣлинскаго ч. VII, стр. 124. О статьяхъ, относящихся къ отдѣльнымъ мѣстамъ оды Богъ, см. ниже примѣч. 10 и 18.

Ода Богъ представляетъ нѣкоторое, хотя и отдаленное, сходство съ предшествовавшими ей къ иностранныхъ литературахъ произведенiями того же содержанiя.

Это сходство подавало не разъ поводъ къ заключенiю, будто Державинъ въ одѣ Богъ былъ подражателемъ или даже переводчикомъ.

Во французской брошюрѣ г. Полторацкаго о переводахъ этой оды (Dieuhymne и проч. Leipzig, 1855, стр. 30) сказано, что одинъ изъ французскихъ ея переводчиковъ, г. Ферри де-Пиньи (Ferry de Pigny), помѣстилъ въ рукописи своего труда примѣчанiе, въ которомъ выражена мысль, будто Державинъ заимствовалъ содержанiе оды изъ италiянскаго гимна маркиза Ботты. Въ томъ же году, когда издана эта брошюра, г. фонъ-Видертъ, видѣвшiй г. Полторацкаго въ Лейпцигѣ, напечаталъ въ С-петербургскихъ Вѣдомостяхъ (№ 236) статью Вѣсти изъ Германiи, въ которой онъ между прочимъ прибавляетъ къ приведенному слуху слѣдуюущiя подробности: одинъ греческiй священникъ описываетъ этотъ предметъ въ прозѣ; итальянскiй поэтъ перелагаетъ прозу въ стихи; италiянское стихотворенiе переводится на русскiй языкъ прозой и служитъ матерiяломъ Державину. Г. Галаховъ, упомянувшiй объ этихъ предположенiяхъ въ одномъ изъ примѣчанiй къ своей Исторической Христоматiи новаго перiода русской словесности (т. I, стр. 472), еще до изданiя ея сообщилъ намъ въ рукописной замѣткѣ слѣдующiй отрывокъ изъ письма къ нему (отъ 2 авг. 1851 г.) покойнаго И. И. Введенскаго, бывшаго главнымъ наблюдателемъ по преподаванiю русской словесности въ военно-учебныхъ заведенiяхъ: «Извѣстный импровизаторъ Джустинiани перевелъ въ 1848 г. нѣсколько русскихъ стихотворенiй, въ томъ числѣ оду Богъ, на итальянскiй языкъ. Экземпляръ перевода онъ отправилъ между прочимъ къ одному римскому кардиналу съ просьбой сообщить ему мнѣнiе о русскомъ подлинникѣ. Письмо Джустинiани осталось безъ отвѣта; но когда въ слѣдующемъ году онъ поѣхалъ въ Италiю и явился къ кардиналу, послѣднiй выразилъ ему удивленiе, зачѣмъ онъ вздумалъ его мистифировать, выдавая за русское стихотворенiе италiянскiй гимнъ Богу, написанный въ XVI-мъ вѣкѣ малоизвѣстнымъ и несправедливо забытымъ поэтомъ Боттою». Какъ ни мало вѣроятнымъ казались намъ эти свидѣтельства, онакожъ мы стали справляться о неслыханномъ нами прежде поэтѣ XVI-го вѣка, маркизѣ Боттѣ*. Когда поиски эти не имѣли

 _______________________________________________

* Извѣстный намъ маркизъ Ботта (род. 1688, ум. 1774) былъ посланникомъ Марiи Терезiи при петербургскомъ дворѣ въ началѣ царствованiя Елисаветы Петровны и подвергся обвиненiю въ заговорѣ противъ русской императрицы (La Cour de Russie il y a cent ans, стр. 110). Другой Ботта (род. 1766, ум. 1837) особенно извѣстенъ многотомною исторiею Италiи.

 

// 192

 

никакого успѣха, мы обратились къ С. Д. Полторацкому съ запросамъ, извѣстенъ ли ему, кромѣ разсказа г. Джустинiани, какой-нибудь другой источникъ отрицанiя подлинности оды Богъ. «Этотъ волчекъ», отвѣчалъ намъ г. Полторацкiй, «пущенъ на Державина, какъ вы справедливо замѣчаете, синiоромъ Джустинiани безъ малѣйшихъ съ его стороны доказательствъ. Я ему неоднократно замѣчалъ, что это слѣдуетъ доказать, и вѣроятно ли, чтобъ италiянскiй поэтъ, сочинившiй такую оду, оставался неизвѣстенъ и не возбудилъ въ соотчичахъ своихъ такого же восторженнаго трепета, какой ощутили всѣ земляки Державина при появленiи его великолѣпной оды. Кромѣ возгласа Джустинiани, я ничего другаго объ этомъ не знаю». Между тѣмъ лекторъ италiянскаго языка при с-петербургскомъ университетѣ, г. Пинто, у котораго мы также навѣдывались о загадочномъ маркизѣ XVI-го вѣка, доставилъ намъ выписанные имъ вслѣдствiе того изъ Италiи Гимны Богу, но не Ботты, а Котты (GiovBattista Cotta), поэта, умершаго въ 1738 году. Теперь, для окончательнаго рѣшенiя вопроса, оставалось объясниться съ самимъ г. Джустинiани. Изъ разговора съ нимъ мы могли вывести слѣдующiя заключенiя: что дѣйствительно онъ первый далъ ходъ мысли о заимствованiи оды Богъ изъ итальянскаго поэта; что этотъ поэтъ, и по его мнѣнiю, не кто другой, какъ Котта, котораго превращенiе въ маркиза Ботту неотъемлемо принадлежитъ г. Ферри де-Пиньи; наконецъ что г. Джустинiани и до сихъ поръ еще увѣренъ въ сродствѣ оды Богъ съ однимъ изъ гимновъ Котты. Разсказъ его о происхожденiи этой увѣренности былъ довольно близокъ къ тому, чтò сообщилъ намъ г. Галаховъ изъ письма Введенскаго. Г. Джустинiани прибавилъ, что когда около 1843 года г. Шевыревъ познакомилъ его съ нѣкоторыми произведенiями «русскаго Данта», то онъ просто прыгалъ отъ восторга; что сдѣланный имъ переводъ русскихъ стиховъ былъ отправленъ въ Италiю въ 1848 году; кардиналъ же, принявшiй ихъ за мистификацiю, былъ знаменитый Медзофанти. Мы съ своей стороны, прочитавъ гимны Котты, удостовѣрились, что они съ одою Державина не имѣютъ ничего общаго, кромѣ основной идеи прославленiя Бога. Чтобы не оставить ни малѣйшаго сомнѣнiя въ невѣрности вывода, приписываемаго пресловутому полиглоту, мы вслѣдъ за одою помѣщаемъ въ особомъ приложенiи буквальный переводъ того гимна Котты, который будто бы послужилъ образцомъ русскому произведенiю.

Теперь мы должны упомянуть еще о другомъ мнѣнiи, оспаривающемъ самостоятельность оды Богъ. Тотъ же Введенскiй писалъ г. Галахову: «Преподаватель русскаго языка въ ревельской гимназiи, Святный, сообщилъ мнѣ, что ода Богъ есть не что иное, какъ переводъ съ нѣмец-

 

// 193

 

каго почти буквальный, и что оригиналъ этой оды онъ читалъ въ стихотворныхъ прибавленiяхъ къ Латышской грамматикѣ, изданной Штендеромъ въ 1762 году (2-е изданiе 1793 г.)».

Въ этой книгѣ, на которую ссылался нынѣ уже умершiй Святный, указанное имъ стихотворенiе находится только въ латышскомъ переводѣ, безъ означенiя имени автора. Намъ удалось отыскать самый подлинникъ въ сочиненiяхъ нѣмецкаго поэта Броккеса (Brockes), жившаго въ первой половинѣ прошлаго столѣтiя и слѣдовательно современника Котты. Прочитавъ его оду Gottes Grösse, мы только подивились, какъ легко люди поддаются искушенiю прославиться какимъ-нибудь открытiемъ. Подстрочный переводъ стиховъ Броккеса, также сообщается нами въ приложенiи.

Наконецъ мы не можемъ умолчать о стихотворенiи Богъ Гердера, который въ началѣ царствованiя Екатерины II былъ пасторомъ въ Ригѣ. И на эти стихи указывали какъ на сочиненiе, послужившее образцомъ для оды Державина. Однакожъ она представляетъ не болѣе сходства и съ этимъ длиннымъ, метафизическимъ и тяжелымъ произведенiемъ писателя, который хотя и былъ глубокимъ мыслителемъ, но въ стихахъ котораго такъ мало поэзiи, что Державину никогда не могло бы вздуматься идти по слѣдамъ его. Представлять переводъ пьесы Гердера не считаемъ нужнымъ: сочиненiя его довольно распространены, и всякiй легко можетъ повѣрить наше заключенiе.

Сравненiе оды Державина съ другими произведенiями одинаковаго содержанiя убѣждаетъ насъ, что это — созданiе совершенно оригинальное въ цѣломъ и сходное съ нѣкоторыми изъ нихъ только въ немногихъ отдѣльныхъ чертахъ, такъ какъ писатели, разрабатывающiе тотъ же предметъ, не могутъ иногда не встрѣчаться на однѣхъ мысляхъ. Но сверхъ того въ частностяхъ ода Богъ представляетъ отголоски чтенiй Державина, воспоминанiя изъ другихъ, особливо нѣмецкихъ поэтовъ. Подобныя такъ называемыя реминисценцiи, большею частью безсознательныя, встрѣчаются у самыхъ замѣчательныхъ поэтовъ и не могутъ почитаться заимствованiями. Нѣкоторыя произведенiя германской литературы были знакомы Державину не только въ подлинникахъ, но и въ русскихъ переводахъ. Такъ Вѣчность Галлера, переведенная въ С-петербургскомъ Вѣстникѣ 1778 г. (см. выше, стр. 89) примѣчанiе 3 къ одѣ На смерть кн. Мещерскаго), до такой степени обращала на себя вниманiе нашего поэта, что онъ, какъ видно изъ его рукописей, самъ пытался перевести ее стихами.

Въ частныхъ примѣчанiяхъ къ одѣ Богъ мы укажемъ тѣ мѣста ея, въ которыхъ можно признать дѣйствительное влiянiе другихъ поэтовъ.

 

Рисунокъ — работы Оленина; онъ былъ уже приложенъ къ I ч. изданiя 1808 г. Символическое значенiе его изложено въ Объясненiяхъ.

 // 194

Приложенiя къ одѣ: «Богъ».

(См. стр. 193 и 194).

_______

I. ГИМНЪ БОГУ.

(съ италiянскаго).

1. Да услышатъ меня небо и земля, да остановитъ солнце свой бѣгъ по эѳирному своду, и, какъ оно нѣкогда вняло грозному голосу, когда, во время страшной войны, палъ свирѣпый Аморрей, такъ пусть теперь оно склонитъ свой слухъ къ моимъ звучнымъ пѣснямъ. Да услышатъ меня моря и рѣки, и горы, и лѣса, воздухъ и птицы, тихiе зефиры и вѣтры, и всѣ лѣсные звѣри; да услышатъ, какъ я буду бесѣдовать о Богѣ, хотя ничье пѣснопѣнiе не увеличитъ Его славы.

2. Но такъ какъ я, презрѣнный прахъ, не могу безъ Твоего святаго свѣта проникнуть тайны, сокрытыя въ Тебѣ, Господи; такъ какъ я весь облеченъ въ невѣдѣнiе и страхъ: то возобнови въ наши дни древнiе примѣры, и подобно какъ отъ Тебя сошелъ къ доброму вождю еврейскому въ дивной горящей влагѣ Духъ свѣта, исторгнувшiй его изъ тмы и сдѣлавшiй его свѣтлымъ пророкомъ: такъ да низойдетъ ко мнѣ изъ

// 204

десницы Твоей, въ прекрасной золотой чашѣ, сокровище краснорѣчiя и жара.

3. Уже разсѣянъ мрачный туманъ; уже я подымаюсь въ эѳирныя пространства изъ этого пустыннаго и низкаго мiра, и Ты уже открываешься мнѣ, какъ необъятный кругъ необъятнаго свѣта безъ пятенъ и тѣни. Около Твоего твердаго центра, распространяющагося внѣ всякаго пространства и всюду неизмѣннаго, не бѣжитъ смѣлыя линiя, которая бы заключала его и держала внутри его круга. Со стыдомъ вижу ее всегда извнѣ съ ея образами, ибо неизмѣримость не можетъ быть ничѣмъ ограничена.

4. Поэтому Тебя напрасно убѣгаетъ нечестивецъ: Ты наполняешь пространства и эѳиръ, уединенныя поля и берегъ морской; всюду достигаетъ Твой мечъ и стрѣлы Твои и пожирающее пламя твоего гнѣва. Кто же отъ Тебя можетъ укрыться? Правда, Тебя теряетъ бѣгущiй отъ Тебя. Но куда бѣжитъ неблагодарный? Отъ Тебя милосердаго ему одинъ только путь — къ Тебѣ разгнѣванному.

5. Къ Тебѣ разгнѣванному, пламенѣющему разрушительною грозою, предъ которою падаютъ въ прахъ царства и города: въ борьбѣ съ морями, Ты ихъ обращаешь въ песчаныя пустыни, и сушишь могучiя рѣки, сокрушавшiя мосты и деревья, опустовавшiя поля; — къ Тебѣ, расплавляющему горы какъ воскъ при блескѣ молнiи, такъ что мимоидущiй говоритъ безпечно: здѣсь подымалась гордая вершина, вотъ то самое мѣсто!

6. Какъ колесо стоящее въ колесѣ, такъ въ этомъ кругѣ, Вседержитель, я созерцаю нескончаемое обращенiе счастливой, безъ утра и вечера, всегда присущей, недвижной вѣчности. Тамъ ты все для всѣхъ, тамъ Ты обитаешь, тамъ столько путей блаженства, что тысячи и тысячи лѣтъ пролетаютъ предъ Тобою на крыльяхъ быстраго дня или даже легкаго мгновенiя; тамъ Ты — высшая жизнь, тамъ Ты — духъ движенiе всему, что живетъ внѣ Тебя.

7. Глазъ никогда не видѣлъ, никогда языкъ смертный не могъ разсказать и сердце человѣческое не чуяло, каковъ Ты въ небесномъ Твоемъ царствѣ и каковъ Ты былъ прежде икакимъ Ты будешь нѣкогда. Кто проникалъ въ великiя вѣчныя тайны Твоего разума и видѣлъ въ первомъ началѣ мысли будущихъ вѣковъ и то, что вращало въ себѣ крылатое время при своемъ темномъ рожденiи? Кто когда-либо погружался въ Божiи предначертанiя и въ нихъ открывалъ порядокъ вселенной?

8. Святое смиренномудрiе! ты одно взглядомъ изъсвоей глубины достигаешь туда, гдѣ между высокими богами (ангелами) въ грозномъ свѣтѣ своемъ пребываетъ высокое небесное Провидѣнiе и скрывается отъ другихъ. Ты одно проникаешь Его достоинства и дѣла; тебѣ одному

// 205

давно видѣть ихъ, по крайней мѣрѣ отчасти, освобожденными отъ первоначальнаго туманнаго покрова, какъ на разсвѣтѣ иной изъ подземнаго убѣжища смотритъ на звѣзды небесныя, которыхъ онъ не увидѣлъ бы, еслибъ стоялъ на гордомъ заоблачномъ олимпѣ.

9. Я возношусь съ тобой и устремляю взоръ въ божественныя бездны, и обоими очами созерцаю ликъ верховной Любви. святая пламенная Любовь, которую я весь горю! въ Тебѣ, Тобой только и живетъ сердце. Ты — дивная вѣчность жизненная пища; Ты — тотъ источникъ неистощимой жилы, который наводняетъ и питаетъ, и никогда не пресыщаетъ своимъ нектарнымъ обилiемъ; Ты — тотъ животворный огонь, который создаетъ безсмертныя души и ихъ превращаетъ въ божества.

10. Тамъ, гдѣ пламенѣетъ этотъ жаръ, возсѣдаетъ царственная Премудрость, и на недвижномъ подножiи исполняющая всемогущая Сила внимаетъ высокимъ велѣнiямъ въ горнихъ чертогахъ. Та указываетъ на мiры, а эта сообщаетъ имъ движенiе и ведетъ ихъ къ цѣли и быстро извлекаетъ ихъ изъ ничтожества; такъ ребенокъ на берегу рѣчки строитъ зàмки изъ песку и радуется имъ. Великiй Боже! Какъ необъятно Твое могущество, когда столь дивныя дѣла — для Тебя забава!

11. Великъ Ты, Господи! Преклоняюсь предъ Твоею благостью — одинъ Ты благъ; великъ Ты на золотомъ престолѣ Своего правосудiя — одинъ Ты правосуденъ; дивно великъ въ каждомъ Твоемъ дѣлѣ, будь оно мало или громадно, ограниченно или обширно; великъ и могущъ въ пространствѣ Твоихъ царствъ и не менѣевъ великолѣпiи Твоего престола; въ намѣренiяхъ, опредѣленiяхъ и мысляхъ великъ, но безъ гордости, хотя иногда Ты въ гнѣвѣ Своемъ и бесѣдуешь съ нами ревомъ громовъ.

12. Простираю далѣе взоры въ несозданномъ недоступномъ храмѣ и созерцаю Твое существо простое, вѣчное, нераздѣльное, первоначальное, принимающее въ себя всѣ рѣки всякаго блага: оттого блаженный верховный мiръ и низшiй пропитаны имъ, какъ водою губка, которая, бывъ опущена въ море, столько впиваетъ его, сколько можетъ, чтобъ сдѣлаться плодородною въ той средѣ, гдѣ принимаетъ его, и сколько угодно тому, кто бросилъ ее съ берега въ воду.

13. Если бы я не боялся смерти (достойнаго воздаянiя за излишнюю смѣлость очей) или другой равной опасности, я хотѣлъ бы взглянуть на Твой лучезарный ликъ, какимъ онъ является небесному сонму и каковъ онъ бываетъ, когда озаряетъ небо, облеченное въ ужасы, и усмиряетъ борьбу стихiй въ воздухѣ: ибо онъ сiяетъ и зажигаетъ единымъ лучемъ неизмѣримый шаръ великой планеты и съ верхняго полюса своими блуждающими золотыми искрами манитъ смертныя очи, которыя не выносятъ Твоего блеска.

14. Хотѣлъ бы я созерцать первобытную верховную гармонiю и безсмертную красоту, которую такъ мало умѣетъ цѣнить грубая толпа,

// 206

предпочитая низкую грязь земной красоты, бренной и непрочной. Я бы жадно хотѣлъ увидѣть свѣтъ, столь враждебной заблужденiю и лжи, свѣтъ начальной истины, предводящей всякою правдой. Но напрасно слабый человѣкъ жаждетъ досягнуть такой высоты: я опускаю крылья и возвращаюсь на землю, ощутивъ первый ужасъ.

________

IIВЕЛИЧIЕ БОЖIЕ.

(съ нѣмецкаго).

1. Кругъ, котораго никакой человѣкъ не измѣритъ словами и никакой духъ мыслiю, котораго средина повсюду, окружность же нигдѣ!

 

// 207

 

Духъ, давшiй духами духъ и жизнь, силу и славу! чрезъ величiе познается и однако же остается неизвѣстнымъ Твое существо.

2. Будучи неимзѣннымъ, Ты не оставляешь за собою времени. Твои часы, дни и годы суть непрерывное мгновенiе. Боже, предъ которымъ совершается все возникающее и проходящее! источникъ сѣдой вѣчности, вѣчное Нынѣ, безпрестанное Сегодня!

3. Предѣлы самыхъ умныхъ духовъ слишкомъ тѣсны, цѣль ихъ слишкомъ близка. Для самыхъ изощренныхъ мыслей непонятно даже ничто: кто же дерзнетъ мечтать, что онъ постигнетъ Безконечное, то, что хранитъ землю и небо, въ самомъ себѣ содержитъ ихъ и носитъ?

4. Итакъ, если душа моя чувствуетъ, что она вмѣстѣ съ легiономъ мыслей сама теряется въ Богѣ, какъ капля въ океанѣ; то пусть во славу Тебѣ Твое созданiе повѣдаетъ мнѣ, какъ Ты великъ. Каждая тварь Твоя являетъ слѣдъ Твоего величiя.

5. Когда я вижу свѣтящуюся въ вышинѣ звѣздочку и размышляю, что сiянiе ея можетъ быть въ нѣсколько сотъ разъ обширнѣе нашего мiра; когда вижу, какъ возлѣ нея блеститъ другая; то думаю: кто измѣритъ разстоянiе между ними?

6. Когда иду далѣе и обращаю удивленный взоръ еще на третью звѣзду, болѣе отдаленную отъ первой, а потомъ соображаю размѣры и неимовѣрное разстоянiе этого мѣста; то мнѣ кажется, что нѣтъ ничего обширнѣе.

7. Когда я наконецъ обдумываю, какое пространство заключается между сѣвернымъ и южнымъ полюсами (неба) и какой сонмъ звѣздъ эта бездна вмѣщаетъ въ себѣ; то я изумляюсь, трепещу, прихожу въ ужасъ, Мой утопающiй умъ уже не знаетъ, существую ли я и чтò я такое.

8. Если духъ человѣка имѣетъ столь обширные предѣлы, если сердце его такъ смѣло, что можетъ въ мысляхъ провести чрезъ пространство линiю, и если затѣмъ ему остается вообразить надъ этимъ силу; то пусть онъ, во славу Божiю, представитъ себѣ кругъ этого поперечника.

9. Да, чтобъ указать еще нѣчто бòльшее, — какъ мылъ кругъ передъ миллiонами круговъ, находящихся на такой округлости! Что можно сравнить съ плотностiю, поверхностiю, твердостiю, вѣсомъ такого шара! Подумайте же теперь объ источникѣ свѣта: передъ нимъ все это — ничто!

10. Еслибъ Твоя дивная десница, Господи, создала изъ каждой пылинки и песчинки еще по цѣлому кругу; еслибъ былъ кругъ такой величины, что всѣ они могли бы вмѣститься въ немъ; то и онъ былъ бы малъ въ сравненiи съ Богомъ и не былъ бы предъ Нимъ даже пылинкою.

11. Еслибъ малѣйшая песчинка съ этихъ планетъ обратилась въ нѣсколько тысячъ нулей и каждый листикъ въ числа; то Божiе величiе

 

// 208

 

все-таки превышало бы многократно эти числа и даже удвоенный ихъ легiонъ.

12. Только Господни совершенства, при чемъ и темное число вѣчныхъ безконечностей, даже не первое число, такъ переходятъ за предѣлы человѣческихъ и ангельскихъ мыслей, что мыслящее со всею остротою теряется въ Немъ, какъ ничто.

13. Око разума ослѣпляется: передъ величiемъ Божiимъ все конечное исчезаетъ, пропадаетъ число всѣхъ чиселъ; всякая долгота, глубь и обширность, всякая высота, величина и ширина не дѣлается узкою, плоскою, малою, а совершенно перестаетъ быть мѣрою!

14. Трепещи же, духъ мой! Но нѣтъ, не трепещи! Это величiе не что иное, какъ благость; этотъ блескъ есть свѣтъ милости. Нѣжность и сочувствiе, кротость, милосердiе, терпѣнiе и любовь суть свойства Творца и дѣйствiе Его силы.

 

// 209